– Не добьюсь, – прошипел демон. – Но хоть наслажусь твоей смертью!
Где-то позади раздался какой-то звук – и вместе с этим вспыхнул свет.
А через мгновение появились тени. Крылатые. Летящие в небе. «Совы, – подумал Оливер. И тотчас же понял: – Мама!»
79. Зловещий сторож ночи, сулящий вечный сон[127]
Впоследствии Оливер описывал все матери так: он говорил, что это напомнило ему тот раз, когда он, еще маленький, семи или восьми лет, швырнул камень в пустое осиное гнездо в парке Фэрмаунт. Вот только гнездо оказалось не пустым, а просто притихшим, и внутри еще оставалась, говоря словами матери, «хренова туча ос». Они налетели на Оливера, пикируя одна за другой, выискивая каждая свой участок тела, чтобы ужалить побольнее. (И многим это удалось: в тот день его ужалили двадцать три осы, и от многих на теле остались шрамики.)
Совы набросились на демона примерно так же, как в тот день осы набросились на Оливера, одна за другой, – но они не жалили, нет. Выставив вперед когти, они вырывали из твари клочья – сгустки внутренностей, куски теней. Совы улетали прочь со своей добычей; куда – Оливер не знал. Но они неизменно возвращались, снова и снова, зловеще бесшумные, продолжая раздирать демона на части. Не в силах оторваться, Оливер смотрел, как совы – не из перьев и когтей, а вырезанные из дерева руками его матери и отчасти его собственными, – отрывают от чудовища кусок за куском, пока от него почти ничего не осталось. Однако окончательно уничтожили демона не совы.
Под черным месивом пряталось лицо – человеческое лицо, кожа белая, словно фарфор, словно кость, горбатый крючкообразный нос, на нем маленькие очки. Но черты его менялись: от лица Грэма Лайонза к лицу Нейта Грейвза, к другим лицам, которых Оливер не узнал, – хотя некоторые, со страхом думал он, могли принадлежать ему самому. Изуродованное чудовище метнулось к нему, протягивая руку к выроненной кирке. Однако кирка исчезла. Обернувшись на какой-то звук, демон оказался лицом к лицу со своим врагом, тем самым, кто напустил на него тринадцать птиц, сов с черными когтями и клювами. Там стояла Мэдди Грейвз, перед дверью, сделанной из соломы и веток, на двух петлях из двух плоских камешков, идеальных для пускания «блинчиков», с рукояткой из камня размером с бейсбольный мяч. В руке она держала кирку. Демон угрожающе зашипел на нее, она взмахнула киркой…
И погрузила ее демону в череп.
Демон превратился в рой мух и расползающихся во все стороны существ.
Оливер отключился.
80. Поедатель грехов[128]
Все было кончено, хотя на самом деле, конечно, нет.
Подобное обладает способностью сохраняться, передаваясь от одного человека к другому. Любовь и боль, горе и надежда, свет и тьма. Они ходят по кругу, преподносимые иногда как дар, иногда как проклятие. Огромная штука на оси. Цикл сотворения, разрушения и, хочется надеяться, снова сотворения.
Наступил июньский день, жаркий, ветреный, воздух, иссохшийся как собака, подыхающая от жажды в пустыне. Оливер застал маму на улице, сажающей календулу. («В такой день это безнадежное занятие, – сказала она, выходя из дома, – но нужно проявить оптимизм, твою мать!»)
Оливер спросил, может ли он чем-либо помочь. Мать ответила, что может, и сказала найти перчатки в сарае, что он и сделал. Вернувшись, Оливер стал рассыпать удобрения – мама называла их витаминами для цветов – в лунки, куда мать затем ставила рассаду.
– Я тут подумал… – начал Оливер.
– О нет! – притворно испугалась мама. – Ничего хорошего из этого не выйдет!
– Да не надо, все в порядке. Все в порядке.
– Спойлер: все не в порядке, – театральным шепотом произнесла мама.
– Ты дашь мне сказать?
Качнувшись взад и вперед на пятках, мама сказала:
– Валяй!
– Три вещи.
– Господи, дай мне силы! Три? А одной никак нельзя ограничиться?
– Нет. Все идет тройками. Не знаю, ну, таков закон космоса.
Мать моргнула, очищая глаз от соринки; та упала на щеку, и она смахнула ее пальцем.
– Говори, парень.
– Номер один: я хочу встретиться с Джейком.
Мэдди почувствовала, как у нее загорелись щеки.
– Олли, мы же говорили об этом…
– Никакой опасности нет.
– Он в тюрьме.
Где, как считала она, ему и место. Этот долбаный урод создал секту. Терроризировал ее сына. Похитил мужа. Хотел уничтожить мир. До сих пор Мэдди с трудом верила, что все виденное и сделанное ею произошло в действительности. Сердцем она понимала, что так и есть. И в то же время оно оставалось невозможным, нереальным. Она старалась считать случившееся кошмарным сном, словно сам факт признания заново подпитывал его силами.
– И пусть там сгниет, – добавила Мэдди.
– Он там и сгниет. Просто я подумал… мне нужно поговорить с ним. Он – это я. Или был мною… Не знаю. Быть может, я смогу ему помочь. Многое из того, что в нем было… теперь этого больше нет. Я так думаю. Надеюсь. – В ту ночь на каменном поле то, что осталось от Джейка, оказалось живым – дрожащие, бессвязно бормочущие останки. Говоря словами Оливера, «он был выпотрошен». Оливер объяснил матери, что Джейк так долго полагался на демона у себя внутри – точно так же, как и демон полагался на него, – что без него просто потерялся. Боль наполняла его. Давала ему цель в жизни. Без нее Джейк превратился в марионетку, лишившуюся кукловода, – по крайней мере, так показалось Оливеру.
– В нем должен оставаться человек, мам. Посещения разрешены, я уже навещал Джеда…
– Ну хорошо. Всего один раз, – вздохнула Мэдди. – И отвезу тебя я, а не Калеб.
– Договорились.
– Вот и отлично.
– Второе, получается, связано с первым…
– Господи Иисусе, укрепи.
– Я хочу научиться водить машину.
У Мэдди вырвался непрошеный взрыв хохота.
– Ой, Олли! Милый ты мой ребенок! Даже не знаю, готова ли я к подобному стрессу. Пожалуй, лучше столкнусь еще с одним потенциальным апокалипсисом.
– Ну же! Через месяц мне стукнет шестнадцать. И я смогу получить права и…
– Мой сын водит машину… Твою мать!
– И я очень ответственный, и, честное слово, это позволит мне не держаться за твою юбку и не зависеть от других ребят – этих подлых, лживых, ненадежных подростков…
– Сейчас тебя возит Калеб, а Калеб нам нравится, помнишь?
– Я не могу вечно зависеть от Калеба.
– Фух. Боже… Я стала старой? Черт, я действительно становлюсь старой. Олли, ты обязательно должен был вывалить на меня это сегодня? Шестнадцатилетний сын. Водит машину. Водит машину!
– Вовсе ты не старая. Просто я… взрослею.
Мэдди воткнула в землю совок.
– Время движется для всех нас, парень. Господи, ладно… Итак, два из трех. Пока ничего. Кстати, а почему бы нам не остановиться на этом? О третьей вещи пока забудем; напомнишь через год, а лучше через три.
– Я точно знаю, где ты будешь учить меня водить.
И как раз в этот момент, словно по заказу, на дорожке показался пикап.
Машина Фиги.
– С этим придется подождать, – сказала Мэдди, вставая.
Она махнула Оливеру, и они направились встречать Фигу. Тот поставил машину и вылез из нее, немного поморщившись, – раны, полученные в ту ночь в чертовом парке, едва не прикончили его. На самом деле Фига тогда решил, что уже умер, – даже рассказал, как лежал на земле и смотрел вверх, на то, что он посчитал схваткой дьявола с ангелами, ниспосланными богом. Крылатые существа налетали на черную корчащуюся массу, отрывая от нее клочья.
Фига крепко обнял Мэдди. Затем пожал руку Оливеру.
– У меня обеденный перерыв. Решил заскочить к вам, поделиться последними новостями.
На лице у Мэдди расплылась улыбка, стремительно, словно лесной пожар.
– Знаешь, Фига, пусть это будут новости про малышку, иначе я тебя сильно тресну!
Фига рассмеялся:
– Малышка задерживается, так что на завтра назначено кесарево. Это не все новости. Мы тут подумали, Зои и я: Мэдди, ты не станешь крестной нашей дочери?
Сначала Мэдди ничего не сказала. Она просто стояла, охваченная дрожью. А затем издала такой крик, как если бы… ну, как если бы счастье было живым существом, а это был его клич, призывающий другое счастье спариться, чтобы породить еще больше счастья. Мэдди не могла сказать, приходилось ли ей когда-либо прежде визжать от восторга, однако сейчас, учитывая все случившееся, она готова была принять столько радости, сколько могла.
После ужаса надежда становится особенно благодатной почвой.
– Я так понимаю, ответ положительный, – усмехнулся Оливер.
– Готова стать духовным наставником вашего ребенка, – безумно сверкнув глазами, подтвердила Мэдди.
– Духовная часть нас не очень-то интересует; мы просто хотим, чтобы ты была рядом, когда понадобишься дочери. И не вздумай учить ее неприличным словам!
– Ничего не обещаю, твою мать, – ответила Мэдди.
– Ну а ты, – Фига повернулся к Оливеру, – не хочешь стать, если так можно выразиться, почетным приемным дядей?
Теперь настал черед Оливера. Он не стал визжать, просто просиял. Зажегся ярче утреннего солнца.
– Можете положиться на меня. Я буду хорошим дядей. Просто замечательным дядей. Великим дядей.
– Спасибо, братцы! – Последовал еще один раунд объятий. – Зои хотела приехать со мной, но она ужасно переживает по поводу того, что роды уже завтра. А вы сами не хотите к ней заглянуть? Операция назначена на утро, так что, если вы заедете в роддом после обеда… Сначала лучше позвонить, на всякий случай. Вдруг Зои решит вздремнуть…
– Мне нужно готовиться к выставке, но это потерпит. Так что мы привезем самых мягких и очаровательных плюшевых зверей и изрядный запас подгузников, – сказала Мэдди. – Можешь на нас рассчитывать.
– Спасибо, – кивнул Фига. – Спасибо за все.
– И тебе спасибо, – сказала Мэдди.