Труба оказалась узкой, спускаться приходилось медленно – кольца были скользкими от сажи, сквозь фильтры масок проникал удушливый запах химикалий. Крейн и Гилкрист шли первыми, их обостренное зрение раскрашивало трубу серебристыми мазками и позволяло видеть накопившиеся слои осадков на стенах и предупреждать о проржавевших или отсутствующих кольцах.
Перед самым дном, где труба соединялась с котлом, они, как и предсказывала Скади, нашли в темноте небольшую металлическую дверь. Она с резким скрипом открылась, и Гилкрист протиснулся в проем, сгибая широкие плечи. Затем Крейн – легко, как угорь, потом сложилась в три погибели Мирин, следуя за ними. Последней прошла Скади.
Они проделали короткий спуск к дну котла, и после тесной трубы внутреннее помещение фабрики под сводчатой крышей показалось им просторным собором. Вперед уходили ряды черных, усаженных шипами машин, выглядевших в темноте механическими чудовищами, обнаженные зубцы блестели, как оскаленные зубы. Скади сжалась при виде их и снова принялась тереть левое плечо.
– Кладовая сзади, – прошептала она, показывая здоровой рукой. – Всегда надежно закрыта. – Девочка осмотрелась и вздрогнула. – Ненавижу это место.
Они пошли вдоль машин, шурша подметками, и из-за механизмов начали выглядывать бледные лица. Они перешептывались, кто-то шепотом позвал Скади по имени. Крейн приложил костлявый палец к тому месту, где маска закрывала его губы. Под машинами лежали груды соломы и рваные одеяла. Кое-кто из детей сидел обособленно, большинство ради тепла прижимались друг к другу.
– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – сказала Скади. – Крепко спит дядька?
– Две с чуточкой, – прошептал кто-то из детей. – Чуточку забрала Амалия.
Дядьку они увидели дальше, он спал в резном деревянном кресле, опустив седой подбородок на грудь; перед ним стояли три пустые бутылки. Крейн задержался лишь настолько, чтобы влить в раскрытый рот дядьки настойку опия – чтобы уж наверняка. Просыпалось все больше детей, и, когда они шевелились, слышался металлический скрежет.
Мирин показала на ногу, высунувшуюся из-под одеяла. Лодыжку ребенка обхватывали тяжелые металлические кандалы на цепи, которая проходила по всей длине помещения.
– Сволочи! – тихо сказала она. – Но, кажется, забрать будет легко.
Они дошли до кладовой, встроенной в кирпичную стену и снабженной прочной деревянной дверью.
– Будь здесь хоть немного света, я бы справилась быстрей, – сказала Мирин, ощупывая большой замок. – У меня в глазах нет света миноги.
Гилкрист обернулся.
– Скади, принеси свечу.
Девочка исчезла и сразу вернулась с огарком восковой свечи. Пригнувшись, она внимательно наблюдала за тем, как Мирин аккуратно раскладывает свои инструменты на полу. Взломщица выбрала несколько простых отмычек. Гилкрист и Крейн прошли обратно вдоль ряда. Гилкрист работал с одной стороны, Крейн с другой: они будили еще спящих детей, заглушали их редкие возгласы, показывали на кандалы на ногах и отпирали их.
Они добрались почти до конца ряда, когда от входа в фабрику донеслись голоса.
– Посмотрим, есть ли у старого пьяницы что-нибудь для нас. – Караульный закашлялся. – Сходи-ка глянь. Тут чертовски уныло.
Крейн и Гилкрист переглянулись. Крейн знаком велел детям спрятать ноги и лежать тихо, потом прошел к выходу, на ходу снимая перчатки, и встал сбоку. Гилкрист, двигаясь, как тень, встал с другой стороны. Пружинный нож был у него в руке, лезвие телескопически выдвинулось и с легким щелчком встало на место. Он сцепил зубы.
Железная дверь распахнулась, и тьму прорезал луч фонаря. В то же мгновение Крейн вдохнул, достал из сумки оранжевый шарик и раздавил его в ладонях.
Сторож сделал несколько шагов и остановился. В воздухе плыли пылинки с испачканных перчаток Крейна, запахло перцем. Один из детей чихнул. Глаза у Крейна слезились, на маске оседала слизь. Он все еще задерживал дыхание.
Сторож сделал еще один неуверенный шаг, потом повернулся.
– Спрашивай сам, козел, – сказал он, захлопывая за собой двери фабрики. Голос его теперь звучал еле слышно. – Ты не говорил, что сегодня была протечка. Воняет так, словно там сам дьявол.
Все ждали – миг, другой. Ждали, пока затихнут шаги. Как только сторожа вернулись к воротам, Крейн бросился к бочонку с питьевой водой и окунул лицо в воду. И вынырнул с таким проклятием, что последние дети, у которых Гилкрист снимал кандалы, насторожили уши.
– Чуть крепче моей предыдущей смеси, – пробормотал Крейн, стягивая грязные перчатки.
– Ладно.
Гилкрист водой из ковша промывал покрасневшие глаза. Потом они пошли назад вдоль ряда. Освобожденные дети шли за ними, переговариваясь, некоторые еще терли глаза после действия шарика. У кладовой Мирин сняла маску и вытирала пот со лба.
– Едва не попались, когда вошел сторож, – сказала она. – Молодец. Что бы ты там ни сделал.
Она толкнула деревянную дверь, и та мягко повернулась на петлях. Внутри среди ящиков и металлических брусков стояли три бочонка.
– С виду тяжелые, – сказала Мирин.
– Тогда не будем терять время, – ответил Крейн, блестя глазами. Он наклонил бочонок, Гилкрист подхватил его с другой стороны и уложил на пол, чтобы можно было катить. Втроем они споро перемещали бочонки к трубе. Скади и несколько детей смогли распределить всех по группам, успокаивая слишком расшумевшихся шепотом или шлепками по голове.
Когда все три бочонка оказались на месте, Крейн осторожно достал еще несколько оранжевых шариков и раздал старшим детям.
– Их нужно бросать, а не давить в руках, тем более не глотать, – предупредил он. – Это не для еды. Понятно?
Молчаливые кивки.
– У меня вопрос, дети, – продолжал он. – Что будет, если бросить мячик в гнездо пауков?
Дети несколько мгновений переглядывались.
– Все убегут, – сказал наконец один из мальчиков. Остальные показали пальцами, как разбегаются пауки.
– Да, – сказал Крейн. – Так вот, когда откроют двери фабрики, вы все должны стать маленькими пещерными паучками. Разбежаться в разные стороны. – Он поднял шарик двумя пальцами. – А если сторож захочет вас схватить, вот ваше жало.
Все дети закивали, и в темноте сверкнула улыбка Скади.
Утро над Колгридом. Восходящее солнце пропитало небо за окном Мирин алым. Взломщица сварила в котелке черный, как смола, кофе. Крейн и Гилкрист сидели у отопительной трубы; одеяла, под которыми они недолго спали, теперь грудой лежали у их ног. Во время суматохи, возникшей из-за побега детей, они поднялись по трубе и спустились с крыши. В последний раз они видели Скади, когда та вела свой маленький отряд; дети кричали и восторженно гикали.
– Держу пари, он сейчас лупит сторожей, – сказала Мирин. – Думает, они нам помогли.
– Тем лучше, – сказал Крейн, постучав ручкой по щеке и думая о лежащем перед ним недописанном письме. – Неизвестность и двусмысленность – наши лучшие союзники. Как вам это понравится? – Он написал последнее предложение и поднес листок к огню. – «Дражайший мистер Райкер, вас сердечно приглашают встретиться со мной на углу Четырех Ангелов в полночь, приходите один и без оружия, чтобы мы могли обменяться любезностями. Если я увижу кого-нибудь из ваших подчиненных за квартал до места встречи или почувствую угрозу, твои бочонки сгорят». Подпись – «любящий вор».
Мирин фыркнула:
– Он и не подумает на меня, это уж точно.
– Запечатай, – сказал Гилкрист. – Щепоткой дрожи.
Крейн неохотно достал один из мешочков, которые наполнил из последнего бочонка. Насыпал немного на лезвие кухонного ножа Мирин и подержал над отопительной трубой, пока порошок не пошел пузырями, превратившись в темную массу, которую Райкер опознает с первого же взгляда. Эта масса, как горячий воск, запечатала сложенный листок.
– Он придет не один, – Мирин помахала письмом, чтобы печать охладилась и застыла. – И будет вооружен.
– Ты тоже, – сказал Гилкрист.
Мирин скорчила гримасу. Потом отложила письмо в сторону, нагнулась, вытянула из-под верстака сейф и сняла с него покрывало из грубой ткани. В пазах для запирающих зубьев торчали кронциркули, часть металлической поверхности была сдвинута, открывая внутренний механизм, из которого торчали два ключа.
– Я уже вскрыла его вчера, – сказала она. – Когда поймешь, в чем хитрость, это не так уж трудно. – Она показала на ключи. – Этот по часовой стрелке, этот наоборот. Если хотите, сами хозяйничайте.
Мужчины переглянулись. Потом Крейн взял левый ключ, а Гилкрист правый, и они не мешкая повернули их. Вместо того чтобы раскрыться, сейф словно расцвел. Сложная филигрань четырех боковых стенок сейфа расцепилась, и стенки упали на пол, как лепестки механического цветка, открыв простую сетчатую клетку, а в ней…
– Нет слов, – сказал Крейн. – Гилкрист?
Гилкрист только покачал головой.
– Дьявольская красота, – сказала Мирин. – Я уже заглядывала. – Рот ее дернулся. – Теперь понимаю, почему вы пошли на такие неприятности.
Корона представляла собой тяжелое кольцо из безупречного золота, ярко сверкавшего в свете лампы; кольцо с прожилками серебра, усаженное драгоценными камнями цвета искрящегося чистого моря.
– Последнее звено связи клана Туле с древними королями, – сказал Крейн. – Оно древнее избрания Бульдогов. Древнее Колгрида и даже Браска.
Он надел рабочую перчатку и достал корону – осторожно, так осторожно, словно она могла разлететься на куски в его пальцах. Он поворачивал корону в свете лампы, Гилкрист не сводил с нее глаз.
– Диво дивное, – сказал Крейн. – В таком состоянии! После стольких лет. – Он поднял голову, и его взгляд стал жестким. – Ты понимаешь, что теперь, когда ты разгадала загадку, у нас нет причин оставаться? Мы можем предоставить вас с Райкером вашей судьбе.
– Да, я это понимаю. – Мирин мученически улыбнулась. – Но я решила, что вы не уедете. Просто захотите посмотреть, чем все кончится. – Она перевела взгляд с короны на открытый сейф. – И если сегодня вечером что-нибудь пойдет не так, я хочу быть уверена, что свою часть контракта выполнила.