– Хннх… – простонал Нейт, тщетно пытаясь произнести что-то членораздельное. С огромным трудом он перекатился на спину.
Над ним кто-то стоял. Не Джед, нет.
Кто-то другой.
Нейт узнал.
– Это ты… – выдавил он.
– Привет, Нейт, – сказал Джейк. В темноте казалось, будто его левый глаз чуть ли не сияет молочно-белым светом. В руке он сжимал бейсбольную биту, выразительно покручивая ею. – Сожалею, что так получилось. Впрочем, кого я обманываю? Я не сожалею. Нисколько не сожалею, дерьмо ты собачье!
Он снова занес биту…
Нейт поднял руку, защищая лицо, и она приняла на себя удар биты. По ней разлилась резкая боль. Вскрикнув, Нейт попытался отползти в сторону, однако Джейк схватил его за пятку и подтащил обратно к себе. Нейт лягнул его в живот, и Джейк отпрянул назад, предоставив ему некоторую свободу движений.
– Это еще что такое, твою мать? – вскипел Нейт. – Что тебе от меня нужно?
– Я хочу убрать тебя с дороги. Мне это нужно. Меня ждет работа.
– Работа! Работа, твою мать! Кто ты такой? Кто ты такой? Я ведь тебя знаю. – Нейт ткнул пальцем в светящийся глаз, сияющий в темноте молочно-белым светом. Этот голос – в нем было что-то знакомое. – Черт побери, кто ты такой?
Глаз вспыхнул ярче. Показались и зубы – белые, сверкающие.
– Разве ты меня не узнаешь, папа?
Джейк раскинул в стороны руки, изображая распятие, словно взывая: «Узри же!» Хотя в темноте мало что можно было рассмотреть помимо силуэта и сияния безумного глаза.
– Ты не мой сын… – начал было Нейт и осекся. До него дошло: вот почему Джейк казался таким знакомым. Он внешне был похож на Оливера. Та же самая долговязая нескладная фигура – исхудавший, грязный, озлобленный, но это был он. Повзрослевший. Выжатый.
Но все равно несомненно Оливер.
– Я – это Олли. А он – это я.
– У вас с ним нет ничего общего. Оливер – замечательный мальчик!
– Знаю. – Джейк покачал головой. – И в этом вся проблема, папа. Ты хороший отец, таких один на сотню. Ты все сделал правильно, воспитал хорошего парня в хорошей семье и… – Яростно взревев, он принялся колотить битой по земле. – А я не могу этого допустить! Мальчишка верит в тебя! Ты для него родник, и я боюсь, что он может пить, пить и пить из тебя. Ты даешь ему силы. А я не могу…
Нейт метнулся вперед, стараясь перехватить биту.
Однако собственная рука показалась ему тяжелой. Слишком тяжелой, невозможно тяжелой.
Нейт едва смог ее поднять. Застонав, ослепленный едкими слезами, он попытался пошевелить рукой, – но та отказывалась ему повиноваться. Нога тоже не двигалась. Нейт напряг все тело. Земля под ним снова стала мягкой. И теперь она засасывала его. Подобно плотной, густой жиже.
«Это же какое-то безумие! Кошмарный сон – все это кошмарный сон!»
– Как правильно заметил Джед, здесь тонко, – сказал Джейк. – Достаточно тонко, чтобы я смог пропихнуть тебя на противоположную сторону. Туда, откуда пришел я сам. К тому, что я оставил позади.
Нейт крикнул, призывая на помощь Джеда.
– О, Джед тебя не спасет, – усмехнулся Джейк. – Он в моей команде, Нейт. У меня длинная скамейка запасных. Эти люди видят, что поставлено на кон, и им нечего терять. И вот теперь и Олли потеряет близкого и дорогого человека. И он будет готов сделать все, абсолютно все, чтобы вернуть тебя.
Чувствуя, как одна рука погрузилась уже по локоть, Нейт зарыдал. Ноги провалились уже по колено. И он тонул все глубже, глубже и глубже.
– Я тебя убью! – в бешенстве воскликнул Нейт. – Я тебя разыщу и убью! Оставь моего сына в покое! Оставь в покое мою семью…
– Не могу, папа. – Джейк присел на корточки рядом с Нейтом, наблюдая, как тот погружается. Он еще раз крутанул запястьем, и бита в руке внезапно исчезла, пшик, как будто ее никогда не было.
Протянув руку, парень схватил Нейта за лицо, а тем временем влажный голодный асфальт полз вверх по груди, по плечам, засасывая вглубь подобно обжоре, стягивающему нежную мякоть с кости.
– Я бы тебя убил, старина, но в этом случае останется труп, который обнаружат, – процедил сидящий на корточках Джейк. – К тому же там, куда ты сейчас направляешься, все равно долго не продержишься. Наслаждайся павшими мирами, Нейт. Наслаждайся развалинами, которые я оставил тебе.
ИнтерлюдияМальчик, который остался жив
Пробудившись, мальчик ахнул.
Он открыл глаза в такой совершеннейшей темноте, что не увидел никакой разницы между взглядом открытых и закрытых глаз.
Он позвал. Просто кого-нибудь. Все равно кого.
(Разумеется, кроме своего отца. Лучше находиться в темноте одному, чем вместе с ним, отныне и вовеки веков, аминь.)
Земля под ним была твердая и сухая, однако руки его ощущали что-то… влажное. Вязкое, густое, даже зернистое, словно мокрый морской песок. Мальчик сжал пальцы: хруст и треск, что-то твердо-мокрое, вроде кукурузных хлопьев, размоченных в молоке. Затем нахлынули воспоминания: он упал в шлам, засосавший его подобно зыбучим пескам. Зажавший в тиски и отрезавший от света и воздуха.
Мальчик вспомнил, как понял, что неминуемо умрет…
И эти мысли привели его к тому, что было сейчас. Ощупав руками лицо, он обнаружил, что щеки его облеплены шламом, – мальчик стер его с рук, вытряхнул из волос, стряхнул с одежды.
Он встал и…
Единственный свет вспыхнул у него прямо в глазах, когда он ударился головой о камень. Вскрикнув, мальчик присел, ощупывая струйку крови, ползущую от макушки через лоб и срывающуюся с обрыва носа.
Он снова заплакал. Да и разве могло быть иначе? Теперь мальчик понимал, где находится: глубоко в угольной шахте, там, куда не может проникнуть свет. Там, где кромешный мрак запутанного лабиринта подземных тоннелей.
«Наверное, уж лучше б я умер сразу», – подумал мальчик.
И тут же с вызовом:
«Нет!»
Он жив! Он убежал от чудовища, его поглотила жадная земля, но он остался жив. Это должно иметь какой-то смысл. Понимаете, мальчик много читал, читал фэнтези и ужастиков, и из книг знал, что у каждого героя своя судьба. Герои переживают разные страшные вещи, которые не убивают их, а изменяют, оставляя отметины. Герой, избранный, остающийся в живых, чтобы одолеть судьбу.
Попутно истребляя злодеев.
И вот сейчас злодей – это больше не его чудовище-отец, а кромешная тьма и бесконечный лабиринт. Но мальчик постарался убедить себя, что это в нем говорит страх. Проходы шахты не могут тянуться бесконечно. Возможно, он уже недалеко от поверхности. Должен быть, так ведь? Он провалился в шлам, пускай, но пробыл там недостаточно долго, чтобы полностью задохнуться. Из чего следует, что он всего в… ну, скажем, в десяти футах под землей, это самое большее. Он сможет найти дорогу наверх. Он победит дракона. Мальчик был в этом уверен.
Он постарался вспомнить: как нужно выбираться из лабиринта? Есть какое-то правило, ведь так? Держаться стены справа. Идти вдоль нее, а оказавшись в тупике, оставаться справа и разворачиваться. Если двигаться так, то в конечном счете лабиринт вытянется в прямую линию – или в окружность? – и тогда можно будет найти дорогу к выходу.
Мальчик преисполнился решимости так и сделать.
Держаться стены справа.
Он опять осторожно поднялся на ноги, одной рукой держась за стену, а другой ощупывая каменистый свод, чтобы не разбить снова об него голову. Держась за холодный, сырой камень, мальчик двинулся вперед, медленно, но целенаправленно, с надеждой в сердце.
Он сделал шаг вперед…
Его нога зацепилась за выступ чего-то…
Мальчик упал, больно ударившись об это что-то. Налетел на это ребрами, и боль пронзила ему бок. Мелькнула мысль, не сломал ли он ребро. Мальчик осторожно потрогал его, и новая боль сверкнула ветвящейся молнией.
Стараясь изо всех сил не расплакаться опять, мальчик ощупал то, на что упал, и обнаружил что-то длинное, холодное и ровное. Он продолжал ощупывать это, и оно не заканчивалось, а просто продолжалось дальше. Мальчик решил, что это металл; шелушащаяся поверхность говорила, что ржавый.
Ого. Ого.
Протянув руку, мальчик нащупал другой железный выступ, проходящий параллельно. Рельс. Два рельса. А между ними мальчик, сметая грязь и пыль, нашел деревянные шпалы. Железнодорожное полотно. Но только не для поезда.
Для вагонетки с рудой.
Вагонетки! Мальчика озарил новый луч надежды. Эти рельсы ведут к выходу, к свободе, – и снова он встал и продолжил путь во мраке, ориентируясь по рельсам.
Какая же это жуткая штука – тьма! Алчная, она проглатывала время подобно жадной свинье, хлебающей помои из корыта. Темнота пожирала ощущение того, сколько часов прошло и какое расстояние преодолел мальчик. А горе и отчаяние грозили поглотить его самого. Ему казалось, что он заблудился во тьме и никогда не найдет дорогу к выходу.
Мальчик чувствовал себя оторванным от окружающего мира, словно плавал в космосе. Идти по железнодорожному полотну в темноте оказалось труднее, чем он предполагал. Мальчику приходилось то и дело останавливаться и наклоняться – это причиняло ему значительную боль, выдавливая воздух из груди, – чтобы нащупать рельсы рукой.
Продолжая путь сквозь непроницаемый мрак, мальчик постоянно возвращался мыслями к тому, почему ему пришлось убежать из дома. И всякий раз он стискивал зубы и сосредоточивался вместо этого на боли в боку. Позволяя этой боли распуститься пышным цветом, стать солнцем, взрывающимся сверхновой, смывая прочь тени, омрачающие воспоминания. «Нет! – решительно говорил мальчик призраку отца, прячущемуся на задворках сознания. – Не буду думать о тебе. Совсем не буду о тебе думать! Выжгу тебя из головы!» Пожар в доме, уничтожающий все фотографии и семейные реликвии.
Однако в том, чтобы сосредоточиться на боли, имелись свои минусы, и мальчик был вынужден остановиться. Дыхание вырывалось из его груди клокочущим хрипом.