Я послушалась и едва не утонула в спокойствии. Аттикус так ловко взял в ладони мое лицо, что я ничего не успела заметить и остановить его.
— Помнишь? — он так серьезно смотрел на меня, близко-близко, что у меня перехватило дыхание. — Я не причиню тебе вреда, я на твоей стороне.
Глава сорок первая
Проснувшись, я обнаружила себя в кровати — укрытая одеялом и заботливо раздетая, но не до конца, словно кто-то очень старался соблюсти приличия. Но я все равно покраснела и натянула одеяло по шею.
За окнами стояла глубокая ночь, тишину которой разбивали лишь редкие звуки проезжающих повозок и нервное ржание лошадей. Фристада спала, и я неожиданно поняла, что ужасно по ней скучала. Блуждание в Каирнах продолжалось вечность, и безумно захотелось глотнуть свежего воздуха, почувствовать морской ветерок в волосах, учуять запахи закрывшихся пекарен, узнать, что в городских трактирах не прекращаются извечные драки. Просто окунуться в этот водоворот жизни. И, пожалуй, кофе.
— Аттикус? — неуверенно позвала я и приподнялась.
Он сидел за стойкой вполоборота ко мне, уткнувшись в лист бумаги, и рассеянно улыбался. Как всегда невозмутимый и без привычного плаща немного домашний. Я тряхнула головой, избавляясь от нахлынувших приятных ощущений.
— Привет, — отозвался он. — Забавная карта, будто ее Гус рисовал. Ох уж эти его таланты.
А потом повернулся ко мне и ясно улыбнулся.
Я на секунду закрыла глаза и едва снова не провалилась в сон, но Аттикус уже был рядом и щупал мой лоб.
— Это ты меня раздел, — я даже не спрашивала, и так понятно, но все же стоило обозначить границы. Хотя лежа в чужой постели почти голой сделать это было сложнее.
— Иначе бы ты запуталась в своих лохмотьях, — он пожал плечами. — Но если тебя успокоит, то я не смотрел.
Меня не успокоило, но стало немного проще. Смотреть, на самом деле, было не на что, а Аттикус выглядел уже не таким посеревшим и усталым, как в Каирнах. Сколько же времени прошло?
Квартирка была освещена тремя свечами, а Аттикус улыбался. Я высвободила руку из-под одеяла, поднесла ее к нему и тут же отдернула, покраснев.
— Извини, я… у тебя не будет кофе?
— Не стоит извиняться за каждый чих, — покачал он головой. — Конечно, все что пожелаешь. Но я все же хотел посмотреть твою руку. Впрочем… как ты говорила? Все по порядку?
Он поднялся, пересек комнату и нырнул в сундук, который я раньше и не заметила, выпрямился с рубашкой в руках и протянул ее мне.
— Вполне сойдет за платье, а потом что-то придумаем. Я отвернусь, а ты переодевайся.
Я снова покраснела, но он уже не видел — отошел к стойке, на которой лежала карта.
Рубашка была мягкой, льняной и теплой, и что важно — чистой. Окажись я в подобном положении у Гуса, пришлось бы что-то выдумывать. Стоит вспомнить таракана в бутерброде.
С раненной рукой вышла небольшая заминка, а я с тяжелым сердцем проговорила про себя: Аттикус все знает. И нет смысла скрывать, и разговор об этом предстоит.
— Ты ведь все видел, да? — тихо спросила я. — Не поворачивайся, еще рано.
— Имеешь в виду то, что ты не хотела показывать? — мягко уточнил он. — Извини, но да. Весьма… неожиданно. Но я немного в курсе того, как заключаются браки на Волчьем острове.
Застегивать пуговицы было почти невозможно, успокоившаяся боль в руке вспыхивала с новой силой, стоило ее хоть немного согнуть, но просить Аттикуса помочь — немыслимо. Боги, да я и так раскрылась перед ним, как только возможно.
— Ты обо всем в курсе, — отозвалась я, скрывая смущение и раздражение. — В любом вопросе, какой ни задашь.
— Ну нет, — хохотнул он. — Если ты спросишь меня, каково быть беглянкой с Волчьего острова, я ничего не смогу сказать. Не обижайся… Я не со зла. Ты ведь для этого просила аудиенции у герцога? И поэтому не обратилась к нам, боялась, что с таким рычагом давления мы прижмем тебя еще сильнее?
Пуговицы в порыве злости были застегнуты все, и я осторожно поднялась с постели. Немного шатало и кружилась голова, зато боль почти не ощущалась — так сильно мне хотелось запустить в Аттикуса чем-нибудь тяжелым. Чтобы замолчал, не читал меня, как детскую книгу.
— С чего ты взял, что я хочу избавиться от этого? — голос предательски сорвался. — С чего взял, что знаешь меня?
Он обернулся, явно стараясь смотреть куда-то в сторону, но, заметив, что я стою, посмотрел прямо — без усмешки, без сочувствия. А словно… словно принимая то, кем я была — неприкасаемой, беглянкой, вынужденной сматываться, когда кто-то с Острова появлялся в городе, тощей девицей, полной страхов и неуверенности. И отступил.
— Не злись на меня, Дайан, — тихо сказал Аттикус. — Твои страхи понятны и обоснованы, как и недоверие. Но я хочу помочь, просто помочь. И я все вижу. Если тебя смущает моя привычка говорить все прямо — я постараюсь… впрочем, надо ли?
Он схватил с кресла две разноцветные лоскутные подушки и кинул к прогорающему очагу.
— Садись, прошу тебя. Здесь не ахти как все обустроено, но что-то придумаем. И кофе найдем, и еду. И силы поговорить.
Я послушалась, недовольно, но осторожно сев — повязка на руке была сменена на привычный бинт, явно чем-то пропитанный, но кровь снова выступила, а я, хоть убей, не помнила, где получила рану. Аттикус плюхнулся напротив меня, слегка смущенный и хмурый.
Смотреть на него и хотелось и не хотелось — похоже, побочные эффекты меня не отпустили.
— А что ты делал в Каирнах? — задала я самый очевидный вопрос. — Следил за мной?
— Да, — он осторожно взял мою руку, снял повязку и вгляделся в нехорошую, рваную рану. Края уже начали заживать, но я с неприятным холодком видела гной. — Плохо дело. Залечить я тебя смогу, но лучше бы убедиться, что нет заражения. Потерпишь еще немного?
Я кивнула, наблюдая, как он поднялся и отошел к стойке, достал бинты и какую-то бутыль.
— Затянуть рану магией — дело плевое, но убрать воспаление и заражение — умение высшего порядка, увы, я в этом не силен. Но, думаю, все будет хорошо.
— Ты появился в момент, когда я потеряла сознание, — я с трудом выцепила из мешанины воспоминаний нужное. — У тебя руки трясутся. Так почему ты не показался раньше? Ты ведь видел меня?
— Видел? Дайан… я понял, что вы задумали. Твоя идея была? — он уже не смотрел на меня, прочищая рану, а я морщилась, но терпела.
Странное это было ощущение — злиться на него и находиться в таком положении… в зависимом? Меня передернуло. Нет-нет, ни за что. Ничего я ему не должна. Самуэль всегда говорил — принимай все, что предлагают, и сама решай, хочешь ли что-то дать в ответ. Почему с Аттикусом так нельзя?
— Нет, Гуса. Ты пришел очень вовремя, — все-таки не удержалась я. — Как ты это назвал — соприкасаться сознаниями? Это было отвратительно, словно я превратилась в половинку личности. Одни мысли — есть, есть, поймать, убить, спрятаться. Кажется, я все вспомнила. Это… это нормально, когда воспоминания после превращения приходят не сразу. Но зато я теперь знаю, что не укусила Гуса. Хоть и хотела.
— Поверю тебе на слово, — усмехнулся Аттикус. — Гуса и я иногда покусать хочу и еще пару затрещин надавать. Все время забываю, что он уже взрослый и наши пути разошлись… Что? Ах, да… Сознания зданий примитивны. Но никаких последствий не будет, если интересно. Я осмотрел тебя, пока ты спала, все в порядке.
Я с силой сдержала очередное «спасибо» и просто кивнула. Аттикус смотрел на меня спокойно, не насмешливо, как Гус, а с теплотой. Я снова опустила взгляд.
— Думаешь про Гуса, — угадал Аттикус. — За него не переживай, повторяю, он выберется. Что угодно поставлю, он не впервой там шастает. С него станется, Дайан.
— У него нет чувства самосохранения? — потрясенно спросила я. — Мне бы в голову не пришло сделать что-то подобное.
— Гусу надо как-то выживать, — улыбнулся Аттикус, перетягивая мне руку. — Что странно, мы его этому не учили. Как говорят — ученик превзошел учителя, наверное, это оно и есть. Могу гордиться, как полагаешь?
Тень сидел рядом со мной, держась за мою раненную руку. Боли больше не было: ни в теле, ни в руке, хоть и выглядела она отвратительно.
— Пока ты спала, кое-что произошло: убита Виктория, — сменил он тему.
— Что? — я попыталась вскочить.
— Сиди, я сказал! — неожиданно разозлился Аттикус. — Ты хоть когда-нибудь слушаешься? А впрочем… — Он махнул рукой. — Кто-то убил Викторию — ее нашли прямо на Рыночной площади часов шесть назад, пока ты спала. И ее подданным это не понравилось. Естественно, подумали на Аскетов, кому она еще так мешала? Была страшная драка, кажется, погибли шестеро или семеро с обеих сторон, пара стражников и несколько простых горожан, случайно оказавшихся в том месте. Крови натекло, в общем, море.
Опять. Но Аттикус не выглядел недовольным, скорее обеспокоенным и напряженным.
— А Виктория, как ее убили? Кто, ты ведь знаешь, правда?
— Истыкана стрелами, будто еж, — поморщился он, все еще легко сжимая мою руку. Браслет, ничем не прикрытый, рассказывал обо мне все, что Аттикусу знать было не нужно. И я ничего не могла поделать, только сжимать его руку в ответ и надеяться, что он никогда не затронет эту тему — ни с кем. — Нет, Дайан, откуда мне знать, я ведь шел за тобой. Что за прелестная обязанность — спасать жизнь прекрасным девушкам, а?
Он вновь тепло улыбнулся, и мелкие морщинки тут же собрались вокруг его глаз.
— Ты ведь мне кофе обещал, — напомнила я, не в силах смотреть на него и ждать. Только чего?
— Прости, конечно.
И пока он возился, я пыталась понять, что же меня зацепило в его словах о Виктории. Истыкана стрелами — странная смерть. Непохоже на месть Аскетов.
— Так значит, все сейчас ищут виноватых?
— Очень активно, — кивнул он, ставя турку на угли. — Виктория много кому мешала, сложно даже сказать — кому больше. Но Аскеты — это самое очевидное решение, они вечно были на ножах. Но, знаешь, немного цепляет способ…
— Стрелы? Аскеты ими пользуются, но если я что-то и знаю о них, то уверена, что они воспользовались бы молотами. Это в их понимании честнее.