1
В годы, предшествовавшие большевистскому перевороту, — в октябре 1917 г., сионизм в России вырос в массовое народное движение. Всероссийский сионистский съезд в Гельсингфорсе в ноябре 1906 г. перешел от прежней аполитичности в вопросах российского государственного строя к широкой программе активной борьбы за демократизацию страны и за гражданские и национальные права еврейского меньшинства. Среди 12 еврейских депутатов Первой Государственной Думы 5 были сионистами. Февральская революция 1917 г. дала свободный выход накопившемуся сионистскому потенциалу, и на первом пореволюционном Всероссийском Сионистском Съезде в Петрограде (май 1917 г.) 522 делегата представляли 140.000 шекеледателей из 340 городов и местечек. Декларация Бальфура, опубликованная в ноябре, вызвала многотысячные сионистские манифестации на улицах русских городов.
Большевистский переворот вначале слабо отозвался на судьбах сионистского движения в стране, хотя враждебность к сионизму, как к национальному движению, вошла в канон большевистской идеологии. Ведь Ленин еще в 1903 г. объявил «явно реакционной» самую идею еврейской национальности, а десять лет спустя Сталин писал в своей брошюре «Национальный вопрос и социал-демократия», что ассимиляция евреев неизбежна. Демократический характер сионистского движения тоже стоял в явном противоречии с тоталитарным режимом, построенным на принципе диктатуры.
Тем не менее в течение 1918 г. и первых месяцев 1919 г. приход большевиков к власти почти не задел сионистскую деятельность. «Палестинская Неделя», прокламированная весной 1918 г., была успешно проведена в сотнях еврейских общин. В Петербурге, Минске и в ряде украинских еврейских центров были организованы эмиграционные кооперативы. Гехалуц, созданный Иосифом Трумпельдором в июне того же года, вырос в значительную силу. Сионистские органы продолжали выходить без препятствий.
2
В дальнейшем хронология и интенсивность антисионистского нажима были различны в Великороссии (РСФСР) и на Украине, где советская власть прочно установилась лишь в 1920 году. В течение периода от октября 1917 г. до февраля 1919 г. территория Украины была в руках Украинской Центральной Рады (до апреля 1918 г.), немцев и Гетмана (до 14 декабря 1918 г.) и Директории, возглавляемой С. Петлюрой (до февраля 1919 г.). В эту эпоху сионистское движение на Украине пользовалось полной свободой и, несмотря на оппозицию Бунда, Объединенной и Фолькспартей, заняло доминирующее положение на еврейской улице. На выборах в так наз. Временное Еврейское Национальное Собрание Украины (ноябрь 1918 г.) три сионистских списка (Альгемейне, Цеирей-Цион и Поалей-Цион) получили абсолютное большинство: 112,851 голосов из общего числа 209,128. Весной 1919 г., на выборах в Советы еврейских общин, те же три списка собрали 54.4% общего числа голосов; 59% избранных членов общинных советов были сионисты.
В РСФСР, коммунисты непрерывно стояли у власти с октября 1917 г., но гонения на сионистов начались там на десять месяцев позже, чем на Украине. Причина была прежде всего в структуре и составе первого советского органа по еврейским делам. Во главе Еврейского Комиссариата (ЕВКОМ) при созданном 18 января 1918 г. Народном Комиссариате по Делам Национальностей (возглавляемом Сталиным), стояли деятели, лишь поверхностно связанные с коммунистической традицией, равно как и с еврейскими проблемами и с внутренней, общественной борьбой в еврействе. Из пяти членов коллегии, один только С. Диманштейн совмещал прошлое «старого большевика» со знанием специфических условий еврейской жизни. Из остальных четырех, И. Добковский был левый социалист-революционер, а А. Шапиро, А. Кантор и С. Агурский — анархисты, лишь недавно вернувшиеся из эмиграции. Ни один из них не имел укоренившихся счетов с сионистами и не стремился поскорее свести эти счеты. В первые месяцы существования ЕВКОМа отдельные Поалей-Сионисты принимали участие в его работах, но уже полгода спустя они были отстранены. Левые с.р-ы вскоре порвали с советской властью. В этом составе ЕВКОМ проявил малый интерес к сионистской деятельности. Занятый преимущественно коммунистической пропагандой на идиш среди еврейских «трудящихся», ликвидацией существующих еврейских общин и заведованием перенятых от них учреждений, ЕВКОМ не имел ни времени, ни охоты активно преследовать сионистов. А в 1924 г. он, равно как и весь Комиссариат по Делам Национальностей, был раскассирован.
За свое равнодушие к преследованию сионистов ЕВКОМ впоследствии подвергался строгой критике со стороны так наз. Еврейской Секции при Коммунистической Партии (Евсекции). В этой организации главную роль играли уже не «старые большевики» — в большинстве своем недружелюбные, но, по существу, скорее равнодушные к сионизму, — а бывшие деятели других еврейских партий, в том числе бывшие бундовцы и Фарейнигте, перешедшие недавно к коммунистам, принесшие с собой ярую вражду ко всем сионистским группам, с которыми они в течение ряда лет вели ожесточенную борьбу. Евсекция видела свою задачу в установлении «диктатуры пролетариата на еврейской улице». Существование и активность сионистских организаций стояли к этому на пути. Еще летом 1918 г. появилась в Петрограде брошюра 3. Гринберга «Ди Сионистен Ойф дер Идишер Гасс», в которой сионизм был заклеймен, как «цитадель реакции», концентрация «мелкобуржуазных элементов» и «средостение между еврейскими массами и российской революцией». Очевидно, в надежде предотвратить это обвинение в контрреволюционности, шестьдесят сионистских деятелей, собравшихся в Москве в мае 1918 г. приняли резолюцию о «нейтралитете» в вопросах внутренней российской политики. В общем 1918 г. прошел в Великороссии спокойно. Но уже в начале 1919 г. положение стало ухудшаться. В феврале Петроградский Центральный Комитет Российской Сионистской организации зарегистрировал ряд случаев преследований местных сионистских групп: закрытие сионистских бюро и клубов и запрещение сионистской прессы. Впрочем, эти ранние преследования исходили главным образом не от центральных советских органов, а от местных Евсекций и Евкомов, в которых угнездились коммунистические неофиты из среды антисионистских партий. Обращаясь за защитой к Председателю Тульского Районного Совета Цеире-Ционистская группа в Туле объяснила, что местный ЕВКОМ «состоит из бывших сионистов-социалистов (с.с.), с которыми мы разошлись по вопросу о еврейской территории и которые поэтому стали нашими противниками... Теперь они пытаются воспользоваться Советской властью, чтобы свести старые счеты». Районные и Областные Советы нередко удовлетворяли подобные петиции, предлагая местным ЕВКОМам умерить их антисионистский пыл. Петроградское совещание сионистских деятелей в марте 1919 г. отметило, что, несмотря на все препятствия, больше миллиона рублей было собрано на сионистские цели в течение минувшего года.
Настойчивое требование крестового похода против сионизма было прокламировано в июне 1919 г. на второй конференции районных Евсекций и Евкомов в Москве. «Своей палестинской политикой», гласила резолюция, «сионистская партия превращается в орудие в руках империализма Антанты в ее борьбе против пролетарской революции». Конференция требовала роспуска «контрреволюционной... клерикальной и националистической» сионистской организации.
3
Этот призыв не нашел немедленного практического отклика в самой РСФСР. Но на Украине, занятой советскими войсками в феврале 1919 г., преследования сионистов начались летом того же года.
4-го июня, Центральный Комитет Комфербанда, в котором объединились перешедшие к коммунистам бывшие бундовцы и фарейнигте, обратился к Наркомвнуделу в Киеве, настаивая на «абсолютной необходимости ликвидировать деятельность сионистской партии и всех ее подразделений». Два дня спустя агенты Чека, в сопровождении еврейских коммунистов, произвели массовые обыски среди видных сионистов Киева, а 12 июня Наркомвнудел телеграфно предписал всем своим отделам «немедленно прекратить деятельность центрального и местных комитетов сионистской партии и всех связанных с нею учреждений». От всех активных сионистских работников была потребована подписка о прекращении всякой сионистской деятельности; нарушение этого приказа влекло за собой предание суду Революционного Трибунала. В статье, напечатанной в тот же день в «Комунистише Фон», бывший лидер Украинского Бунда, ныне коммунист, М. Рафес, с удовлетворением подчеркнул, что инициатива этой репрессии принадлежала еврейским коммунистам: они видели в ней проявление «еврейской гражданской войны» и «осуществление диктатуры пролетариата на еврейской улице». Массовые обыски были также произведены в домах видных сионистов Одессы и Харькова.
Ликвидация сионистских организаций не успела принять всеукраинского характера, так как большая часть страны была во второй половине 1919 г. завоевана Добровольческой Армией ген. Деникина. Добровольческие части отметили свой путь кровавыми еврейскими погромами, но не были заинтересованы в преследовании сионистов, как таковых. Эта «передышка» продолжалась до окончательного изгнания деникинцев в начале 1920 г.
В разгромленном и терроризованном погромами украинском еврействе стремление к эмиграции в Палестину приняло стихийный характер. В Черкассах (Киевской губ.) из 2118 опрошенных еврейских семейств 1823 ответили, что они готовятся к немедленной эмиграции; в Новоархангельске (Херсонской губ.) «вое еврейское население готово при первой возможности бросить свое местечко и выехать в Палестину». Некоторые местные сионистские группы начали создавать специальные палестинские бюро, регистрировать желающих в переселенческие кооперативы, вырабатывать уставы, собирать деньги.
4
В середине 1919 года борьба против сионизма приняла более активный характер и в Великороссии, где еврейская коммунистическая печать давно жаловалась на «непонятную терпимость» к сионистам со стороны центральной советской власти. Предвидя возможность такого нажима, Центральный Комитет Сионистской Организации в начале июля 1919 г. обратился к Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету СССР (ВЦИК) с просьбой о легализации. Полученный 21-го июля ответ был успокоителен, но уклончив: так как ни ВЦИК, ни Совнарком не объявили сионистскую партию контрреволюционной и так как ее культурная и воспитательная деятельность не противоречит решениям Коммунистической Партии, ВЦИК, не видя нужды в специальной легализации, предписывает всем советским органам не препятствовать деятельности сионистской партии. Это означало полулегальное существование, не исключавшее административной репрессии.
1-го сентября Чека опечатала центральное сионистское бюро в Петрограде, арестовала его руководителей, конфисковала документы и 120.000 рублей и закрыла центральный сионистский орган «Хроника Еврейской Жизни». На следующий день аресты были произведены в Москве.
После этого были закрыты «Гаом» в Москве и «Рассвет» в Петрограде. В Витебске, Саратове и других городах тоже имели место аресты. Однако, административная практика еще не была систематична. Сионисты, арестованные в Москве, были скоро освобождены, а в ноябре Чека разрешила вновь открыть сионистское бюро в Петрограде и даже возвратила конфискованные деньги и часть документов.
По-видимому, ободренный ответом ВЦИКа и колебаниями власти, Сионистский Центральный Комитет созвал на 30 апреля 1920 г. в Москве всероссийский сионистский съезд с участием 109 делегатов и гостей. Первые два дня прошли спокойно. Но на третий день все участники были арестованы. По дороге в Чека арестованные демонстративно маршировали под звуки сионистского гимна Гатиква. Председатель Центрального Комитета Ю. Д. Бруцкус предъявил главе Чека Лацису резолюцию ВЦИКа от июля 1919 года. Тот прочел и вернул ее, прибавив: «Пусть так, но вы не получили разрешения на созыв съезда». В дополнение к этому проступку, чисто административного порядка, членам съезда вменялась в вину наличность «компрометирующих документов», «симпатии к Англии», сотрудничество с Американскими сионистами в оказании помощи адмиралу Колчаку, и общая поддержка всяких анти-советских элементов.
В половине июля, 68 арестованных были освобождены по ходатайству представителя Американского Джойнта; остальные были приговорены к принудительным работам на сроки от 6 месяцев до 5 лет, но были впоследствии освобождены, подписав обязательство впредь не заниматься сионистской работой. Тогда Сионистский Центральный Комитет постановил уйти в подполье. Было образовано нелегальное Центральное Бюро во главе с E. М. Чериковером, которое координировало деятельность местных сионистских групп; в тяжелых условиях и с частыми перерывами эта деятельность продолжалась до конца 20-х годов.
5
В течение июля 1920 г., третья конференция Еврейских секций категорически заявила, что теперь «нет больше абсолютно никаких оснований для сдержанности в борьбе против сионизма... Необходимо положить конец колебаниям в официальном отношении к альгемейне сионистской партии... не колеблясь также в отношении социалистической фразеологии Цеирей Цион и Сионистов-социалистов». Этот призыв к выдержанному антисионистскому курсу нашел сочувственный отклик на советских верхах. Для коммунистической партии сионизм, — хотя и непосредственно не связанный с внутренне-российскими политическими проблемами и уж, конечно, не претендующий на захват власти — был инородным телом в общей структуре советского строя, предлагавшим русскому еврейству альтернативу эмиграции в Палестину. Поэтому элиминирование сионизма совпадало с общей политикой режима. У евсекции были развязаны руки. В ее распоряжение был предоставлен — хотя и с некоторыми ограничениями, — весь карательный аппарат власти.
Состав самой евсекции к тому времени значительно изменился количественно и качественно. В 1918 г. она состояла из сравнительно немногочисленной кучки «старых» коммунистов-евреев, но ко второй половине 1920 г. создалась совершенно новая конъюнктура. Левое крыло расколовшегося Бунда (Комбунд) и Фарейнигте (Комфарейнигте) слились в Комфарбанд. Кадры евсекции были значительно усилены приливом неофитов коммунизма. Закаленные годами борьбы с сионизмом во всех его проявлениях, эти «новые евсеки» принесли с собой твердую решимость искоренить сионистскую крамолу. Они не были в состоянии добиться этого собственными силами в до-большевистскую эпоху: теперь они твердо рассчитывали на активную и решающую помощь правительственного аппарата. «Мы были до сих пор слишком великодушны и мягки... в отношении шовинистической сионистской организации и ее органов», писала 15 мая 1920 г. одесская газета «Дер Штерн». «Пришло время придать гражданской войне на еврейской улице форму решительных действий, а не бумажных резолюций». «Решительные действия» не замедлили последовать: среди одесских сионистов были произведены массовые обыски и аресты. В ряде университетских центров студенты-сионисты исключались из высших учебных заведений, как «чужеродный идеологический элемент». Спортивные организации «Маккаби» были поставлены под постоянное наблюдение и подозрение.
Однако, этот антисионистский нажим был и не повсеместен и недостаточно суров. В большинстве случаев репрессии ограничивались обысками, арестами и конфискацией документов; длительное тюремное заключение и ссылка были сравнительно редки; а в Симферополе местные власти закрыли глаза на созыв 20 октября 1920 г. сионистской конференции, посвященной возможностям эмиграции Крымских евреев в Палестину. Антисионистские мероприятия в тот период, по-видимому, еще не были направлены на полное «искоренение» сионизма, но лишь создавали препятствия к его нормальному существованию и росту.
Половинчатость политики Кремля нашла свое выражение в переговорах между советским министром иностранных дел Г. В. Чичериным и членом Экзекутивы Всемирной Сионистской Организации, д-ром М. Д. Идером, который был делегирован из Лондона в Петроград, чтобы попытаться добиться легализации сионистского движения. В меморандуме, представленном 5 февраля 1921 года, Идер ходатайствовал о разрешении устройства сионистских собраний, не превышающих 200-300 участников; опубликования (предварительно цензурированной) информационной брошюры «только для одних сионистов», свободного изучения иврита; годичной эмиграции в Палестину, не превышающей 5.000 душ и участия русских сионистов в предстоящем ХП-м сионистском конгрессе. Ответ последовал пять дней спустя. Чичерин счел нужным воздержаться от категорического и огульного отказа. Он также не объявил сионизм, как таковой, неприемлемым для советского режима. Признавая, что в отдельных случаях имели место репрессии против «некоторых буржуазных элементов среди сионистов», он настаивал, что они были результатом противозаконных действий со стороны этих элементов и не были направлены против сионистской идеи, как таковой. Лучшее к тому доказательство Чичерин видел в том, что про-палестинской пропаганде социал-демократических Поалей-Цион и коммунистических Поалей-Цион была предоставлена полная свобода; им было даже разрешено послать делегацию на Сионистский Конгресс, но они сами от этого отказались. Изучение иврит, утверждал Чичерин, не запрещено, а что касается эмиграции, то «нам самим нужна рабочая сила».
Этот уклончивый и едва ли искренний ответ свидетельствовал, однако, о том, что на нееврейских верхах режима еще не было готовности окончательно заклеймить сионизм, как реакционную силу, и слепо следовать в этом вопросе за Евсекцией. Характерен для этой разницы в подходе был переполох по поводу соглашения, заключенного 4 сентября 1921 г. в Карлсбаде между В. Е. Жаботинским и М. А. Славинским, представителем правительства Петлюры, которое тогда подготовляло поход на Советскую Украину. Стремясь предотвратить повторение погромов, соглашение предусматривало создание еврейской жандармерии, которая, не принимая участия в военных операциях, охраняла бы еврейское население в местностях, оккупированных Петлюровскими частями. Поход на Украину не состоялся и соглашение осталось мертвой буквой. Но самый факт его заключения вызвал оживленную дискуссию в мировой еврейской прессе. В Советской России Евсекция сделала энергичную попытку использовать его для своих целей. В ее центральном органе «Эмес» появилась статья с оригинальными заголовками: «Сионисты вонзают нож в спину Революции! Жаботинский объединился с Петлюрой в борьбе против Красной Армии!» Несколько дней спустя, «Жизнь Национальностей», орган Комиссариата по делам Национальностей, требовал, чтобы правительство «ликвидировало сионистическую контрреволюционную гидру», и в первую очередь, распустило спортивную организацию «Маккаби», упомянутую в соглашении, как возможный источник для рекрутирования еврейской противопогромной жандармерии. Дело перешло к отделу спорта и военной подготовки при комиссариате военных дел, в чьем ведении находился «Маккаби». Была образована специальная «тройка» во главе с политруком отдела, неевреем Вальниковым. Председатель «Маккаби», инженер И. М. Рабинович, первым делом объяснил, что российский «Маккаби» ни в какой мере не ответственен за действия Жаботинского. При этом он имел мужество, в дополнение к этому формальному отводу, прибавить, что единственной целью соглашения с Славинским было спасение еврейских жизней и что на месте Жаботинского он поступил бы точно так же. «Тройка» пришла к заключению, что «Маккаби» ни в чем не повинен, что при заключении соглашения с Славинским не было с еврейской стороны «контрреволюционных намерений», так-как оно было мотивировано исключительно «боязнью погромов». Травля евсекции на этот раз не удалась.
6
В первые месяцы Новой Экономической Политики (НЭП), введенной в 1921 году, общее ослабление административного нажима дало некоторую передышку и сионистским группам. Неохотно следуя правительственной «генеральной линии», и Евсекция несколько обуздала свой антисионистский натиск. Но это затишье оказалось кратковременным. Уже в половине 1922 года репрессии возобновились. Их главным объектом была Сионистская Трудовая Партия Цеирей-Цион, которая с 1920 г. ушла в подполье. Все делегаты Третьей Всеукраинской конференции этого движения молодежи, нелегально собравшейся в Киеве, были арестованы 4-го мая 1922 г. Из 51 арестованных 37 предстали перед судом в публичном «показательном процессе». Им инкриминировалось стремление «под маской демократии деморализовать еврейскую молодежь и бросить ее в объятия контрреволюционной буржуазии в интересах англо-французского капитализма». Вынесенные приговоры были суровее всех предшествующих: 12 участников съезда были присуждены к двум годам принудительных работ, 15 — к одному году, 10 были оправданы; двухлетнее тюремное заключение было, после 13 месяцев отсидки, заменено высылкой за пределы СССР. В сентябре 1922 г. свыше тысячи сионистов были арестованы в Одессе, Киеве, Бердичеве и других городах Украины.
Активно преследуя сионистов на внутреннем фронте, Кремль год спустя сделал, однако, благожелательный жест в отношении Гистрадрут, сионистской рабочей федерации в Палестине, пригласив ее участвовать в международной земледельческой выставке в Москве. Палестинский павильон привлек десятки тысяч восторженных посетителей со всех концов Советского Союза; из 4-х крупных центров приехали специальные экскурсии молодежи. Ободренная этой импозантной манифестацией, Цеирей Цион, во время сессии Совета Национальностей, распространяла среди делегатов меморандум, протестовавший против разрушения еврейских национально-культурных институций и против преследования сионизма. Меморандум заканчивался фразой: «Несмотря на террор, Сионистская Трудовая Партия живет и продолжает свою революционную борьбу».
Но террор продолжался. В одну только ночь на 2-ое сентября 1924 года в 150 пунктах были арестованы около 3.000 сионистов. Аресты продолжались в течение всего октября. На сей раз власти воздержались от инсценирования публичных «показательных процессов»: опыт показал, что допущенная публика явно симпатизировала обвиняемым. Допросы и приговоры происходили при закрытых дверях. По большинству дел норма наказания была от 3-х до 10 лет принудительных работ в изоляционных лагерях, — сначала в Центральной России, а позднее в Сибири, на Урале, на Соловецких островах, в Киргизии, Центральной Азии.
Эта волна террора нанесла тягчайший удар подпольному сионистскому движению, но все же не сломила его боевого духа. В октябре 1924 г. была организована в Одессе уличная сионистская демонстрация. При выходе из синагоги после богослужения Симхат Тора, прихожане натолкнулись на стройные ряды молодежи, марширующие под звуки Hatikva. Манифестанты были разогнаны конной милицией, которая произвела 32 ареста.
Летом 1925 г. была сделана еще одна попытка найти modus vivendi между сионистским движением и советским режимом. 25 мая два видных московских сиониста, И. Рабинович и проф. Д. Шор, представили временному председателю ВЦИКа, Смидовичу, краткое экспозе программы сионизма в Советском Союзе и просьбу освободить арестованных сионистов, прекратить преследования и легализовать эмиграцию в Палестину; копия меморандума была послана председателю Совнаркома Рыкову, который в июне также принял Шора и Рабиновича, заверил их, что Совнарком не ответственен за антисионистские мероприятия и обещал, что лично заинтересуется этим делом.
29-го июня Шор и Рабинович были допущены на заседание ВЦИК, специально посвященное их меморандуму. ГПУ было представлено Менжинским и Дерибасом. Первый заявил, что ГПУ не имеет ничего против сионистов, поскольку они не возбуждают еврейского населения против советской власти. В ответ Рабиновичу, который настаивал, что сионисты были всегда политически нейтральны, Дерибас сослался на антисоветские писания эмигранта-сиониста Д. С. Пасманика и на соглашение Жаботинского с Славинским. После долгой дискуссии, Смидович предложил, чтобы сионисты представили в Политбюро проект статута организации для содействия эмиграции евреев в Палестину. Статут был представлен через десять дней — и остался без движения в Кремлевских архивах. Аресты и репрессии продолжались.
7
Единственными ответвлениями сионистского движения, которые советская власть терпела в течение первого десятилетия своего существования, были левые Поалей-Цион и Гехолуц.
Левые Поалей-Цион полностью принявшие коммунистическую программу, одновременно настаивали на территориально-палестинском решении еврейского вопроса. Численно левые Поалей-Цион никогда не были силой; их морально-политическое влияние тоже было ничтожно. Правительственный проект создания автономной области в Биробиджане сделал дальнейшее легальное существование партии, пропагандирующей создание еврейского территориального центра в Палестине немыслимым, и в 1928 г. левые Поалей-Цион были ликвидированы.
Много более сложна и значительна была эпопея Гехолуца. Созданная в июне 1918 г. Иосифом Трумпельдором для подготовки пионеров земледельческой колонизации Палестины, эта организация на своем втором съезде (январь 1919) обязала всех своих членов проделать эту подготовку в коллективных земледельческих хозяйствах. Этот аспект программы Гехолуца соответствовал идеологии советских властей. Но евсекция все же встретила Гехолуц в штыки: для нее он представлял столь же вредную формацию, как и всякая другая сионистская группа.
Просьба Гехолуца о формальной легализации была 16 мая 1920 г. отвергнута ВЦИКом с той же мотивировкой, как и аналогичная сионистская петиция от 21-го июля: так как движение не запрещено и не преследуется, то нет нужды в подтверждении его легальности. Пользуясь этим признанием de facto, Гехолуц быстро развивался. К весне 1922 г. он насчитывал около 15 местных групп; к концу 1923 г. их число возросло до ста с 3.000 членов. Состав членов Гехолуца рекрутировался преимущественно из среды Цеирей-Цион и Поалей-Цион, но организация, как таковая, не стояла в связи с подпольным сионистским движением в стране.
В результате долгих и сложных переговоров, 22 августа 1923 года отделы Гехолуца, функционирующие в земледельческих хозяйствах (но не в городах), получили формальную легализацию. Это событие вызвало раскол в движении. Его «правое» крыло видело в этом жесте советской власти попытку деморализовать будущих палестинских пионеров и отвлечь их от конечной цели поселения в Палестине. Около одной трети всех членов отказались регистрироваться в легализированном Гехолуц и создали собственную организацию «Национальный Трудовой Пионер», целью которой было «спасти Гехолуц от тех, кто стремится разрушить душу движения и извратить его содержание и сионистскую деятельность». Легализованное «левое» крыло оправдывало свою позицию перспективой широкого развития земледельческих кооперативов и невозбранного преподавания иврит.
В действительности, оба разветвления движения, легальное и нелегальное, стали подвергаться преследованиям, хотя и в неодинаковой степени. Аресты участились уже в 1924 г.. Единственное преимущество, предоставленное арестованным халуцим по сравнению с другими сионистами, состояло в том, что последние обычно присуждались к продолжительному заключению и ссылке в то время, как членам Гехолуца часто давали возможность оптировать за замену наказания высылкой в Палестину. Легальному Гехолуцу все же удалось к половине 1925 г. создать десяток земледельческих хозяйств, главным образом в Крыму. Их ликвидация началась в 1926 г. и закончилась 15 мая 1928 г., когда была раскассирована последняя колония «Ал-Мишмар». Миниатюрные остатки подпольного Гехолуца удержались в течение последующего пятилетия и окончательно распались только в 1934 г. Одной из наиболее существенных функций организации была контрабандная отправка ее членов в Палестину. В отчете «Геколуц в России» опубликованном в 1932 г. в Тель-Авиве, дается точная цифра таких отправок за период 1924-1930: 1034.
Общее число русских евреев, которым за эти годы удалось вырваться в Палестину, систематически уменьшалось: за двухлетие 1925-1926 г. оно еще равнялось 21,157, но уже в следующие четыре года (1927-1930) их было не больше, чем 1197; с 1931 по 1936 количество иммигрантов из Советского Союза составляло 1848. Разрешения заменить ссылку высылкой в Палестину чаще всего получались благодаря личному ходатайству проф. Давида Шора, выдающегося пианиста, который неоднократно давал концерты в Кремле для членов Совнаркома. С большой благодарностью вспоминают многие российские сионисты также первую жену Максима Горького, Екатерину Павловну Пешкову, чей дом был открыт для всех «политических», нуждающихся в покровительстве и помощи.
8
Сионисты разных направлений были широко представлены среди многотысячной массы политических заключенных. В 1928 г., в статье, напечатанной в «Кунтрес», Л. М. Штейнберг сообщал об имеющемся в его распоряжении поименном списке 775 социалистов-сионистов (среди них 518 мужчин и 217 женщин с детьми), томившихся в то время в советских тюрьмах и ссылке. Корреспонденция в меньшевистском «Социалистическом Вестнике» от 3 мая 1928 г. сообщала, что в Енисейском Крае среди 60 с лишним политических ссыльных было 12 сионистов разных направлений. Их часто загоняли малыми изолированными группами в самые отдаленные пункты. В Кара-Калпакской области Казахстана — в 750 верстах от железной дороги — 3 сиониста отбывали сроки в Турт-Куле, 2 в Чимбасе, и по 2 в Ходжелях и Кунграде. Положение ссыльных было чрезвычайно тяжелое: все систематически недоедали; было много туберкулезных и сердечных больных; медицинская помощь была явно недостаточная. Обращение с ссыльными и заключенными было жестокое. Избиения были обычным явлением, а убийства были не редки. «Социалистический Вестник» от 10 июля 1928 г. сообщал, что 17 февраля, во время прогулки на тюремном дворе Хивинской тюрьмы, был без всякого повода выстрелом в затылок убит дежурным надзирателем сионист Самуил Бронштейн из Одессы.
Не редки были и случаи самоубийства, особенно с тех пор, как ГПУ стала применять новый метод деморализации сионистских рядов, вымогая от отдельных арестованных письменные заявления об отказе от сионизма. За это они получали свободу, а иногда и разрешение на выезд заграницу. В целом ряде случаев эта практика вела к трагической развязке. В Екатеринославе бросился с моста член союза сионистской молодежи В. Пиньковский: мотив — вынужденная ГПУ подписка о выходе из организации и моральная невозможность примириться с созданным этой подпиской положением. В Одессе 18-летнему юноше С. Дроновскому обещали, что его отречение от сионизма не будет опубликовано: когда оно появилось в прессе, он покончил самоубийством. В Ташкенте повесился 22-летний А. Шпилька. В Альма-Ата покончил самоубийством Цви Лисогор-Персиц.
Евсекция была раскассирована в 1930 г. Но к тому времени последовательная антисионистская линия стала официальной политикой режима, и преследования продолжались. Сосланные сионисты не были возвращены из ссылки, и многие из тех, кто уже отбыли свои сроки наказания, были просто «забыты» в заброшенных углах Сибири или Центральной Азии.
Последняя цитадель организованного подпольного сионизма — Центральный Исполнительный Комитет Цеирей-Цион и Союза Сионистской Молодежи — была разгромлена в сентябре 1934 г. в Москве; его члены были приговорены к долгосрочной ссылке. Единственный уцелевший член Комитета, Бенцион Гинзбург (Борис), пытался еще в течение 2,5 лет поддерживать связь между разрозненными сионистскими группами. Он был арестован в феврале 1937 г., в самый разгар «ежовщины», и умер в заключении.
9
После 1939 года, к массе заключенных русских сионистов присоединились многие тысячи польских сионистов всех направлений, которые в надежде спастись от немецкого нашествия, бежали в районы, оккупированные советскими войсками и были там арестованы за свое сионистское прошлое. Позже, та же судьба постигла тысячи сионистов Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии и Сев. Буковины, после аннексии этих стран Советским Союзом. Им вменялась в вину «принадлежность к контрреволюционной сионистской организации» и активное сотрудничество с Британским шпионажем. Один из таких арестованных, Ю. Марголин, рассказывает, что еще в 1941 г. он встречал в лагерях крайнего севера ссыльных русских сионистских деятелей; некоторые из них провели там по 16-17 лет, — «целое поколение сионистов погибло в советских тюрьмах и ссылках».
Репрессии продолжались и в годы Второй Мировой войны. Из Тегерана, который стал главным транзитным центром для беженцев из Советского Союза, сообщали Еврейскому Агентству 2 февраля 1943 г.: «Немыслимо себе даже представить какую бы то ни было возможность (сионистской) организации. Провокация процветает и каждый дрожит за свою шкуру». В июле 1944 г., молодой сионист, который добрался до Тегерана по пути в Палестину, писал своим товарищам: «Бессмысленно было бы питать какие бы то ни было иллюзии насчет изменения отношения (советской власти) к сионизму. Преследования очень суровы, хуже чем когда бы то ни было». В Самарканде (Узбекистан) состоялся 20 мая 1944 года публичный «показательный процесс» против Моисея Лауфгас, обвиненного в поддерживании связи с другими сионистами. Уже после войны, 22-23 августа 1945 г. судили за закрытыми дверями без допущения защиты пять сионистов в Акмолинске (Казахстан): они были приговорены к 8-10 годам лагеря.
Неуклонно продолжая свой антисионистский курс внутри страны, Советская власть, заинтересованная в симпатиях еврейского общественного мнения в Западных демократиях, время от времени делала примирительные жесты в отношении сионизма и сионистской работы в Палестине. В 1943 г., И. М. Майский, тогда товарищ народного комиссара иностранных дел, включил Палестину в программу своей поездки в ближневосточные страны, посетил еврейские колонии и фабрики, и послал в Кремль восторженный отчет о своем посещении. В мае того же года, артист С. Михоэлс, председатель московского Еврейского Антифашистского Комитета, заявил, во время своего пребывания в Лондоне, что «сионизм — великая идея», хотя она и не применима к евреям в Советском Союзе, имеющим «глубокие корни в нашей стране». Несколько времени спустя, советские власти согласились принять в подарок от Гистрадрут медикаменты, амбулансы и хирургические инструменты для советских армий. В январе 1944 г. было дано позволение на открытие в Москве выставки продуктов еврейских земледельческих колоний в Палестине. В апреле следующего года коммунистическая партия Палестины, — которая во время кровавых событий 1929 года, следуя директивам Кремля, ратовала за «национально-революционный характер» деятельности арабских погромщиков, — получив новые директивы, заявила о своей готовности сотрудничать с Гистрадрутом в борьбе против Британской Белой Книги 1939 года. Когда д-р Эмиль Зоммерштейн, один из руководителей польского сионизма, был принят Сталиным, и спросил, была бы Советская Россия заинтересована в интернациональном разрешении палестинской проблемы, Сталин ответил: «Несомненно и в серьез» и уполномочил Зоммерштейна опубликовать этот ответ.
Активная борьба всемирного сионистского движения — ив первую голову его палестинского авангарда — против английской политики в Палестине, по-видимому, несколько смягчила традиционное коммунистическое представление о сионизме, как об «орудии Британского империализма». Все же, когда в 1946 г. Бартлей Кром, член Англо-Американской Комиссии по Палестине, спросил в Лондоне Наркоминдела Украины, Дмитрия Мануильского, верят ли все еще в Москве этому навету, Мануильский ответил с усмешкой: «Сионисты не являются активными орудиями Британского империализма, но д-р Вейцман и его группа настолько глубоко убеждена в честности Англии, что Россия иногда чувствует, что они — бессознательные орудия Британского империализма». Отношение к самой Англо-Американской Комиссии было резко отрицательное, — частью потому, что Советский Союз не был допущен к участию в ней. «Известия» от 30 мая 1946 г. писали о ней, как о «частном предприятии английского и американского правительства».
Когда в апреле 1947 года вопрос о Палестине был в полном объеме поставлен перед Объединенными Нациями, А. Громыко вместе с делегатами Польши и Чехословакии активно поддерживал предложение выслушать представителей Еврейского Агентства, против которого боролись делегаты арабских государств. В своих выступлениях Громыко, подчеркивая, что «еврейское население Советского Союза... не имеет большого интереса к эмиграции в Палестину», признал, что «аспирации значительной части еврейского народа связаны с вопросом о Палестине и с будущей структурой этой страны». В явном противоречии с прежней советской точкой зрения, настаивавшей на репатриации беженцев в страны их прежнего поселения, Громыко на сей раз заявил, что «не может быть никакого оправдания попыткам отрицать право... на создание собственного государства» за теми, кто остался в живых после нацистских жестокостей. Он также настаивал на том, чтобы т. н. «великие державы» — члены Совета Безопасности — не были исключены из состава Специального комитета ООН по Палестине (UNSCOP) и выразил готовность Советского Союза «взять на себя ответственность... не только за окончательные решения, принятые ООН в отношении Палестинской проблемы, но также и за поддержку этих решений». Общее собрание ООН отказалось стать на эту точку зрения. Специальный комитет по Палестине была составлена из представителей одиннадцати стран, которые считались не заинтересованными непосредственно в вопросе о Палестине. Советский блок был представлен Чехословакией и Югославией.
Однако, позиции, занятые Владимиром Симичем (Югославия) и Карлом Лисицким (Чехословакия) были неодинаковы. Первый, вместе с представителями Индии и Ирана, высказался за создание независимой общепалестинской федерации, состоящей из Арабского и Еврейского государств. Второй, вместе с большинством комиссии, предложил раздел Палестины на два независимых государства, еврейское и арабское, объединенных экономической унией. Сионисты категорически отвергли первый план и условно одобрили второй. Арабы отвергли оба. Соединенные Штаты были склонны поддерживать раздел, но опасались, что арабские государства могут тогда всецело перейти на сторону Москвы. Ключ ко всему положению вещей был в руках Советской делегации.
В своей книге «State in the Making», Давид Горовиц, принимавший, вместе с М. Шареттом и Э. Эпштейном (Златом), активное участие в закулисных переговорах того времени, рассказывает, что отношение советской делегации оказалось неожиданно дружелюбным. Два советских представителя, с которыми они были в постоянном контакте, Семен Царапкин и проф. Борис Штейн, советский ученый и «старый большевик», давно оторванный от всего еврейского, проявляли несомненную симпатию к сионистским проблемам и интересам. Во время одной из встреч в советском консульстве в Нью-Йорке, Царапкин принес бутылку вина и предложил тост — «За будущее еврейское государство!». «Это было подлинное чудо», сказал Шаретт, докладывая в тот же вечер об этом эпизоде на заседании Экзекутивы Еврейского Агентства. Горовиц специально подчеркивает, что советские представители нисколько не возражали против сионистских тесных контактов с американской делегацией, о которых они были полностью осведомлены. Более того, когда возникали какие-либо трудности, они часто советовали сионистам обсудить вопрос с представителями Соединенных Штатов. В решающем голосовании 29 ноября 1947 г. весь советский блок подал голос за раздел (Югославия воздержалась) и в последующие критические месяцы твердо отстаивал занятую позицию. Когда в марте 1948 г. Американская делегация переменила фронт и предложила «отложить» раздел и заменить его «временным trusteeship», А. Громыко резко атаковал это предложение и настаивал на осуществлении первоначального решения ООН Через два дня после провозглашения еврейского государства, Москва признала его de jure (признание Вашингтоном произошло на 48 часов раньше). Когда армии соседних арабских стран атаковали Израиль, Громыко призывал Объединенные Нации признать этот шаг актом агрессии, Чехословакия с одобрения Москвы стала главным поставщиком оружия, в котором импровизированная армия Израиля остро нуждалась. С молчаливого одобрения Кремля страны Советского блока допускали или даже поощряли массовую еврейскую эмиграцию: между 15 мая 1948 г. и 15 мая 1952 г. 296 813 еврейских иммигрантов из Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии и Болгарии высадились в Израиле.
Советская линия в ООН несомненно вытекала в первую очередь из желания вытеснить Англию из Палестины, ослабить Британские позиции на Среднем и Ближнем Востоке и создать возможность советского проникновения в этот стратегически важный район. В расчет входила также перспектива воспользоваться для этой цели русскими евреями в Палестине, как возможными носителями советского влияния.
10
В этих надеждах Москва, однако, просчиталась. Элиминирование английского влияния не повлекло за собой усиления советских позиций. Вместо этого на Среднем Востоке стали все растущим фактором Соединенные Штаты. Израиль не высказывал склонности превращаться в советский сателлит. Да и Москва с самого начала не допускала эмиграции «своих» евреев в Израиль. С 15 мая 1948 г. до конца 1951 г. только четыре старухи и один инвалид получили разрешение на отъезд из Сов. Союза в Израиль. Сионизм — как идеология и движение — остался в Сов. России нелегальным. Те, кто рассчитывали, что занятая советским правительством на международной арене про-израильская позиция благоприятно отзовется на отношении к сионистским настроениям внутри страны, разочаровались очень скоро и весьма жестоко.
В сентябре 1948 г., Голда Меерсон (Меир), первый посол Израиля в Сов. Союзе, вместе со штатом своего посольства, в день еврейского Нового Года посетила Московскую главную синагогу. Корреспондент Нью-Йоркской «Herald Tribune», Иосиф Ньюман, описывает оказанный ей прием, как «небывалый» в течение тридцати лет советской диктатуры: «Огромная толпа евреев заполнила всю улицу перед синагогой. Мужчины и женщины плакали от волнения, восклицая — «Мы ждали этого дня всю свою жизнь! За Израиль! Будущий год в Иерусалиме!» Синагога была украшена знаменами; на самом большом из них было крупными еврейскими буквами написано: «Израиль Рожден», на другом — «Эрец Израиль Возродился» ... После богослужения, сотни евреев пешком проводили делегацию до отеля Метрополь, где она была временно расквартирована. Демонстрация того же типа повторилась неделю спустя в Иом-Кипур — Судный День. Вскоре советские евреи стали приходить в Израильское посольство с просьбами о визах на въезд в Израиль и о содействии в получении разрешения властей на выезд».
Эта яркая манифестация накопившихся в советском еврействе про-сионистских чувств вызвала острую реакцию со стороны властей. Аресты и высылки возобновились. Израиль стал для советского режима фактором не столько международного, сколько внутреннеполитического характера, как моральная притягательная сила для советского еврейства. Однако, в период 1948-1953 гг. советское правительство в общем еще воздерживалось от активного вмешательства в дела Среднего Востока. Так, в течение двадцати месяцев оно совсем не реагировало на тройственную Англо-Французско-Американскую декларацию от 25 мая 1950 г., гарантировавшую существующие границы и «баланс вооружения» для стран Среднего Востока. Это выступление западных демократий было впервые упомянуто, — да и то лишь, между прочим, — в советской ноте от 28 января 1952 года. Отношение к самому Израилю в это пятилетие могло бы быть определено, как «недружелюбное равнодушие», причем элемент недружелюбное определялся, как уже отмечено, преимущественно соображениями внутреннеполитического порядка. Еврейское население Советского Союза, с его глубокой привязанностью к Израилю и сильными симпатиями к Западу, рассматривалось, как явно «неблагонадежный элемент», а Израиль — как основной источник этой неблагонадежности. Антиеврейские и анти-израильские тенденции Сталинского режима были органически переплетены. Пресловутый «докторский заговор», инсценированный ГПУ в январе 1953 года, повлек за собой огульную антиеврейскую и антисионистскую травлю. «Известия» от 13 января 1953 г. писали о «грязной физиономии сионистского шпионажа». Это, в свою очередь, вызвало острое негодование в Израиле. 9-го февраля неизвестные подложили бомбу в советское посольство в Тель-Авиве. Обвиняя израильскую полицию в соучастии, Москва три дня спустя прервала дипломатические отношения.
5-го марта умер Сталин, а 4-го апреля Московское радио сообщило, что «докторский заговор» был провокацией и что виновные в ней будут преданы суду. Атмосфера значительно разрядилась. В течение кратковременного, сравнительно мягкого режима Георгия Маленкова, дипломатические отношения с Израилем были возобновлены (20 июля 1953 года). Русским евреям стало несколько легче получать визы на выезд к своим детям в Израиль. 1б-го июля достигнуто было соглашение о превращении советской миссии в Тель-Авиве и Израильской в Москве, в посольства.
Но уже в половине 1954 года произошли перемены. Власть перешла к Н. С. Хрущеву. В 1955 году началась «активистская» линия в советской внешней политике. 17-го апреля 1955 г. в «Известиях» появилось сообщение Наркоминдела о том, что «положение на Среднем Востоке сильно ухудшилось за последнее время» и что «в интересах мира... Советский Союз сделает все, чтобы установить более близкие отношения со странами Среднего Востока». Советские «культурные миссии» и спортивные группы стали частыми гостями в Египте, Сирии и Ливане. В сентябре 1955 года Чехословакия, с благословения Москвы, заключила с Египтом договор о поставке оружия в обмен на хлопок. Сама Москва предложила оружие Сирии и Саудовской Аравии, с которой были возобновлены дипломатические отношения; возобновлен был также советско-йеменский договор 1927 года.
Советская Россия вернулась на Средний Восток. Но в первые месяцы этого нового курса внешней политики Израиль не играл заметной роли. Сближение СССР с Насером не вызвало немедленного открытого антагонизма к Израилю. Но уже 29 декабря 1955 г., в своем докладе на Верховном Совете СССР, Н. С. Хрущев заявил: «Советский Союз симпатизирует желанию арабских народов добиться подлинной независимости... С другой стороны, Израиль с первого дня его существования занял угрожающую, враждебную позицию в отношении своих соседей. За Израилем стоят империалисты, стремящиеся использовать его в своих собственных интересах».
В течение всего последующего года Москва делала все от нее зависящее, чтобы обострять арабско-израильские отношения, раздувать национальные и социальные конфликты, натравливать население арабских стран на «империалистские» западные демократии и на находящийся в их лагере Израиль. Премьер Бен-Гурион 21 октября 1957 г. в своей речи в Кнессете подчеркнул, что положение на Среднем Востоке «существенно изменилось... Силы, соперничающие в этой области, являются не столько местными силами, сколько блоками восточных и западных держав, во главе которых стоят два наиболее могущественные государства — Советский Союз и Соединенные Штаты».
Национализация Суэцкого канала Насером встретила полное одобрение Советского правительства, заявившего 9 августа 1956 г., что «этот акт является совершенно легальным, вытекающим из суверенности Египта». Во время Синайской кампании советский премьер Н. А. Булганин в ноте от 5 ноября 1956 г., адресованной правительству Израиля, — которая и по содержанию, и по тону была гораздо более резкой, чем соответствующие ноты, посланные в тот же день правительствам Франции и Англии, — заклеймил участие Израиля в этой военной операции. Он требовал от Израиля «прекратить агрессию, остановить пролитие крови, отозвать свои войска с Египетской территории». Советский посол в Израиле был отозван в качестве «предупреждения, которое должно быть соответственно оценено». 6 ноября Московское радио сообщило, что Египет просил об отправке советских «добровольцев» и что много советских офицеров запаса отозвались на этот призыв.
В феврале 1957 г. Советский Союз, в качестве санкции за «агрессию против Египта», прекратил доставку нефти Израилю. Советский посол вернулся в Тель-Авив только в апреле 1957 г. — после того, как Израиль эвакуировал все завоеванные позиции. В беседе с Элеонорой Рузвельт в октябре того же года, Хрущев напомнил, что 80 миллионов арабов противостоят одному миллиону евреев в Израиле и угрожающе прибавил: «Если Израиль будет продолжать свою теперешнюю политику, он будет уничтожен».
Однако, несмотря на напряженную атмосферу, многочисленная Израильская делегация была в июле 1956 года допущена к участию в Международном Празднике Молодежи в Москве. Советские евреи встретили участников израильской делегации с теплотой и энтузиазмом, свидетельствовавшими об их глубокой привязанности к возрожденному еврейскому государству. Московские евреи и тысячи специально приехавших из провинции восторженно аплодировали израэлям, где бы они ни появлялись, выпрашивая «на память» израильские открытки, значки, спичечные коробки, брошюры, марки; многие приглашали делегатов к себе домой, присылали им трогательно-дружеские записки. Во время самих торжеств полиция не вмешивалась. Но потом советские евреи дорого заплатили за этот взрыв про-израильских чувств. Как только разъехались иностранные делегации, тысячи участников про-израильских демонстраций были под разными предлогами сняты со службы; многие были арестованы и сосланы. Около 120 таких ссыльных были направлены на сроки от 15 до 17 лет в Воркуту, 450 километров от Ледовитого Океана.
Дипломатические представители Израиля подвергались неоднократно разного рода неприятностям. Атташе Израильского посольства Элиау Хазан был 7 сентября 1957 г. арестован в Одессе и после 26-часового допроса выслан из Советского Союза. В июле 1960 г. орган профессиональных союзов «Труд» обвинял сотрудника посольства Якова Кельмана в распространении «анти-советской литературы» — в частности, ежемесячника «Вестника Израиля», выпускаемого на русском языке в Тель-Авиве. Год спустя первый секретарь посольства Яков Шаретт был обвинен в шпионаже и вынужден немедленно покинуть пределы Союза. Попытка устроить свидание между Бен-Гурионом и Хрущевым была 3-го мая 1960 г. Москвой отклонена, как «преждевременная».
11
В то же самое время, как с удовлетворением отметил Тель-Авивский «Вестник Израиля» в августе 1959 г., делегаты Израиля на устраиваемых в Сов. Союзе съездах и конференциях, неизменно встречали корректный, а порой даже дружественный прием. Члены Израильской делегации на Московской сессии Европейской Экономической комиссии при Объединенных Нациях отметили, что власти проявляли к ним внимательное и предупредительное отношение, позволили им продлить на две недели пребывание в стране и посетить интересовавшие их города. Однако, как отмечают израильские делегаты, евреи, занимающие ответственное положение в области строительства, при встречах нередко скрывали свое еврейское происхождение и опасались принимать израильский технический материал на русском языке, который охотно брали инженеры и технологи нееврейского происхождения. О дружественных отношениях с советской делегацией сообщали также израильские делегации на 52-ой конференции Международной Авиационной федерации (ФАИ) в Москве. Делегаты СССР и всех Советских республик голосовали за избрание представителя Израиля в товарищи председателя ФАИ. Советские представители проявили большой интерес к хозяйственному развитию Израиля и некоторые из них уверяли, что несмотря на официальную политику, русский народ относится к Израилю с уважением и симпатией.
Семичленная Израильская делегация играла выдающуюся роль на интернациональном конгрессе ориенталистов в Москве; профессор Бен-Гур представлял Израиль на интернациональном геологическом съезде в советской столице; на съезде писателей Александр Пен прочел доклад об израильской поэзии. Наряду с этим советская делегация приняла участие в 5-м интернациональном биологическом конгрессе в Израиле, и проф. В. Благовещенский многозначительно отметил, что посещение Израиля дало ему возможность сравнить с действительностью те представления об Израиле, которые были у него до его приезда в страну. Однако, весь советский блок, под разными предлогами, уклонился от участия в международной конференции, посвященной роли науки в развитии новых государств, созванной в Рековоте в августе 1960 г. с участием представителей целого ряда афро-азиатских стран.
12
Однако, это сотрудничество Израиля с новыми государствами в области технического прогресса вызывает острую критику со стороны советской пропаганды. В июне 1960 г., в связи с заключением соглашения о технической помощи между Нигерией и Израилем, передача Московского радио на арабском языке заклеймила Израиль, как «лакея на службе английских, французских и американских империалистов, стремящихся совместными усилиями поработить прежние африканские колонии». В том же духе писали «Известия» от 13 декабря 1960 г. («Троянский Конь НАТО в Африке»). Отношения с Израилем все обостряются...
В советской литературе и прессе Израиль и сионизм во всех его оттенках описывается, как подлинное чудовище. Специальная брошюра К. Иванова и 3. Шейниса, «Государство Израиль, его положение и политика», выпущенная в 1958 г. Госполитиздатом, изобилует злопыхательными и невежественными извращениями. Ю. Марголин, который имел терпение внимательно прочесть ее, нашел в ней тысячу вольных и невольных ошибок и явно клеветнические комментарии. Брошюра выдержала два издания и разошлась в 150.000 экземпляров. Изобилует крупнейшими «неточностями» также глава об Израиле в работе Юрия Басистова и Иннокентия Яновского «Страны Ближнего и Среднего Востока», опубликованной в том же году в Ташкенте. Советская пресса, столичная и провинциальная, неизменно описывает Израиль, как «послушное орудие в руках американских и англо-французских империалистов» («Львовская Правда» от 14-го декабря 1958 г.). Израильская действительность неизменно рисуется в самых мрачных красках и советским евреям настойчиво внушается, что понятие «Земли Обетованной» не больше, чем реакционный мираж. Некий Григорий Плоткин, который в июле 1958 г. посетил Израиль с группой 12 советских туристов, даже написал на эту тему специальную драму «Земля Обетованная», оказавшуюся, однако, настолько бездарной, что ее жестоко раскритиковал московский журнал «Театр». Советские газеты, словно по специальному заказу, пестрят кричащими заголовками на одну и ту же тему: «Нет, это не рай»!, восклицает автор статьи в московской «Вечерней Москве» от 4-го января 1960 г.; статья в августовском номере (1960 г.) журнала «Огонек» озаглавлена «Стон из рая»; «Советская Молдавия» (в номере от 30-го сентября 1960 г.) уговаривает своих читателей; «Не верьте измышлениям об Израильском «рае», в московском политическом еженедельнике «Новое Время» (20-го января 1961 г.) Зиновий Шейнис настаивает, что «Израиль не стал раем для трудящихся — пророки сионизма их обманули».
Это до монотонности настойчивое разоблачение «миража Израильского рая», несомненно свидетельствует о том, что тяга к Израилю в советском еврействе широко распространена и что если бы эмиграция в Израиль была разрешена, то сотни тысяч воспользовались бы этой возможностью. По настоящее время такого разрешения не последовало, хотя еще в 1956 г. Хрущев сказал американскому социологу д-ру Жерому Дэвису: «Я убежден, что придет время, когда все евреи, желающие переехать в Израиль, смогут это сделать». Подобное заверение Хрущев дал в 1958 г. г-же Элеоноре Рузвельт, а год спустя — также группе Американских ветеранов Второй Мировой Войны.
Одной из возможных форм легализации еврейской эмиграции в Израиль является так-наз. «воссоединение семей», т. е. разрешение родителям, детям, братьям, сестрам и т. д. соединиться с их близкими в Израиле. На вопрос, адресованный ему на конференции печати в Вене, одобряет ли советское правительство такую процедуру, советский премьер Хрущев ответил, что никаких ходатайств об этом от советских граждан не поступало и что, напротив, многие русские евреи в Израиле теперь ходатайствуют о возвращении в Советский Союз. Однако, Голда Меир, министр Иностранных Дел Израиля установила, что к тому времени русскими евреями были поданы 9236 просьб о позволении поехать к родным в Израиль. Подавляющее большинство таких ходатайств остались без удовлетворения. «Вестник Израиля» напечатал выдержку из трогательного письма 58-летней вдовы к ее единственной дочери в Израиле, которая, по просьбе матери послала ей три вызова:
«Дорогие мои, любимые деточки. Должна Вам сообщить свое большое горе, что мне вновь отказали в разрешении на поездку к Вам. Теперь что я должна делать? Я не знаю, как могу Вам писать: руки дрожат и сердце еле держится во мне... Дорогая, золотая моя, родная, любимая доченька, ты меня прости, что такое письмо пишу. Я не хотела тебе горе причинить, но что делать» ...
Некоторые наблюдатели советской действительности, однако, убеждены, что в не слишком отдаленном будущем Советский Союз, в той или иной форме, будет вынужден разрешить эмиграцию своих еврейских граждан в Израиль. Они мотивируют этот прогноз тем, что положение еврейского меньшинства становится все более ненормальным даже с точки зрения самого режима. Четыре десятилетия советской власти не привели к вытравлению национального самосознания еврейского меньшинства. Даже культурно ассимилированное молодое поколение продолжает чувствовать свою принадлежность к еврейству, а в старшем поколении национальные традиции все еще сильны и живучи. Израиль стал в представлении широких слоев советского еврейства если не «раем», то символом еврейского достоинства и нормальной национальной жизни.
Все это, разумеется, абсолютно неприемлемо для советского режима. Во времена Сталина, режим, возможно, не постеснялся бы огулом депортировать всех носителей подобных чувств и настроений в самые гиблые места дальнего севера. Но теперь подобный способ «решения еврейского вопроса» уже и политически, и психологически неосуществим. «Воссоединение семей», которое дало бы выход накопившемуся тяготению к Израилю, значительно разредило бы напряженную атмосферу в советском еврействе. Ведь в Советском Союзе трудно найти семью без родственных связей в Израиле.
13
В середине октября 1964 г. А. Н. Косыгин заместил Никиту Хрущева на посту премьер-министра Советского Союза.
В первые 15 месяцев после смены власти не наблюдалось какой-либо перемены в советской позиции по вопросу об эмиграции евреев в Израиль для соединения с находящимися там родными. Выездные визы выдавались лишь в редких случаях и только пожилым людям, притом преимущественно жителям бывших прибалтийских стран, Буковины и Бессарабии. В 1965 году было выдано в среднем по 50-60 виз в месяц.
В 1966 году наступило значительное улучшение. В некоторые месяцы до 300 эмигрантов из СССР приезжало в Израиль и общее число за год составляло около 2.700. Многие из новых эмигрантов были молодые люди. Они приезжали с женами и детьми. Среди них были люди свободных профессий и с техническими квалификациями.
Большие надежды вызвало заявление Косыгина, сделанное в Париже 3 декабря 1966 года. В ответ на вопрос корреспондента американского телеграфного агентства, советский премьер заявил: «Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы удовлетворить желания тех семейств, которые стремятся соединиться, даже если они для этого должны нас покинуть. Против этого с нашей стороны нет и не будет никаких принципиальных возражений».
Советские газеты подхватили это заявление и подтвердили, что оно сделано с ведома и согласия всех правительственных органов. Конечно, это чрезвычайно обнадежило советское еврейство и число прошений о визах значительно возросло. В прежние времена многие воздерживались от страха возможных репрессий: были случаи, когда ответы на затребованные у служебного начальства справки о претендентах на визу приводили к неприятным последствиям, как напр., исключениям из университетов и т. п. Иногда детей просителей заставляли публично (пред соучениками по школе) поносить своих родителей и торжественно обещать не последовать за ними в случае эмиграции.
Теперь можно было надеяться, что такие случаи больше не будут иметь места. Некоторые просители при подаче прошений приносили с собой номера американской газеты, в которой заявление Косыгина было напечатано.
Тем не менее, уже скоро выяснилось, что правительственные круги оказывают упорное сопротивление какому-либо облегчению выезда евреев из Советского Союза.
В ряде статей в советской прессе указывалось, что первоначальная реакция на парижское заявление Косыгина была слишком оптимистической. В январе 1967 г. в газете «Советская Молдавия» появилась статья под заглавием «Страна обетованная без прикрас» — длинное описание ужасающих условий жизни, которые ожидают эмигрантов в Израиле. Статья в газете «Советская Латвия» пошла еще дальше — в ней прямо говорилось, что эмиграция в Израиль для воссоединения с семьей есть акт непатриотический и оскорбительный для советского народа.
Советский долг верности советскому отечеству должен стоять выше каких-либо семейных привязанностей. Истинный смысл таких газетных тирад был хорошо понят теми, кто намеревался хлопотать о выездной визе...
В то же время правительство Израиля употребляло все усилия, чтобы наладить лучшие отношения с Советским Союзом. Еще весной 1967 г. вновь назначенный израильский делегат в Объединенных Нациях Гидан Рафаэль заехал по дороге в Нью-Йорк в Москву и провел там целую неделю, чтобы установить личный контакт с руководителями московской ближневосточной политики. Такую же попытку сделал израильский министр труда Игал Аллон, ездивший в Ленинград в качестве главы делегации на международный съезд по социальному страхованию.
Но советская позиция оставалась непоколебимо враждебной. Главные адресаты советского военного снаряжения — Египет и Сирия — получили военную помощь на сумму около двух миллиардов долларов. Наряду с этим, Москва оказывала всемерную политическую поддержку воинственному арабскому национализму, направленному против Израиля. Советские представители в Объединенных Нациях систематически налагали вето на все резолюции Совета Безопасности, осуждающие акты агрессии со стороны Сирии. Когда египетский президент Насер закрыл для Израиля доступ в Тиранский пролив, СССР не только одобрил этот акт, но пригрозил военной интервенцией против каждого государства, которое бы осмелилось принять меры к восстановлению свободы судоходства в этом проливе.
Опираясь главным образом на эту советскую поддержку и на обильное снабжение современными военными орудиями со стороны СССР, Египет и Сирия, усиленные в последнюю минуту присоединением Иордана, окружили Израиль стальным кольцом. Но в памятные дни от 5 по 11 июня 1967 года израильская армия и авиация нанесли решительное поражение армиям трех арабских соседей, разрушив при этом сотни МИГов и танков советского производства.
Советское правительство, несмотря на свое глубокое разочарование столь неудачным употреблением полученного от него военного снаряжения, продолжало и даже усилило свою политическую поддержку арабских стран. 10-го июня 1967 г. СССР порвал дипломатические отношения с Израилем. За ним последовали все государства Советского блока (Польша, Чехословакия, Венгрия, Болгария и Югославия), кроме Румынии. Советский делегат в Совете Безопасности Николай Федоренко заклеймил Израиль кличкой «агрессор» и старался перещеголять арабских делегатов в их инвективах и угрозах, направленных против Израиля. Ту же линию политики продолжал затем советский премьер-министр Косыгин, приехавший в Нью-Йорк для участия в созванной по инициативе Советского Союза Генеральной Ассамблее. В своей вступительной речи Косыгин безоговорочно стал на позицию арабских делегатов, с большой резкостью осудил образ действий израильского правительства и внес резолюцию с требованием немедленного очищения всех занятых израильскими войсками территорий, уплаты репараций за военные убытки и угрозой санкций в случае неисполнения этих требований. Косыгину с большим достоинством отвечал израильский министр иностранных дел Абба Эбан. Предложенная Косыгиным резолюция встретила поддержку только со стороны делегатов арабских стран, и взамен ее делегат Югославии внес резолюцию, по которой требовалось только безоговорочное очищение занятых территорий. Однако, и эта резолюция не получила требуемого большинства в две трети голосов в Генеральной Ассамблее.
В то же время советское правительство аннулировало выданные выездные визы сорока русских евреев, которые уже успели продать все свое имущество и приобрести проездные билеты в Израиль.
Когда советский посол Дмитрий Чувакин вручал израильскому министру иностранных дел ноту о разрыве дипломатических отношений, Абба Эбан выразил ему свое сожаление и указал на то, что Израиль всегда придавал большое значение и высоко ценил свои отношения с СССР. При этом он выразил надежду, что дипломатические отношения смогут скоро возобновиться на основе более справедливого отношения советского правительства к проблемам, стоящим перед Израилем и к агрессивной политике арабских стран.
Навязанная Израилю война была для него борьбой за свое существование, в которой он встретил сочувствие со стороны прогрессивных и миролюбивых кругов всего мира.
Еще, конечно, преждевременно судить о том, когда восстановятся нормальные отношения между Израилем и Советским Союзом. Несомненно, предстоят еще моменты подъема и моменты упадка в этих отношениях. Много будет зависеть от общего политического положения в мире и, в первую очередь, от обострения или ослабления русско-американского соперничества на Ближнем Востоке.
Июль 1967 года.