агромождении друг на друга множества слов в надежде на то, что некоторая их часть все же пригодится. Если кто-то задавал вопрос о «вдохновении», Гас отвечал любопытствующему вопросом: как отнесется его начальство к тому, что, прежде чем приступить к своей работе, вопрошающий будет ждать «вдохновения».
Зазвенел телефон. Люсинда подняла трубку, поговорила несколько секунд и громко позвала:
— Гас, это Тэсс. Она звонит из автомата.
Мальтрейверс быстро подошел к аппарату и принял трубку из рук Люсинды.
— Привет! Как дела?
— Прекрасно, если, конечно, не обращать внимания на то, что милейший Эндрю опять опоздал с выходом во втором акте. Мне больше чем полминуты пришлось проторчать на сцене в полном одиночестве, пока эту скотину выволакивали из гримерной. Правда, затем в знак примирения он приподнес мне букет замечательных роз — наверное, очень дорогой. Однако я все равно его предупредила, что, если такое повторится, я запихну розы ему в задницу и заставлю извиняться перед публикой. Впрочем, все это чушь. Я посмотрела расписание поездов и сообразила, что смогу оказаться в месте, именуемом Оксенхольм, в воскресенье примерно в половине пятого пополудни. Мне сказали, что это ближайшая от вас станция.
— Да, я знаю, — ответил он. — Я подберу тебя там. Кстати, я только что закончил пьесу; ты верно угадала, как она поступит, узнав, что ребенок старается защитить своего учителя.
— Само собой. Каждая женщина на ее месте действовала бы таким образом. С нетерпением жду момента, когда смогу прочитать всю вещь. — Ее голос заглушили предупредительные гудки. — Проклятье! — донеслись до него ее слова. — У меня кончилась мелочь. Целуй Малькольма и Люсинду. До воскресенья. Все.
Мальтрейверс положил трубку и направился в кухню.
— Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться немного? В последние два дня мне явно не хватало свежего воздуха.
— С удовольствием, — ответила Люсинда, откладывая в сторону, ручку. — Свое послание Саймону я могу закончить позже. Давай поднимемся на Тридл.
Тридл был холмом, возвышающимся над окружающей местностью футов примерно на пятьсот. До него от Брук-коттеджа было около полумили. На вершину, украшенную старой триангуляционной вышкой и остатками каменной стены непонятного назначения, вела, извиваясь в густых зарослях колючего кустарника, неровная узкая тропа. На вершине мощные порывы ледяного ветра заставили восходителей поспешно нырнуть в неглубокую ложбинку.
— Теперь, надеюсь, тебе хватает свежего воздуха? — прокричала Люсинда.
Перед ними открывался прекрасный вид от долины Йоркшира на юго-востоке до пригородов Кендала на севере. Вдали, милях в двадцати, под неяркими лучами солнца стальной иглой поблескивала полоска воды — это был эстуарий Грэндж-Овер-Сэндза. У подножия холма по направлению к шоссе бежала дорога, за шоссе пролегали железнодорожные пути из Лондона в Шотландию; как раз в этот момент по одному из них проходил поезд. Домики Эттуотера были разбросаны еще дальше за железнодорожной линией. Если верить почтовому адресу, то Брук-коттедж принадлежал Эттуотеру, на самом деле их разделяло не меньше мили.
— Это церковь, где служит Алан Моррис? — Мальтрейверс показал в сторону тонкого серого шпиля на холме к югу от поселка.
— Да, — ответила Люсинда. — Рядом можно рассмотреть крышу викариата.
— Моррис давно в этих краях?
— Целую вечность. Во всяком случае, уже больше двадцати лет.
— Неужели? — удивился Мальтрейверс. — А я полагал, что епископат заставляет викариев регулярно менять приходы.
— В местах вроде нашего все изменения протекают весьма неспешно, — пояснила Люсинда. — Алан не хотел уезжать отсюда даже после того, как умерла его жена.
— Прекрасно понимаю Морриса, принимая во внимание тот факт, что доходы от здешних прихожан позволяют ему приобретать костюмы ценой в триста фунтов. Мой родственник, каноник в кафедральном соборе, не может позволить себе подобной роскоши.
— Приход приносит гроши, — сказала Люсинда, — однако Мэри (это его покойная жена) была единственной дочерью владельца фабрики готового платья в Кендале. Детей у них нет. Того, что дает ему церковь, едва ли хватит на карманные расходы.
Мальтрейверс еще раз взглянул на шпиль.
— Моррис произвел на меня впечатление весьма земного человека. Что думают прихожане о викариях, обладающих всеми земными благами? В наши дни все желают иметь дело с пастырями, воплощающими благородную бедность и несущими в себе обостренное чувство социальной ответственности.
— Только не в Эттуотере, — ответила Люсинда. — Здесь требуется милый, удобный представитель Бога, который может убедить паству в том, что каждый обязательно попадет на небеса, если будет делать регулярные взносы в Библейское общество, и который не досаждает причастиями. Здесь очень консервативный народ.
— А сама ты что думаешь по этому поводу? С волками жить… Выражение не очень подходящее, но ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Я не протестую, — ответила Люсинда. — Некоторые, правда, теряют терпение, но тем не менее стараются не раскачивать лодку. Ну а большинство получает от Алана как раз то, что желает.
— Что ж, наша церковь исповедует широту взглядов, — заметил Мальтрейверс. — Она принимает в свое лоно и более секуляризованных типов, нежели Алан Моррис.
Несколько минут они молча сидели на траве, потом Люсинда указала на дорогу внизу:
— А вот и машина Дагги Лиддена.
Мальтрейверс напряг зрение и увидел три автомобиля, казавшихся на таком расстоянии игрушечными.
— Как ты сумела определить отсюда? — поинтересовался он. — Неужели даже ты понимаешь в машинах больше меня?
— Гас, все разбираются в них лучше тебя. В наших местах Дагги единственный владелец спортивного «гольфа» с металлизированной окраской. Не сомневаюсь, что это он.
Мальтрейверс так и не сумел уловить никаких различий между тремя машинами внизу на дороге.
— А разве Лиддену не положено находиться сейчас в своей лавке? — спросил он.
— В Кендале сегодня большинство магазинов открыты лишь до полудня. Работают только самые большие. Пойдем домой, уже час дня — время ленча.
По пути вниз Мальтрейверс, прикрыв глаза от солнца ладонью как козырьком, еще раз посмотрел на дорогу, ведущую из города, и понял, что он только что видел крышу Карвелтон-холла. И как он ухитрился проделать этот путь в ту дьявольскую погоду в вечер прибытия?.. Ему вдруг показалось, что по направлению к Карвелтон-холлу в его поле зрения проскользнула машина. Правда, с такого расстояния он не мог определить, какая из трех.
А тем временем Алан Моррис, находясь у себя дома, испытывал сильнейшее нервное возбуждение. Он был совершенно подавлен грозящей катастрофой и изыскивал средства избавиться от кошмара, который невозможно увидеть даже в самом дурном сне. Эттуотер слыл богатым приходом, поэтому несправедливо (как думал Моррис), что кошельки паствы разбухают, а капитал пастыря стремительно уменьшается. Вначале он как-то исхитрялся сводить дебет с кредитом, потом начал жонглировать деньгами, перебрасывая со счета на счет и успевая к очередной аудиторской проверке. Но суммы, которые приходилось покрывать, непрерывно росли, и наконец все построенное на песке здание зашаталось и стало рассыпаться.
Щитом ему уже много лет служила бросающаяся в глаза, видимая всеми безупречная честность. Он без устали тонко напоминал прихожанам о своих высоких принципах порядочности (когда-то Моррис и в самом деле придерживался таковых), чтобы поддержать свое реноме и чтобы любое подозрение о возможных финансовых неурядицах звучало кощунством.
Только сам Моррис знал, что уже давно вступил на преступный путь. Его даже перестала беспокоить мысль о необходимости следовать по этому пути все дальше и дальше. Кроме того, он всегда умел находить нужные доводы в свое оправдание. У него выработалась привычка к самообману. Вот и сейчас он сумел внушить себе, что сегодня во второй половине дня все его проблемы найдут свое разрешение.
Чарльз Каррингтон закончил анализ всех пунктов договора о покупке дома — сделка, которую он проводил для клиента, — и убрал документы в бюро. Затем он надел пальто и вышел в соседнее помещение, где расположилась его секретарь.
— Я пошел, Сильвия. Если Бернар опять позвонит, то передайте ему, что я сам свяжусь с ним утром.
— Хорошо, мистер Каррингтон. Да, когда вы разговаривали по телефону, звонила миссис Куинн и просила вас позвонить ей. Я сообщила ей, что во второй половине дня вас не будет в офисе, но миссис Куинн сказала, что дело очень срочное и не терпит отлагательства.
Стенные часы за спиной секретаря показывали десять минут четвертого.
— Хорошо, у меня еще есть несколько минут. Соединитесь с ней, пожалуйста.
Каррингтон вернулся в свой кабинет и в ожидании звонка стал у окна. Перед ним возвышался зеленый купол Мемориала Эштона в Вильямсон-парке.
— Шарлотта? Это Чарльз. Чем я могу тебе помочь?
— Спасибо за то, что ты нашел возможность позвонить. — В ее голосе слышались одновременно и облегчение, и возбуждение. — Нам необходимо встретиться. Это чрезвычайно важно.
— Сейчас я отправляюсь домой, чтобы переодеться. Затем я уеду и вернусь очень поздно, — сказал он. — Может быть, подождем завтрашнего вечера? Ты бы зашла к нам, мы бы немного выпили…
— Нет… только не в твоем доме. Лучше подыщем более надежное место.
После небольшой паузы он обронил:
— Что может быть надежнее дома, Шарлотта…
— Я вовсе не это хотела сказать, я… — Она перевела дух. — Я хотела встретиться с тобой с глазу на глаз.
Каррингтон сел и облокотился на стол.
— Шарлотта, что ты хочешь этим сказать? — И, не дожидаясь ответа, закончил: — Ты хочешь сказать, что не желаешь видеть Дженнифер?
— Да.
После этого ответа воцарилось молчание. Каррингтон безуспешно ждал продолжения. Не выдержав напряжения, он первым прервал затянувшуюся паузу:
— Шарлотта, что ты намерена мне сообщить?