Поистине трагическое время переживает еврейская литература в течение двух лет от пакта Сталина с Гитлером до нацистского наступления на Россию. Еврейский писатель хорошо знает, что происходит с его братьями в Германии и Польше. Некоторые из еврейских советских писателей проявляют личный героизм, сердечно и задушевно встречая своих собратьев-беженцев из Польши, Литвы и Румынии, бежавших к началу войны в Советский Союз. Иным пришлось дорого заплатить за это. Когда молодой поэт Зелиг Аксельрод не выдержал и выразил свою скорбь по поводу гонений на евреев в нацистских странах, он получил пулю в затылок за свой «еврейский национализм».
В 1941-1942 г. нацисты заняли все области с густым еврейским населением, и оно было почти полностью истреблено немедленно после вступления нацистских войск. Только тогда еврейская литература в Советском Союзе получила возможность выразить свою накипевшую скорбь.
Многие из числа еврейских писателей, старше призывного возраста, пошли добровольцами в армию (Эзро Фининберг, Меир Винер, Моисей Хащевацкий, Арон Кушниров и другие). Впоследствии было установлено, что 38 еврейских писателей были убиты в боях. Среди них: Моисей Хащевацкий, Меир Винер, Ш. Росин, Ш. Годинер, Яша Зельдин, Бузя Олевский, А. Гурштейн, Гершель Диамант, Эли Каган, В. Шведик, И. Гершензон, Пейси Альтман, Ш. Гольденберг, Курлянд, Дубилет и другие. Отсутствуют списки десятков писателей, которые погибли от нацистской руки.
Ошиблись те, кто рассчитывал, что еврейский героизм во время войны искупит «вину» тех, кто в той или иной форме выразил чувства, свидетельствующие о связи со всем еврейским народом, с его прошлым и с отдельными ветвями еврейства в других странах. В первые годы после войны одним ударом была ликвидирована вся культурная жизнь еврейского народа. Едва ли не все еврейские писатели, артисты, художники, композиторы, отчасти и музыканты, т.е. все творческие элементы русского еврейства, были арестованы, сосланы в лагеря принудительного труда или заключены в тюрьмы.
В ноябре 1948 года советская власть положила конец существованию еврейской литературы, хотя литература пыталась верно служить советскому режиму почти тридцать лет. Запрет распространялся и на еврейский алфавит. От Балтийского моря до Тихого океана нельзя было ничего печатать еврейскими буквами. Даже в истории еврейского изгнания, знавшей немало наветов и гонений, это случилось едва ли не впервые. А 12 августа 1952 года самые выдающиеся еврейские писатели были расстреляны после короткого и тайного «процесса».
Долгие годы официальные представители советской власти либо молчали, либо лгали про судьбу этих еврейских писателей, а их бессовестные подхалимы даже в свободных странах не переставали поддерживать эту ложь. Правда постепенно просочилась наружу, но даже после того, как вся вина за это преступление была свалена сперва на Берию, а потом на самого Сталина, — еврейская литература не была надлежащим образом «реабилитирована». Издаются переводы еврейских произведений, но оригиналы (на идиш) сотен погибших писателей остаются неизданными. Только во второй половине 1961 года начал выходить на идиш журнал «Советская Родина», где печатаются ничтожные отрывки и остатки, уцелевшие от чудовищного разгрома еврейской литературы.
Каждая живая литература отражает свою среду и реагирует на окружающую ее текущую жизнь. Естественно, что первоначально еврейская литература в Советской России избрала главной своей темой гражданскую войну, революцию и еврейские несчастья тех кровавых лет. Но постепенно эти естественные отклики на текущую жизнь становятся все уже и принимают ненатуральную форму.
В Советском Союзе литература должна была работать по принципу «социального заказа», а эти заказы меняются в зависимости от каждого поворота партийной линии. Когда на очереде стояли еврейские с. х. колонии в Крыму, а затем и колонизация Биробиджана, еврейская литература должна была считать именно эти темы главными. Когда проводилась кампания против единоличных ремесленников в местечках, эта кампания стала главной темой литературы. Могло создаться впечатление, что в литературе постоянно появляются новые темы. В действительности имело место насильственное сужение и ограничение тематики.
Человек воспринимается, как винтик в машине, как представитель социальной группы или класса. Рабочий не может быть отрицательным типом, — разве только он саботажник или скрытый троцкист! Представитель старого порядка не может быть положительным типом — разве, если он в конце концов узрел свет советской истины.
«Социальный заказ» упрощал всякую тему, даже если эта тема отвечала требованиям жизни. В результате этой опеки могла создаваться только литература низкого качества. Основной цвет еврейской литературы в Советском Союзе — серый. В ней относительно мало такого, что остается надолго, что может войти в общий поток мировой еврейской литературы. Мы остановимся в дальнейшем только на тех авторах и тех произведениях, которые все же являются ценным вкладом в литературу на идиш и опустим десятки других.
Литература находилась как бы в обручах. Чистая лирика почиталась контрреволюцией. Национальные эмоции — до войны — находились под табу. Писатель мог описывать только настоящее или недавнее прошлое.
За это духовное закрепощение писатель получал свою «порцию мяса». Он принадлежал к привилегированным в советском обществе. Материально он был обеспечен, но, с другой стороны, у него возрастал страх за завтрашний день — как бы не провиниться и не утратить все привилегии, а может быть, как в период чисток в 30 годах, — и самую жизнь. В таких условиях почти невозможно знать, — что в данном произведении написано в соответствии с побуждениями писателя, а что продиктовано страхом или погоней за специальным вознаграждением.
Для писателя, согласного пойти на службу к режиму, открывалась возможность сделать относительно хорошую карьеру. Поэтому, — до тех пор, пока литература на идиш не была окончательно воспрещена, — мы встречаем в ней много новых имен: Е. Казакевича, Аврама Гонтара, А. Вергелиса, Гершеля Диаманта, Мотла Гарцмана, Рохл Беймвол, Яшу Зелдина, Файвл Ситова, Бениомина Гутянского, Мотла Талалаевского, М. Тайфа. Было достаточно работы для старших писателей и для переводчиков.
На идиш переводилась и пропагандная литература того времени — писания Маркса, Ленина и Сталина, — и произведения классиков мировой и русской литературы и советских писателей.
Среди переводчиков следует выделить имя И. Гольдберга, переводившего Шекспира. Переводами занимались также литературные критики и известные писатели, как напр. Дер Нистер. Для еврейских писателей, как впоследствии для Бориса Пастернака, — переводы были способом бегства из колодок, в которые власть загоняла литературное творчество.
В десятилетие 1925-1934 шла кипучая издательская деятельность. Кроме оригинальных произведений и переводов, издавалось много учебников с тиражом в десятки тысяч экземпляров. По официальному отчету, в 19261935 гг. были опубликованы произведения 326 авторов. Но уже 1935 год стал началом ниспадающей линии, хотя некоторые художественные произведения достигали тиража до десяти тысяч экземпляров. Так, книга стихов Изи Харика «Душой и телом» разошлась в количестве 12-ти тысяч.
Нигде литературная критика не играла такой крупной роли, как в Советском Союзе. Кроме профессиональных критиков, ею занимались редакторы газет и журналов и ученые литературоведы. Кроме того, действовали и многочисленные опекуны по части «благонадежности» — руководители евсекции, а потом явные и тайные «секретные сотрудники» Чека (например Шахно Эпштейн). Литературная критика была еще более скована, чем литература. Разумеется, литературная критика должна была быть выдержана в марксистско-ленинском духе. Главной задачей критики было следить за тем, чтобы тематика и её разработка была в соответствии с лозунгами дня. Литературные достоинства или недостатки произведения отходили в тень.
Моисей Литваков, в качестве главного редактора московского «Эмеса», в течение долгих лет занимал особоважную позицию, и его мнения и оценки литературных произведений имели особое значение. Но кто-то обнаружил у него «крамольную» мысль, что еврейская литература должна быть национальной и ведущей «свой род («ихус») от «Цеэну-Урену»[29] Этого было достаточно, чтобы в тридцатых годах против него выступили с обвинением в «националистическом уклоне» (Хаим Дунец). Сам Литваков, как и его критик Дунец, пали жертвами чистки.
Самым продуктивным критиком в еврейской советской литературе был Ехезкл Добрушин. Он писал также рассказы и драмы. В 1948 г. он был среди арестованных и погиб. Так на критиках оправдывалось старое предостережение, что роющий яму другому попадает в нее сам.
Более серьезным вкладом нужно считать чисто-исследовательские работы в области литературы. Здесь можно отметить ряд достижений, хотя и в ограниченной сфере. Из трех классиков еврейской литературы Перецом занимались только в двадцатых годах, потом объектами исследований оставались Менделе Мойхер Сфорим и Шолом-Алейхем. Некоторые исследователи концентрировались, главным образом, на эпохе Гаскалы. Таков был Макс Эрик, один из способнейших исследователей старой еврейской литературы, который после своего переезда в Россию в 1929 году занялся исключительно этой эпохой. Его арестовали в 1936 году, и он скончался в тюрьме в октябре 1937 года.
Ценную исследовательскую работу «Еврейская литература в XIX столетии» опубликовал Меир Винер (он погиб в начале войны). Арон Гурштейн сделал свой вклад в изучение классиков и Аврама Гольдфадена (Гурштейн пошел добровольцем на войну и был убит в 1941 г.). Статьи о еврейских писателях в советской энциклопедии писал Исаак Нусинов (погиб в тюрьме в 1951 году). В 1919 году блеснул своей работой «Основные штрихи еврейского реализма» Наум Ойслендер. Нельзя не отметить, что самый крупный исследователь еврейской литературы Израиль Цинберг оставался всецело верным своему собственному направлению и совершенно не подвергся влиянию окружения. И он умер в советской тюрьме (по-видимому, в 1938 г.). Труд его жизни «История литературы у евреев» (первые восемь томов) был напечатан за пределами Советской России.