Внизу прогрохотала повозка, и я наклонилась, внимательно ее разглядывая. Ничего особенного — тюки со снедью, развозимые в трактиры. Днем в городе был запрещен проезд грузовых карет — улицы были слишком узкими, а людей много. Даже бойня не смела этот график к Серому богу...
Аттикус говорил — следуй зову. И я откинулась назад, закрыла глаза и выкинула из головы все мысли. Куда тянет зов? Был ли выбор прийти на крышу моим? Не случайно ли я встретила Вольфганта — может, это и был зов, а может, глупое совпадение?
В душе пели лишь натянутые струны измотанных нервов.
Ощущение чужого присутствия пришло столь явно, что я даже не раскрыла глаз.
— Это опять вы, — сказала я. — Но на этот раз никого спасать не надо, а с крыши я не грохнусь, не переживайте.
— Боги мои, Дайан, неужели ты поговорила с Гусом? — мягко ответил севший рядом со мной Аттикус. — И предвосхищая твои подозрения — нет, не следил, просто узнал знакомые выражения.
— Но здесь вы меня нашли.
— А ты и не скрывалась.
Я открыла глаза и кинула на него быстрый взгляд. Аттикус был как всегда спокоен. Человек, внутри которого, по словам Гуса, сидит чудовище. Но он не похож на монстра. Просто среднего возраста человек, красивый. Сложно было этого не признавать. Годы оставили на нем лишь легкий отпечаток в виде мелких морщин вокруг глаз. Я еще не видела, как он улыбается — все время смотрела в другую сторону, не желая открываться перед ним, заполучить внимания еще больше. И сейчас тоже смотреть было страшно, но я себя заставляла. Такой никогда не заговорил бы со мной просто так, из интереса, с неприкасаемыми редко кто решается говорить без веской на то причины.
А полнолуние приближалось, и скоро мне придется скрывать капюшоном ярко-желтые глаза. Я-то привыкла, но Самуэль говорил, что смотрится это жутко.
— Сложно заметить человека на крыше, Аттикус, — с легким укором сказала я. — Не понимаю, зачем вы притворяетесь. Мы ведь оба знаем, что мы не дружбу водим. Вы были там?
Я напрямик — почти — спросила о нападении минуталей, но Аттикус повел себя как Тень: он мне на этот вопрос не ответил.
— Если смотреть не только под ноги, ты удивишься, сколько всего можно заметить, Дайан. Не расскажешь, какие новости? Предпочитаю не раздражать лишний раз Гуса, да и ты ведешь себя не в пример разумнее. Да и, веришь или нет, у меня полно других забот, чтобы ходить за тобой по пятам.
Я, разумеется, не верила, что и показала всем своим видом, насколько была способна.
Где-то вдали над морем загрохотала зарождающаяся гроза, которую, вернее всего, вскоре ветром принесет в город. На улицах еще днем ощущалась тяжелая, характерная для таких дней духота, воздух пах влагой.
Аттикус, игнорируя меня, задумчиво смотрел на крыши города.
— Мы были в «Морской колючке», это старый полузатопленный корабль. Я подумала — минутали, возможно, стремились именно туда, но сбились с пути. Зато мы нашли хохотунов. Гус их убил, а Книги не было.
На самом деле с нашей последней встречи произошло много событий, но мне так сложно было заставить себя рассказать о них, хотя было понятно, что в этом деле Аттикус действительно союзник, пусть и на время.
Он кивнул, словно новость о хохотунах его совсем не удивила. Тени о них знали, но почему не уничтожили? И почему он молчит про бойню? Не моего ума это дело или он полагает, что я узнала о ней, глядя с крыш?
— Знаете, — задумчиво сказала я, внимательно его разглядывая. — С вами трудно разговаривать. Вот вы сидите рядом, а вроде и нет, появляетесь, когда хотите, следите за мной, не уважая личного пространства и моих тайн. Я вас одновременно вижу и нет. За этой маской спокойствия только один раз я увидела кого-то, с кем можно разговаривать.
— Боги мои, Дайан, — хохотнул он и улыбнулся, повернув голову. — Ты и видела меня пару раз, а уже судишь. Первое впечатление — плохой повод выносить однозначные мнения. Я здесь, посмотри, сижу рядом на крыше, смотрю на тебя и просто разговариваю.
— Но этого недостаточно.
Вдалеке над морем вспыхнула первая молния — ярко на миг осветив массив темной соленой воды.
— Правда? — Аттикус продолжал доброжелательно улыбаться, уже не спуская с меня взгляда. — Чего же ты хочешь, Дайан?
— Уважения, — нахмурилась я, чувствуя себя неуютно. — Я не ваша девочка на побегушках…
И тут же отругала себя, вспомнив, что говорил Гус — будь дурочкой. Молодой, наивной, амбициозной. Хотя чем не наивно — требовать от Тени уважения?
— Знала бы ты меня чуть дольше, понимала бы, что я отношусь к тебе с большим уважением. Я не имею привычки… как люди говорят? Считать себя выше других? Не веришь мне, прекрасно это вижу. Но поступать, как поступаю я, я просто вынужден. И будь уверена, что твои тайны я сохраню, какие бы случайно не узнал. Впрочем, опять не веришь.
— Знали бы вы меня чуть дольше, то поняли бы, что я хочу информацию за информацию, а не ваших красивых слов. От них только пыль в глазах, взметнется, а вас и след простыл. Я остаюсь на месте, а вам есть над чем подумать, не изобретая способов ее заполучить более честно.
Он помолчал пару минут, а потом под звук далекого грома сказал:
— Ты права. Все так и есть. Мне жаль.
— Так какой мне резон вам о чем-то рассказывать? А вам — ждать от меня честности?
На это Аттикус долго ничего не отвечал, но отнюдь не застигнутый врасплох. Нет, он опять отвернулся от меня, глядел на залитый желтым маревом город и легко улыбался. Я же рассматривала тонкие морщинки вокруг его глаз и вспоминала, что говорил Гус.
Вежливое, желающее добра чудовище сделает все, чтобы не навредить, но при необходимости эти морщинки разгладятся и из взгляда уйдет выражение мирного спокойствия. Интересно, с какими чувствами он топчется по судьбам людей? Лежит ли в закрытом ящике альбом памяти? Или он тут же забывает, прикрываясь великим благом для города?
— Никакого, — согласился Аттикус. — Не думай, что я не понимаю твоей неприязни ко мне и Ордену. Мы просим от тебя много, но многое и дадим в ответ. Возможно, ты не видишь, Дайан, не можешь посмотреть… в целом. Ты больше никогда не будешь прежней, жизнь твоя изменится навсегда. Ты вырастешь и будешь понимать мир не так однобоко. Что бы тебе ни казалось сейчас, перед тобой лежит много возможностей. И мы их многократно увеличим. Твоя обида не имеет никакого значения, она мешает тебе и не трогает меня. Мы так или иначе придем к тому результату, что нам нужен, но от тебя зависит — допустить ли в твою хорошенькую головку мысль, что мне можно довериться в определенных случаях и получить от меня помощь, или оказаться в беде одной.
— Хотите сказать, что помогать вы мне будете, только если я добровольно поделюсь информацией? — я подавила вспыхнувшую злость. Этот человек был одновременно мудр и мил, и жесток, как палач.
— Нет, всего лишь, что я могу не уследить за тобой и вовремя не помочь, когда не знаю, что у тебя на уме.
— А когда узнаете, то сможете использовать это против меня.
— Смогу, — кивнул он. — Но зачем мне это? Ты не враг, ты всего лишь еще один житель Фристады, которую мы храним от приливов времени. Подумай над тем, какая информация из твоих уст даст мне возможность тебе навредить. И не говори. В остальном же — я здесь, чтобы облегчить тебе задачу, а не усложнить. Помочь, а не уничтожить. А после — мирно расстаться. Тебе нужно только открыть глаза и увидеть, что я искренен.
Я кивнула, завороженная его словами и доброжелательным спокойствием. Аттикус действительно умел говорить красиво — как в книгах. Не верилось, что он не герой романа, а и правда существует. Выдумка, пришедшая из глубин моего разума и воплотившаяся в человека. Но как же мне с ним будет сложно. Нет, я не хотела ему верить, здравый смысл, державший мой разум в оковах, не допускал сомнений. Но и хотелось — на миг родилось ощущение, что, не заставь меня Тени ввязаться в эту авантюру, я доверилась бы без задней мысли. Как же трудно делить себя между разумом и чувствами.
— Позволь, я тебе это докажу…
Глава двадцать седьмая
Кабинет промагистра Ордена Теней, как будто вторя своему владельцу, тонул в предутренней грозовой мгле. Пришедший с моря шторм бушевал во Фристаде словно ребенок, в порыве бешенства раскидывающий игрушки по комнате, швырял в открытые балконные двери дождь, молодые листья и обрывки бумаги. Мы едва успели добраться до Цитадели, как город накрыла буря, и мне хотелось надеяться, что, может быть, она немного разгонит нависшую над Фристадой тьму.
— Он приходил пару дней назад к нам в общину, искал Самуэля, но так и не смог с ним пересечься. Он уже и тогда был напуган. Вольфгант настолько отличался от того человека, которого я видела в подземельях минуталей, как небо от земли. Никакой властности…
— Подожди, девочка, — резко прервал меня Рем. — Убери эмоции и говори по существу. У меня слишком мало времени.
За стенами кабинета резко загрохотал гром, и я вздрогнула, непроизвольно ища взглядом стоявшего в углу Аттикуса. Он словно перестал замечать меня, стоило озвучить просьбу об аудиенции у Высшей Тени. Доверие, о котором он так просил, рухнуло, хоть мы даже не выкопали яму для фундамента.
— Я не знаю, о чем он хотел говорить с Самуэлем, я была скрыта, он не видел меня. Потом он вышел на улицу и его прогнала одна… женщина, Вольфгант ушел и больше не возвращался. А сегодня я увидела его в городе и пошла следом….
Под тревожные звуки грозы и порывистого ветра сосредоточиться было сложно, в голове проносились обрывки событий, слов, мыслей, то и дело всплывало улыбающееся лицо Аттикуса на крыше торгового дома, горгульи, прорезающие ночную тьму горбатыми фигурами. Невыносимо хотелось спать и… я не знала что еще.
Но рассказывала, то и дело повышая голос в попытках перекричать бушевавший шторм, о Совете Лесных чад, показательном отречении от Вольфганта, тьме, что окружила меня в Поющем лесу, вымощенной камнем тропе и драгоценностях.
В какой-то момент хмуро глядящий на меня Рем поднялся с кресла и принялся ходить, не обращая внимания на притихшего Аттикуса и порывы ветра, гуляющие по кабинету, словно им древние каменные стены не были помехой. А и не были. Шторм поглотил Фристаду, накрыл мягкими ладонями и сжимал в ожидании, когда она захлебнется. А вместо Фристады тонула я, с трудом заставляя себя говорить, и искала взглядом Аттикуса, ускользающего от меня, будто наваждение.