– Дыхание дракона, – сказал Брандгар.
– Скорее дыхание горы! – воскликнул я и в похвальном прыжке перегородил собой узкое пространство, прочно запечатав отверстие собственными тылами. Негустое зловонное облако, успевшее просочиться в коридор, вызвало слезы на глазах, но не смогло причинить нам серьезный ущерб. Прошло всего несколько минут, но я больше не мог выдерживать такое акробатическое положение, мои ягодицы, плотно заткнувшие отверстие, отказывались нам служить.
– Шахтеры называют это вонью глубин, и она со скоростью вздоха избавится от нас, если я не удержусь на месте, так что побыстрее наколдуй нам выход.
– Молодчина, Крейл! – Брандгар помахал рукой перед лицом и закашлялся. – Чтобы спасти нас, ты сочетал бриджи с брешью!
– У всех людей есть щель в заднице, – сказала Гудрун, – но только самые смелые способны засунуть задницу в щель.
– Отныне Крейл-Взломщик будет известен как Крейл-Затыкатель-Щелей, – сказали Майка.
Тут я ответил множеством нелюбезных слов, но они продолжали отпускать нелепые шуточки, которыми я не стану мучить ни одну живую душу: по-видимому, перекрыть поток ядовитого газа собственной задницей значит пробудить музу пошлости. Наконец с недопустимой, с моей точки зрения, медлительностью Майка попытались найти какой-нибудь механизм, которым могли бы манипулировать, но тщетно. Даже силы Брандгара оказалось недостаточно для железных ставней, и теперь наше спасение зависело от Гудрун, которая разломала о колено кость, расписанную рунами, и вызвала то, что назвала духом ржавчины.
– Я старалась сохранить его для большей беды, – сказала она. – Но, похоже, сейчас нужно предотвратить неминуемую смерть.
За несколько мгновений дух выполнил свою задачу, и прочные железные ставни по обеим сторонам превратились в хлопья коричневой пыли на полу. Я высвободился с дрожью облегчения во всем теле, и мы торопливо ушли; облака ржавчины, поднятой нашими ногами, смешивались со смертельным ядом из разрушенной ловушки. Вначале мы шли осторожно, потом все увереннее, ведь нам казалось, что мы преодолели ту часть горы, где демонстрировала свою изобретательность Мелодия Марус. Искренне надеюсь, что эта женщина умерла страшной смертью или по крайней мере потеряла несколько пальцев ног.
Однако здесь не было красного света, который дракон любезно обеспечивал нам раньше, поэтому мы шли в темноте, едва рассеиваемой серебристыми отражениями волшебства Гудрун в нашем обнаженном оружии. Никаких дверей или лестниц мы не нашли, пришлось с помощью веревок Майки с великим трудом подниматься по расщелине в скале. Я молился, чтобы во время этого долгого подъема мы не обнаружили случайно такую обыденную вещь, как личный сортир дракона.
Наконец мы поднялись в пещеру с холодным воздухом и полом из гладких черных плит. На дальней стене загорелся алый свет и образовал буквы кандрического письма (я еще в молодости научился читать и писать на нем, потому что в Аджи использовали эту письменность в торговле и расчетах): Песнь Червя Хелфалкина.
– Как будто мы могли его забыть, – сказали Майка, и в этот миг из расщелины, по которой мы поднялись, вырвался яркий оранжевый огонь; он расцвел, точно ужасный мерцающий цветок в два моих роста, и полностью отрезал нам путь к отступлению. Из зубчатого гребня этого пламени, как расплавленное железо из тигля, хлынули раскаленные добела линии и вскоре приняли очертания четырех человеческих фигур, стройных, поджарых, как танцоры. И они действительно танцевали, поворачиваясь поначалу медленно, но потом все быстрее, и начали приближаться к нам. Неумолимо.
– Ищите песню под песней, – прозвучал голос, тронувший меня до глубины души, голос, который мягко разносился по пещере, голос не мужской и не женский, однако же в нем звучало нечто сверхъестественно прекрасное. Услышать его означало пожалеть обо всех предыдущих годах, когда ты его не слышал. Даже сейчас, просто рассказывая об этом, я чувствую, как слезы выступают на глазах, и не стыжусь этого. Четверо огненных танцоров поворачивались, скользили и пели голосами, с самого начала звучавшими все пленительнее и пленительнее, и с каждой строчкой становившимися все прекраснее.
Падение кости в игорном притоне,
Пари честных людей –
Все это снова и снова
Приводит к их лучшему другу – гибели.
Прекрасны были не слова этой песни – сейчас, повторяя их, я вижу, что вы не плачете и не падаете. Но голоса, голоса! Каждый волосок у меня на шее встал дыбом, словно налетел зимний ветер, и я чувствовал волшебство, такое же осязаемое, как камни под ногами. Мы испытывали давящее необъяснимое влечение. Голоса звали нас, и мы покорно, как овцы, шли на их зов, сгорая от желания обнять эти великолепные огненные силуэты, чья пронзительная прелесть манила нас. И это было самое ужасное, друзья, ведь какой-то крохой своего сознания я понимал, что, если коснусь одного из этих существ, моя кожа вспыхнет, как воск в большом костре. Но я ничего не мог поделать. Никто из нас не мог. С каждым мгновением голоса огненных танцоров влекли нас все сильнее, а наша решимость слабела.
Красавицы смотрят в зеркало
И никогда не отводят взгляд,
Пока не потеряют все, чем гордились,
Они очнутся слишком поздно.
Я застонал и заставил себя шаг за шагом отступать, хотя в сердце мне словно впились крючья и тащили меня; преодолевать их сопротивление было адовой работой. Я видел, как Майка, пьяно покачиваясь, схватили Брандгара за воротник.
– Прости, владыка!
И Майка сильно ударили своего короля сначала по одной щеке, потом по другой. Брандгара охватила страшная ярость, но потом он опомнился. И схватился за свою Королевскую Тень, как человек, которого оттащили от самого края пропасти.
– Гудрун, – закричал Брандгар, – дай нам силу против этого колдовства, или мы все падем жертвами очень болезненной любовной связи!
Наша колдунья тоже собралась с силами. Она перекинула со спины необычные барабаны, дыша при этом так, словно долго бежала, и начала отбивать контрритм в обычном стиле Аджа:
Укрепись, сердце, и глаза будьте ясны –
Гудрун видит кукольника,
Огни поют «восемь», Гудрун – «семь»,
И сила оставляет эти чары…
Я чувствовал ритм барабанов Гудрун, как цокот копыт лошадей кавалерии, скачущей нам на помощь, и на мгновение мне показалось, что страшное притяжение огненных танцоров слабеет. Но они завертелись быстрее, засверкали яростным белым светом, и клубы дыма закружились возле их ног, выделывавших пируэты на каменных плитах. Голоса их зазвучали еще громче и прекраснее, и я подавил рыдание, балансируя на грани безумия. Почему я не обнимаю их? Какой я дурак, что не спешу броситься в их пламя!
Порхание и укус ненавистной мухи,
Ложный выпад фехтовальщика, который
не был ложным,
Вор, укрывшийся в ночи.
Подлинный царь мира – помраченье…
Майка наклонились и стали колотить руками по камням, пока костяшки их пальцев не окрасились красным.
– Я не могу думать, – воскликнули они, – не могу думать… что такое песня под песней?
Поэты, сочиняющие вечную истину,
Жонглеры, выступающие в дешевых тавернах,
Друзья, перестающие быть друзьями за картами, –
Все вы, как цепные псы, привязаны к помраченью…
– Огонь! – взревел Брандгар, который, спотыкаясь, словно лунатик, приближался к ближайшему огненному танцору. – Под песней огонь! Нет, камень! Камень под танцорами. Нет, гора! Гора под всеми нами! Гудрун!
Ни одна из догадок Брандгара не ослабила тисков желания, сжавших мою грудь, и чресла, и мозг. Гудрун снова сменила ритм и отчаянно забила в барабаны, как скальд из Аджи:
Теперь поют шесть,
Гудрун из Аджи хорошо знает:
Никаким заклятием не победить
В состязании с танцорами из адского огня.
Мрачно смеется царь-червь:
Смертные игрушки скоро сгорят;
Теперь лети, копье Короля Волн,
Разбей камни пред руиной!
С этим словами Гудрун замерла, как пращник на поле битвы, и метнула свои исписанные рунами барабаны прямо в голову Брандгару. Этот удар или потрясение при виде такого коварства своих спутников заставили его в последний раз обернуться.
– Стена! – закричала Гудрун, падая на колени. – Песня помраченья – это и есть помраченье! Песня под песней… она под песней на стене!
Жар ударил по незащищенной коже моего лица тысячью острых игл. Теперь от лацканов и рукавов моей куртки валил дым; огненный танцор навис надо мной на расстоянии вытянутой руки, и я ощутил запах собственной сгоревшей кожи; я никогда не ощущал ничего прекраснее, ни к чему никогда не стремился так сильно; я знал, что погиб.
Краем глаза я видел Брандгара, еще стоящего на ногах; с таким отчаянным гневом, в каком я никогда его не видел, он взревел, пронесся мимо огненного танцора и вонзил острие Холодного Шипа в центр Песни Червя Хелфалкина, горящей на стене пещеры. В него полетели камни и пыль, а под расколотыми камнями появились строки, написанные голубым пламенем. Быстро, неумело, но с искренним чувством Брандгар запел:
От смерти здесь все отвернутся,
Песня не дает сгореть,
Она дает шанс забрать на вершине горы добычу,
Хотя золото – помраченье.
Мгновенно ужасный жар перед моим лицом исчез; с появлением на стене голубой новой песни исчезли и бело-оранжевые танцоры. Я испытал небывалое облегчение, как будто весь погрузился в холодную чистую реку. Измученный, я упал со стоном наслаждения, не веря в то, что жив и что не остался один. Некоторое время мы просто лежали, как идиоты, тяжело дыша, смеясь и плача при воспоминаниях об искушении огненной песней. Воспоминания не гасли и не погасли по сей день, и свобода от них будет моим чудом и горем до конца жизни.