Начало 1942 года можно определить, как приближение некоторой стабилизации в жизни гетто. Прибывали известия, вызывавшие надежду, что в ходе войны начались симптомы перелома.
Совет Старейшин подал немецкому командованию меморандум об устройстве мастерских и 12 января 1942 г. около аэродрома были основаны «Большие мастерские», сыгравшие крупную роль в жизни гетто. Эти мастерские стали рабочим центром для тех, кто не мог ходить на работы в город. Они стали также центром материального обеспечения; из мастерских выкрадывались большие количества материалов, которые затем выходили из гетто, как предметы для обмена в городе. Впоследствии мастерские стали центром снабжения партизан не только одеждой, но и оружием.
7 мая было издано запрещение беременности. Запрет иметь детей рассматривался, как показатель того, что немцы нуждаются в рабочих руках и что ликвидация евреев будет проходить под знаком: ожидать пока старики умрут и не допускать приумножения неработоспособного населения.
В средине 1942 года в гетто началась организация политических и культурных сил. Ожила партийная деятельность. Начали работать сионистские группы — цеирей-цион, общие (аллгемейне) сионисты и ревизионисты, а также коммунисты. Руководитель коммунистической группы Хаим Елин работал на арийской стороне и только временами появлялся в гетто. В самом гетто от этой группы работали Дима Гальперн, д-р Волсонок, Ратнер, Берман. Цеирей-цион руководил аптекарь Сребницкий. Ревизионисты были сосредоточены в полиции гетто. Ортодоксальные силы тоже организовались — возникла обширная организация ортодоксальной молодежи. Под руководством Хаима Крумер, Мириам Шур и Лейбензона очень успешно работала частная организация социальной помощи. Крумер и Шур погибли при ликвидации гетто.
Отдельно следует напомнить о школах садоводства и ремесел, которые организовал бывший директор ОРТа в Ковно, агроном Яков Олейский. Печать трагедии лежала на этих школах и особенно на детях, которые в них обучались — обреченных, безнадежных существах. Таких замечательных детей, как дети в гетто, не имел ни один народ. На их личиках как бы сияло выражение святости и в то же время мудрости, которое накладывает близкая смерть... Была и организация скаутов, во главе которой стоял старый д-р Рабинович (покончивший собой при ликвидации гетто).
В гетто был организован культурный кружок, при участии доцента университета д-ра Шапиро, сына ковенского раввина. Был организован оркестр. Выходил журнал на иврит для молодежи («Ницоц»). Был образован суд под председательством проф. Семена Беляцкина, погибшего во время детской акции. Группа адвокатов совместно с судом выработала статуты и нормы, регулирующие семейное право, наследственное право... Я выступал перед судом в качестве адвоката и это давало мне моменты большого удовлетворения.
26 августа 1942 года был издан приказ о закрытии в гетто всех школ (за исключением школ ОРТа — (Элейского), всех синагог, суда. Было также запрещено пользование деньгами, ввоз и вывоз продуктов и т. д. Но жизнь скоро приспособилась к новым распоряжениям и пошла по-прежнему.
В первую половину 1943 г. в гетто стали усиливаться признаки глубокой внутренней деморализации, появившиеся еще в 1942 г. Хозяйственное положение улучшилось. Торговые сношения с городом получили большой размах. Коррупция среди немцев всё больше развивалась. Евреи покупали у немцев вещи, обогащались за счет имущества погибших, в том числе иностранных евреев. Укрепление хозяйственного положения привело к изменению психологии. Передышка породила чувство стабильности.
Во время битвы за Сталинград немцы начали нервничать. 4 февраля 1943 г. Гестапо арестовало, ряд семейств, 27 взрослых и 17 детей, и расстреляло их. Среди них был журналист из Риги Борис Оречкин.
Весной 1943 г. общественная и культурная жизнь в гетто достигла высшего пункта развития. Политические партии развили большую деятельность и фактически захватили власть над внутренней жизнью населения гетто. Координация сионистов и «левых», как их называли, образовала как бы тайное правительство, постановления которого становились обязательным для Совета Старейшин и других учреждений гетто.
Главная задача состояла в помощи убегавшим из гетто к партизанам. Ежедневно группы до 30 человек, с мундирами, оружием и грузовиками покидали гетто. Мастерские снабжали их нужными вещами и чинили оружие. При партийной коалиции создался также тайный суд, который выносил смертные приговоры предателям и доносчикам. Полицейские и партийные люди приводили эти приговоры в исполнение. Так были расстреляны: некий Файн (который после ареста стал агентом Гестапо), Моне Левин (который выдал литовцам ради заработка тайные бункеры) и пять молодых людей, под видом политического радикализма занимавшиеся разбоями и убийствами.
В это же время в гетто шла оживленная культурная работа.
Среди разнообразных проявлений культурной деятельности, проявившейся в инсценировках, докладах и рефератах, отмечу мои доклады на темы: «Странствования морального сознания в гетто» и «Мировое положение евреев после поражения, но без нас».
Но к концу 1943 г. гетто перешло в состояние агонии. В октябре стало известно, что жизнь в гетто будет организована, как в лагерях. На самом деле эта реорганизация превратилась в акцию истребления: 26 октября в гетто ворвались гестаписты и русские солдаты в немецкой форме и начали хватать на улицах и в домах людей и отправлять взрослых в Эстонию, а стариков и детей — в Аушвиц.
7 ноября началась паника в связи с отправкой из Шавель в Аушвиц до 800 детей и стариков. Всеми способами старались передать детей на «арийскую» сторону. С ноября по январь удалось переправить из гетто в город большое число детей.
Осенью 1943 года произошли два события, вызвавшие в гетто глубокое волнение. В начале сентября Гестапо вызвало чету Блюменталь — швейцарского гражданина и его жену, уроженку Бельгии. Им сообщили, что швейцарское консульство требует их отправки в Швейцарию и что на аэродроме их ждет швейцарский аэроплан. Но их увезли за город и там расстреляли.
2 декабря Гестапо вызвало семью раввина Шапиро. Им сообщили, что католическая церковь, по просьбе американских раввинов, интервенировала за них и что их посылают в Швейцарию. Старая жена раввина, ее сын, доцент д-р X. Н. Шапиро, руководивший всей культурной работой в гетто, его жена и их сын (старого раввина к тому времени уже не было в живых) были увезены за город и там их расстреляли.
В декабре стало известно, что немцы решили скрывать следы своих злодеяний. На 9-ом форту и в других местах начали извлекать кости убитых и сжигать их. Эту работу производили арестованные евреи, которых хорошо кормили и поили водкой, а затем по окончании работ расстреливали. 24 декабря 68 арестованных евреев, воспользовавшихся тем, что немецкая стража напилась по случаю Рождества, бежали под руководством советского офицера-еврея.
1944-й год был годом конвульсий умирающего гетто... Все мечтали о бегстве. Строили бункеры. В феврале 1944 г. через Ковно прошла партия до 1000 французских евреев. Их истребили в Провенишках, ж.-д. станции у местечка Румшишки, в 20 километрах от Ковно.
26 марта вечером появился приказ полиции всем собраться к комендатуре в чистом платье и обуви, будто бы на воздушную инспекцию. 27-го все рабочие вышли в город. Вслед затем в гетто ворвались чины Гестапо со своими русскими помощниками и с полицейскими собаками. Они бросились в дома, в погреба и на чердаки в поисках детей и стариков. Собаки вырывали детей из материнских рук. Спрятанным детям родители давали сонные порошки, чтобы они не кричали.
Мы были свидетелями ужасающих сцен. Вот женщина с головой, растоптанной сапогом, лежит у сорного ящика и в руке ее убитый мальчик. Вот выбегает из дома мальчик с часиками в руке и умоляет русского сжалиться над ним. Русский берет у него часы и куда-то уводит мальчика. Вот красивая женщина бросается к ногам юрисконсульта гестапо, д-ра Чернай, и он берет двух детей этой женщины: швыряет мальчика в машину гестапо, а девочку отдает матери. Вот идет по улице потерявшая рассудок женщина, нарядная и накрашенная, и ведет за руку маленькую девочку в белом пальтишке, в розовой шляпке, с маленьким зонтиком. Она грациозно с улыбкой передает своего ребенка чиновнику гестапо. Вот выезжает из ворот гетто закрытый грузовик, набитый детьми и стариками. Внезапно открывается задняя дверца машины. Дети со слезами на глазах умоляют, чтобы их выпустили — они могут работать, они хотят видеть папу и маму. Но дверь захлопывается и их увозят дальше — в Аушвиц, в крематорий. Всего из гетто было вывезено 2.000 стариков и детей. Такие же акции проводятся во всех лагерях и казармах Ковно.
В начале 1944 года был издан приказ об эвакуации гетто.
Люди стали прятаться в бункерах, всеми средствами пытаясь вырваться из огней вокруг ограды. Многие кончали самоубийством.
9-го июля д-р Элькес разыскал фюрера С. С. Геке и сказал ему: «Я стар, и мой конец близок. Я смерти больше не боюсь. Вы можете меня убить тут же на месте. Я и Вы — мы оба знаем, что Германия войну проиграла. Ее не спасут ни чудо, ни секретное оружие, ни истерия Гитлера. Как бы ни был велик ваш патриотизм, вы ничем не можете помочь ни своей родине, ни своему движению — особенно посредством убийства десяти тысяч евреев. Но вы можете морально принести помощь своему народу, вы можете, быть может, снять с его совести часть греха, если вы спасете эти десять тысяч евреев. Мы все принимаем на себя гарантию вашего будущего, если вы это сделаете. Возьмите у нас все золото и ценности, которых у нас много. Не находите только вагонов для эвакуации. Затяните вопрос до прихода русских».
Геке ответил:
«Германия войну проиграла. Но я — немецкий офицер и должен выполнить свой долг. Если вы едете — вы получите отдельный вагон. Возьмите в него все ваши вещи и особенно книги. Я приду на станцию. Я приду на станцию посмотреть, как вы едете. Я даю евреям свое честное слово, — вы не едете на гибель».