. В тот самый день сопровождала их одна жена из города Скифополиса, Эннафа, украшенная также венцом девства. Она не поступила, как вышеупомянутые, но была силой привлечена и представлена судьи. Это случилось уже после побоев и жестоких оскорблений, которые нанес ей, не получив на то позволения от высшей власти, один из ее соседей, тысяченачальник, по имени Максис, человек худой по самому названию, отвратительный и по всему другому, отличавшиеся необыкновенной крепостью тела, но истинно ужасный по своему нраву и поведению, и ненавидимый всеми знакомыми. Этот человек снял с блаженной всю одежду, так что она оставалась покрытою только от бедр до ног, а прочие части тела имела обнаженными, — и в таком виде водя ее по всей Кесарии, притаскивал на площади и считал великим делом бить ее ремнями. После таких-то побоев, она показала непоколебимую твердость пред самым судом префекта и, по его определению, была предана живая огню. Усиливая свое бесчеловечие, свою ярость против богочтителей, он даже преступил законы природы, не постыдился бездушным телам святых мужей отказать в погребении, но повелел старательно хранить их на открытом воздухе день и ночь, в пищу зверям. И в продолжение многих дней можно было видеть не малое число таких, которые столь зверское и варварское приказание исполняли. Они издали смотрели — будто за каким важным делом, как-бы кто не похитил трупов. Между тем дикие звери, собаки и хищные птицы растаскивали человеческие члены туда и сюда, — и все окрестности города усеяны были внутренностями и костями людей; так что и тем, которые прежде ненавидели нас, ничто и никогда не казалось до такой степени жестоким и ужасным. Теперь все не столько оплакивали участь тех, с которыми это случилось, сколько жаловались на оскорбление собственной своей и общей каждому природы. Такое зрелище, выше всякого описания и плачевного рассказа, давалось вблизи городских ворот, — и человеческая плоть была пожираема не с одной стороны города, но растаскивалась повсюду. Некоторые говорили, что целые члены, куски плоти и части внутренностей им случалось видеть даже в городе, прошедши ворота. Так как это совершалось в продолжение весьма многих дней; то произошло следующее чудесное событие: Погода стояла хорошая, воздух быль ясен, атмосфера чрезвычайно прозрачна, и однако ж на столбах, поддерживавших общественные портики города, вдруг выступили в большом количестве как будто капли слез. Также, из воздуха не падало нисколько росы, а торговые и народные площади, не знаю отчего, окроплены были водой и казались влажными. Видя это, все начали тогда говорить, что не имея силы переносить столь безбожные поступки, земля каким то непостижимым образом проливает слезы и что для обличения бесчувственной и несострадательной природы человека, самые камни и мертвые вещи, при настоящих событиях, обнаруживают скорбь свою. Знаю, что потомкам слова мои покажутся мечтой и басней; но не так примут их люди, для которых свидетелем истины было настоящее время.
ГЛАВА XО подвижниках Петре, Маркионите, Асклепие и других мучениках
Четырнадцатого числа следующего месяца апеллея, или иначе, за девятнадцать дней до январских календ, стражей, стоявшей у ворот, взяты были и еще некоторые египтяне, посланные сюда для служения киликийским исповедникам. Над иными из них уже исполнен был тот самый приговор, которому подвергались лица, долженствовавшие пользоваться их служением, то есть, имели изуродованные глаза и ноги. Трое между ними показали дивную непоколебимость мужества и получили ту, либо другую мученическую кончину в Аскалоне, где содержались. Один из них, по имени Арис, предан огню, а прочие, называвшиеся Промом и Илией усечены. Потом, одиннадцатого числа месяца авдинея, или за три дня до январской иды, в той-же Кесарии искушен был огнем, как чистейшее злато и великодушно показал пример веры во Христа Бога подвижник Петр, иначе Апселам, уроженец селения Анеи, что в округе Элевферополиса. Множество убеждений представляли ему и судья и окружавшие его пожалеть себя, пощадить свою юность и молодость; но он все презрел, всему и самой жизни предпочитая упование на Бога всяческих. Вместе с ним тогда находился и Асклепий, бывший кажется епископом маркионова заблуждения. Ревнуя, по его мнению, о благочестии, которое однако ж не было принято, он окончил свою жизнь на одном и том же костре с Петром. Так происходило это.
ГЛАВА XIО Памфиле и других двенадцати мучениках
Теперь время уже возвестить о великом и славном зрелище мученичестве Памфиле (имя для меня вожделенное) и окружавших его. Всех их было двенадцать; они почтены числом каким-то пророческим, или даже апостольским. Главный между ними, украшенный саном кесарийского пресвитерства, был только один Памфил, муж, в продолжении целой своей жизни славившийся всеми родами добродетели, — устранением и презрением житейского, раздаванием имущества бедным, пренебрежением мирских надежд, жизнью и подвигами, свойственными любомудрию. Особенно же и более всех наших современников прославился он искреннейшей ревностью к слову Божию, неослабным стремлением к исполнению своих намерений и готовностью служить всем, которые приходили к нему и сближались с ним. Сведения о прочих превосходных плодах его добродетели, так-как повествование о них было-бы длинно, мы передали потомству еще прежде, в особом описании его жизни, состоящем из трех книг. Итак, желающих знать это отсылая к тем книгам, будем продолжать свою повесть о мучениках. Вторым по Памфиле на поприще подвига вышел диакон элийской церкви Валент, муж, украшенный почтенной сединой, старец, возбуждавший уважение к себе при первом взгляде. Он обладал знанием божественных Писаний более, чем кто другой, и столь твердо запечатлел их в своей памяти, что для припоминания каких-либо мест Писания, ему не нужно было читать книгу. Третий между ними был Павел, родом из города Ямны, муж с горячей деятельностью и пламенным духом, еще прежде мученичества переносили страдания от прижигальников и совершивший подвиг исповедания.
Находясь в темнице непрерывно в продолжение двух лет, все они подверглись мученической смерти по случаю прибытия к ним египетских братий, которые с ним и скончались. Проводив исповедников в Киликию до самых тамошних рудокопен, эти египтяне возвращались домой. Стражи (то были случайно люди нрава жестокого), при самом входе в Кесарию, спросили также и их, кто они м откуда идут, — и путников, которые нисколько не скрыли истины, связали, как злодеев, пойманных на месте преступления. Их считалось пять. Быв приведены к тирану и смело высказав свое исповедание, они тотчас — же заключены в темницу; а шестнадцатого числа месяца периция, или по-римски, за четырнадцать дней до мартовских календ, получено было повеление — как этих, так и вышеупомянутых, заключенных с Памфилом, привести к судье.
Судья сперва восстал против непреоборимой твердости египтян и мучил их различного рода пытками, придумывал всякие и необыкновенные орудия казни; потом внимание того, который вызван прежде всех, заняв зрелищем мук, наперед спросил его: кто он таков? и, вместо имени собственного, услышав какое-то пророческое (а у них было в обычае данные себе отцами имена; иногда общие с идольскими, заменять другими и писаться, например, Илией, Иеремией, Исайей, Самуилом, либо Даниилом, и таким образом становясь втайне Иудеями (Римл. 2, 29), являть в себе истинного и действительного Израиля Божия не только делами, но и собственными названиями), — услышав от мученика такое имя, и не понимая его значения, Фирмилиан опять спросил: где его отечество? Соглашая другой ответ с первым, мученик сказал, что его отечество Иерусалим и разумел тот, о котором говорит Павел: А вышний Иерусалим свобод есть, иже есть мати всем нам (Гал. 4, 20) также: приступите ка Сионстей горе и ко краду Бога живого, Иерусалиму небесному (Евр. 12, 22). Этот Иерусалим понимал он; напротив судья, приковав свою мысль к земному и дольнему, начал обстоятельно выпытывать, какой-же это Иерусалим, в которой стране земли лежит он, и чтобы узнать истину, употребил пытки. Между тем, как мученику тянули за спину руки и каким-то необыкновенным орудием ломали ноги, он утверждал, что говорит истину. Когда-же снова много раз его спрашивали, какой и где лежит названный им город, — он отвечал, что этот город есть отечество одних богочтителей; ибо только они, а не кто другой, относятся к числу его граждан: лежит же он по направлению к самому востоку, — там, где восходит солнце. Мученик и тут опять любомудрствовал согласно с собственным своим понятием, нимало не обращая внимания на мучителей, обложивших его вокруг орудиями пыток. Как будто бесплотный и бестелесный, он, кажется, и не чувствовал боли. Напротив, судья, терзался недоумением, думая, не построили ли себе христиане где-нибудь враждебного и неприязненного римлянам города, а потому долго расспрашивал о нем и старался определить указанную ему на востоке страну. Но так-как, не смотря ни на множество бичей, которыми рвали плоть юноши, ни на различие самых мучительных пыток, он видел его неизменным и твердым в прежних показаниях; то произнес определение отсечь ему голову. Такою-то драмой окончено дело сего мученика!
Тот-же род смерти предписал судья и прочим, окружив их подобными прежним зрелищами мучений. Наконец, утомившись и видя, что для этих мужей тщетны все казни, оп решился однако насытить свою страсть и перешел к мученикам, составлявшим общество Памфила, Ему напомнили, что эти узники уже и прежде были под пытками, но показали неизменную готовность страдать за веру. Посему он спросил: расположены ли они, хотя теперь, к повиновению? — и услышав от каждого из них один окончательный ответ, общий всем мученикам, присудил их к той-же казни, к какой и прежних. Как скоро это дело было кончено, — один отрок, принадлежавший к, домашней прислуге Памфила и получивший от него истинное воспитание и образование, узнав о приговоре, произнесенном его господину, вдруг закричал из толпы народа и просил позволения предать мертвые тела земле. Судья был не человек, а зверь, или что-то жесточе самого зверя: он не хотел оказать никакого снисхождения даже детскому возрасту и, когда спросил и услышал, что отрок исповедует себя христианином, — тот час, как бы раненый стрелой, вскипел гневом и предписал палачам мучить его из всех сил. Ув