Спустя несколько дней власть перешла уже в руки большевиков, и 26-го января красноармейские части вступили в город. Украинское правительство и лидеры украинских партий эвакуировались в Житомир; еврейские представители за ними не последовали.
Почти непрерывная волна погромов, против которых правительство не предпринимало активных шагов, и антиеврейские речи и выкрики в заседаниях Рады, породили в еврейских массах неудержимо наростающее чувство сомнения, тревоги, разочарования и недоверия, граничащего с враждебностью к этой власти. Отношение этих масс к украинскому национальному движению было и до того более чем сдержанное. И. Чериковер писал в своей цитированной работе (стр. 115):
«Надо сознаться, что украинская идея, несмотря на поддержку еврейских партий, не проникла в толщу еврейского населения. Помимо партий существовал еще просто обыватель, который питал к украинскому делу определенное недоверие, в лучшем случае равнодушие. Это отношение выражалось не только в подсмеивании над украинским языком и вывеской; на украинизацию он отвечал пассивным сопротивлением. Еврейский обыватель боялся украинства, оно было ему чуждо в то время, как в русское государство и в русскую культуру он, несмотря на все последние потрясения, верил».
Организованная еврейская общественность все еще пыталась противопоставить этому разочарованию масс более оптимистическую оценку положения. Член сионистской фракции Рады, М. Гиндес писал в «Рассвете» (17 марта 1918 г.):
«Ответственные политические деятели, руководители еврейского общественного мнения, непосредственно соприкасавшиеся с Радой и правительственными кругами, знали, что последние неповинны в этом деле. Быть может, они не проявили той «святой тревоги», которой естественно было ждать от них при виде подмывающей край жестокой погромной волны. Быть может, они не нашли достаточно сильных слов для выражения своих чувств негодования. Но сделали они крайне мало потому, что больше сделать не могли. Трагедия бессилия — основная трагедия украинской власти — была хорошо видна еврейским политическим кругам, и нотка доверия, реабилитировавшая украинскую власть в глазах еврейских масс, производила должное действие».
В борьбе Рады с большевистским нашествием еврейские политические партии отчетливо стали на про-украинскую позицию.
«Что собственно произошло в Киеве? — спрашивал сионистский «Дер Телеграф» 25 января, вышедший уже под жестоким обстрелом. — «Столкнулись два стана, ведущие борьбу в России. На чью сторону должно было встать еврейское население Киева в этой борьбе? Без колебаний и сомнений мы можем, кажется, ответить ясно и определенно: на сторону Рады» ...
И далее: «Это не значит, конечно, что мы считаем всю политику Рады последним словом государственной мудрости и политической зрелости. Напротив, мы видим ошибки ее политики и, заседая в Раде, мы несомненно указывали на эти ошибки... И все-таки мы говорим, что при всех своих ошибках, при всех зигзагах своей политики, Рада была фокусом творческих демократических сил» ... — В бундовской «Фольксцайтунг» М. Рафес положительно отзывался о Раде и критиковал большевиков 30-го января уже после занятия ими Киева. «Чуждая власть пришла в Киев. Оккупационная армия. Она разогнала всю демократию, всем села на шею — и хочет господствовать». Орган Фарейнигте «Найе Цайт» также писал, что большевизм «фактически несет только разрушение и смерть». Несмотря на некоторое тяготение к большевизму, уже тогда намечавшееся в еврейских социалистических партиях, их руководящие органы отказались сотрудничать с большевицкой властью. Центральный Комитет «Фарейнигте» постановил отозвать членов партии из всех центральных украинских учреждений и из исполнительных органов Советов. Подали в отставку министр по еврейским делам Зильберфарб, его помощник Хургин и почти все ответственные работники министерства по еврейским делам.
Еврейская общественная жизнь замерла. Отвергнутая всеми еврейскими партиями большевистская власть, однако, нашла поддержку среди довольно большой группы еврейских рабочих, вернувшихся после революции из Англии и осевших в Киеве. Эти реэмигранты стали целиком на сторону советского режима и создали особый еврейский отряд Красной гвардии; некоторые из них заняли посты комиссаров и других должностных лиц в советских учреждениях.
Большевистская власть продержалась в Киеве недолго. 9-го февраля делегация Рады заключила в Брест-Литовске сепаратный мир с центральными державами, и 1-го марта правительство Украинской Республики вернулось в Киев под защитой австро-германских штыков.
В течение последующих трех недель украинские военные части (гайдамаки и «Вольное казачество») бесчинствовали, хватая посреди улицы «жидовских комиссаров» и уводя их в казармы, где их избивали и часто расстреливали. По данным комиссии при Городской Думе, за одну только неделю (1-8 марта) было зарегистрировано 172 случая насилия над евреями, — из них 22 убийства.
Совет Киевской еврейской общины выпустил воззвание, в котором настаивал, что «в этих позорных злодеяниях украинская власть, только что вернувшаяся к нам, неповинна... Ответственные руководители украинских военных и гражданских властей дали заверение в том, что они погромов не допустят». К 20-му марта волна эксцессов схлынула.
Когда возник вопрос о назначении министра по еврейским делам вместо М. Зильберфарба, который подал в отставку 16 января, сионисты и все три еврейские социалистические партии отказались выставить кандидата. «Фолькспартей», однако, выставила кандидатуру В. Лацкого. Вокруг нее развернулись на заседании Малой Рады от 9 апреля оживленные прения.
От имени сионистской фракции, М. Гиндес защищал принцип «избрания национального министра или, вернее статс-секретаря — самой нацией. Предложенный кандидат никем из евреев не избран. Пост еврейского министра замещается путем бюрократического назначения. При такой обстановке фракция сионистов на этот портфель не претендует. ...Мы в утверждении этого министра участвовать не будем».
Еврейские социалистические партии высказались за избрание В. Лацкого.
Малая Рада утвердила В. Лацкого в должности министра по еврейским делам. Но новый министр не успел приступить к какой-либо конструктивной работе...
Дни Рады были сочтены. 28-го апреля немецкое командование на Украине разогнало ее. Бывший генерал царской службы П. Скоропадский был объявлен Гетманом Украинской Державы; новый кабинет министров состоял из умеренных и консервативных украинских деятелей (Лизогуб, Кистяковский, Василенко и др.); одесский финансист — С. Гутник, близкий к еврейской Народной Группе, был назначен министром торговли и промышленности. Период семи с половиной месяцев «гетманщины», хотя сравнительно более спокойный, чем предшествовавшие ему режимы, был тоже отмечен рядом антиеврейских эксцессов; не было также недостатка в антисемитских выступлениях в прессе. В конце мая новая власть ликвидировала еврейское министерство, а 8 июля формально отменила закон о национально-персональной автономии, который таким образом просуществовал неполных шесть месяцев.
Словно предвидя его недолговечность, А. Давидсон писал еще 31-го января 1918 г. в сионистском «Рассвете», что национально-персональная автономия это лишь «блестящий пузырек на пенистых волнах бушующего российского моря... поражающий на момент своим призрачным светом и радужными красками... (который) всплывет, блеснет и исчезнет бесследно». «Персональная автономия — это ‘исторический акт’ — т. е. акт, существующий только для истории, и в этом все его значение; будущий историк будет ссылаться на него».
Три месяца спустя, М. Литваков, один из лидеров «Фарейнигте» — партии, наиболее ответственной за прокламирование национально-персональной автономии — открыто высказал, с другой точки зрения, свои сомнения в самой ценности этого института для еврейского меньшинства. В статье «Завоевание или утешение?» в «Найе Цайт» от 25 марта Литваков писал: «Украинцы постепенно превратили этот институт в какую-то государственно-политическую черту оседлости... Они говорят евреям: заберите у нас круг ваших специальных дел, делайте там, что хотите, разрешайте себе свои вопросы, как вашей душе угодно, но украинское государство — это вас не касается, это предоставьте нам» ...
Исчезновение Украинской Рады, еврейского министерства и национальной автономии создало совершенно новую конъюнктуру. Еврейские социалистические партии больше не могли сохранить свое доминирующее положение. Национальный Совет, в котором они, вместе с «Фолькспартей», составляли 80%, стал явным анахронизмом. Выборы в советы еврейских общин, проведенные тем временем по всей Украине, дали сионистам 43% и ортодоксальным группам «Ахдут Исроел» 13%. Социалистические партии с 37% и «Фолькспартей» с 7% оказались в меньшинстве. Они, однако, отказались перестроить Национальный Совет в соответствии с результатами общинных выборов. После долгих переговоров был выработан компромисс: состав Совета был увеличен до 60; сионисты получили 24 места и «Ахдут Исроел» — 6; остальные 30 мест были предоставлены «левому блоку». Совет был, таким образом, расколот на два численно равные секторы; при каждом почти голосовании создавался тупик: — 30 против 30.
Обе стороны сошлись на необходимости созыва полномочного национального представительства украинского еврейства. Крайне напряженное обще-политическое положение в стране делало невозможным прямые выборы, с предвыборной агитацией и участием народных масс. Было поэтому решено, что избирательным корпусом будут служить 3.565 членов 168 общинных советов, избранных на основе всеобщего, прямого, равного, тайного и пропорционального голосования; количество голосов, полученных на общинных выборах отдельными членами совета, должно было быть засчитано в кредит того списка, за который они голосовали.[5]