Другие писатели не позволяли себе никаких улыбок и усмешек. Советская беллетристика началась с описаний гражданской войны и закончилась рассказами военного времени. Между ними уместились темы об индустриализации, коллективизации и прочем, что требовалось партийной линией. Произведения на все эти темы были насыщены борьбой против «кулака», против пережитков еврейской религии, против уклонистов и саботажников. Поэзии было легче приспособляться к советской действительности, но прозе это давалось с трудом. Нет ни одного крупного литературного произведения, которое отразило бы эпоху гражданской войны и последовавшую за ней эпоху.
Упомянем мало удавшийся большой роман Переца Маркиша «Смена поколений» (первая часть вышла в 1929 году, вторая — в 1931), в которой передана атмосфера первой мировой войны, гражданской войны и начала реконструкции, и рассказы другого видного представителя еврейской поэзии Арона Кушнирева, также без особой удачи попробовавшего писать в прозе («Дети одного народа», 1928 г.).
Когда главной темой литературы стали социалистическое строительство, пятилетки, прославление ударников труда и победа над вредителями, еврейская советская проза стала уже совсем искусственной и неискренней. Много лучше, потому что правдивее, были, хотя также шедшие в упряжке официальной линии, — описания тяги к землевладельческому труду и попыток еврейской колонизации в Крыму и в Белоруссии, а потом в Биробиджане. Эта апологетика земледелия в известном смысле продолжала традицию Гаскалы. Чувствовалось искреннее увлечение скромными достижениями в этой области. Из этой серии произведений на первом месте стоит «Степь зовет» (первая часть 1932 г., вторая 1935) талантливого писателя Ноты Лурье (1906). Он выжил после ссылки. Характерны также «Люди от сохи» Аврама Кагана; «Гребли» Гирша Орланда (1896-1946); рассказы Эли Гордона, как и описания лесов Полесья Эли Шехтмана.
Сюда относится также группа произведений, посвященных Биробиджану, где осела группа писателей. Почти все известные писатели считали нужным посетить Биробиджан, и даже Давид Бергельсон посвятил этой теме книгу (одно из самых слабых своих произведений «Биробиджанцы»).
В поэтической форме легче отзываться на быстрые и бурные перемены, чем в рамках романа: любое настроение может породить стихотворение. Поэты думали, что они нужны советскому обществу и что их энтузиазм — государственная необходимость в процессе социалистического строительства. Их воодушевляла каждая злоба дня: новое здание или мост и, разумеется, Днепрострой и Биробиджан. Поэт к тому же мог позволить себе роскошь порой вспомнить с теплотой свое детство и старый быт и даже допустить в стихе библейскую ассоциацию.
В действительности, однако, положение советской поэзии не всегда было простым. Самый старший из поэтов Давид Гофштейн (родился в 1889 году и сошел с ума в тюрьме) — основоположник новой поэзии, нового стиля, новых образов. Его первые стихи появились в 1917 году. Он обогатил еврейскую поэзию неологизмами и был создателем новых форм и при этом глубоко сознавал свою связь с еврейской культурной традицией. В 1923 году он покинул Советский Союз, проживал в Берлине и затем в Палестине, но вернулся в СССР в 1925 году. В своем дальнейшем творчестве он стал сдержанней и писал немного. На нем всегда тяготело подозрение в «национализме». Гофштейн издал антологию еврейской литературы на украинском языке.
Моложе Гофштейна, хотя начал писать почти одновременно с ним, был Лейб Квитко (1893 — расстрелян 12-го августа 1952). Он также принадлежал к группе возвращенцев (1925). Квитко легко сжился с советской обстановкой и оказался очень плодовитым поэтом, а среди поэтов для детей — самым выдающимся поэтом в еврейской литературе. Его стихи, в особенности стихи для детей, были переведены на 34 языка и разошлись в восьми миллионах экземпляров. Его имя широко известно, и он был награжден орденами. Поэзия Квитко развивалась по двум линиям: народно-примитивной и супер-модернистской. В своих стихах он то жизнерадостен, то рафинирован и настроен мистически и мрачно. Отдавая неизбежную дань идеям мировой революции, он в то же время черпал много из фольклора других народов.
Наиболее популярным и плодовитым из еврейских поэтов в Советском Союзе был Перец Маркиш (родился в 1925 году, расстрелян 12 августа 1952 года). Это был единственный еврейский писатель, получивший высший орден, — орден Ленина. Литературная карьера его развивалась бурно. В 1921 году он появляется в Польше, разъезжает по Европе и остается некоторое время в Палестине. Он бунтовал и восстанавливал молодых поэтов против старых, создавал новое направление (сборник «Халястра»). В 1926 году он возвращается в Россию. Однако, в советских условиях Маркиш мог чувствовать себя свободным только в отборе слов и формы. Его язык действительно богат и он большой мастер ассонансов. Но темпераментный поэт, Маркиш легко отдается официальной тематике, откликаясь на требования партлинии. Его поэмы «Братья», «Смерть кулака», «Восход на Днепре» это — дань социальному заказу. В этих поэмах он выступает, как поэт восклицательного знака, и как будто искренне верит, что «25 советских вёсен сняли две тысячи лет диаспоры» — бремя диаспоры с евреев. Однако, и он во время второй мировой войны увидел в еврее-солдате борца, идущего в ногу со своим мучеником-народом. Его «Война» (1947) пропитана еврейским национальным пафосом. Главой, описывающей последний путь киевских евреев в Бабий Яр, как бы замыкается круг, начатый Маркишем в молодости в его откликах на погромы 1919 г.
Липа Резник (родился в 1890 году) переводил много стихов с русского, но поэзия его питается, главным образом, из еврейских источников. Советская критика упрекала его в «уклонах». Во время войны Резник открыто прислонился к еврейской истории: «Я перелистываю сейчас старинные фолианты и перебираю славу моего народа, его боль и его гнев, — пишет он, — теперь я ничего не хочу забыть и в памяти своей воскрешаю прошлые века с их слезами и кровью».
Подлинно советским поэтом был Арон Кушниров (1891-1949), принадлежащий к старшей группе еврейских поэтов. В 1947-1948 гг. Кушниров был редактором альманаха «Родина» и оставался одним из немногих еврейских писателей, которые не подвергались репрессиям. Его стихи несложные, ясные, написанные в классическом стиле, лишены глубины. Он как бы стремился быть «всегда верным и бодрым».
Более глубок и национален в истоках своего творчества был Мойсей Хащевацкий (1897-1943) — (погиб на войне). Поэт осенних настроений, он находился под влиянием Нистера и Гофштейна. Ему близки библейские ассоциации и еврейская символика. Его перу принадлежат баллады из еврейского прошлого: «Самсон и Далила», «Иоэль и Сисро», «Давид и Голиаф», «Хана и семеро детей».
Наиболее своеобразным и глубоко-национальным из еврейских поэтов был Самуил Галкин (1897-1960). Ему пришлось в молодости пережить острые нападки литературной критики. Добрушин упрекал его в том, что им «овладела мелкобуржуазная и бесперспективная стихия», что он остался верен библейским воззрениям. Шахно Эпштейн обличал издательство, выпустившее сборник стихов Галкина, а Бронштейн нападал на Литвакова за то, что тот одобрительно отозвался о лирике Галкина. Галкин много перенес, прошел через лагерь и тюрьмы, — но выжил. Он не только утонченный лирический поэт, но и благородный человек. Его поэзия совестлива. В последние годы жизни Самуил Галкин всей душой скорбел и трепетал за самое существование еврейского народа. Он — единственный из поэтов, который подчеркивает в своей поэзии еврейское своеобразие. По иному, чем у других советских поэтов, звучат его военные стихи, и особенно стихи, написанные после войны. Они звучат почти так же сильно, как и посвященные этой теме стихотворения поэтов-евреев за пределами Советского Союза.
Среди еврейских поэтов выделяется и Эзра Фининберг (1899-1946). Он не кричит «ура» и не бьет в барабан. В своих лучших стихах он как бы играет на флейте. Он разборчив в слове и чувствителен в своей лирике. Но и ему приходилось шагать в ногу с «парт-линией». В книжке стихов «На поле битвы» описываются переживания еврейского солдата, в которых он гордо подчеркивает свою принадлежность к еврейству.
Два поэта пали жертвой режима, хотя они воспевали его, казалось, от всего сердца. Изи Харик (1898-1937 ?) — выходец из Минских болот, захваченный революционным энтузиазмом. В своих стихах он рисует похороны еврейского быта, даже еврейского фольклора. Однако он интимно связан с народными мотивами и по новому продолжает линию Абрама Рейзина. Лучшая его поэма «Хлеб» посвящена переходу деклассированных евреев к земледельческому труду.
Опытнее и осторожнее был Ицик Фефер (1900 — расстрелян 12 августа 1952 года).Он учитывал каждый зигзаг партлинии, умело к нему приспособлялся и слыл одним из вожаков т. н. «еврейской» работы. Во время второй мировой войны Фефер был активным деятелем Еврейского Антифашистского Комитета до самого разгрома этого Комитета в 1948 году. Фефер ухитрялся даже казенную пропаганду одушевить лирической нотой. Ему приписывают чудовищные изречения: «ты предал своего отца — это хорошо!» и «я говорю — Сталин, а думаю, что это солнце». И тем не менее, Фефер во время войны нашел, что пришло время, когда следует играть на национальных чувствах. Он пишет: «Я — еврей», пьет «вино выдержанное в веках поколений», в его ушах звучит «эхо шума в гавани Хайфы». Он вспоминает «мрачные тени Варшавского гетто». И на долю этого до мозга костей большевика выпала смерть во имя еврейства. Мы заканчиваем обзор еврейской поэзии именем Моисея Тайфа, опубликовавшего в первом номере журнала «Советская родина» поэму «Песня о братьях».
Недолгая жизнь выпала на долю еврейских писателей. Одни были «ликвидированы» в тридцатых годах, другие пали во время войны, а остальные дожили до трагической даты — 12 августа 1952 года, когда были расстреляны наиболее известные и талантливые из них...