Хотя Менделе начал писать на идиш под влиянием идеалистических и народнических мотивов, но вскоре его захватила непосредственная радость художественного творчества (нечто подобное испытал раньше Шлойме Этингер), это его побуждало совершенствовать, шлифовать каждую фразу, каждое слово. Его тщательно взвешенная, чеканная проза стала образцом не только для его последователей в литературе, но и для писателей, сторонников других литературных школ: в области языка все они сохранили верность «дедушке». Х.-Н. Бялик как-то заметил, что Менделе не только основоположник реалистической школы в еврейской литературе, но и создатель самого языка. Он оформил еврейский литературный язык, и, путем преодоления диалектов, утвердил его языковые основы.
Менделе внушал писателям мысль о глубокой ответственности, лежащей на их профессии.
Он сам был олицетворением идеи служения народу путем художественного творчества и помог развитию эстетического вкуса у своих соплеменников. Он неустанно перерабатывал свои произведения: их позднейшие варианты представляют собой порой новые произведения. Он является связующим звеном еврейской литературной жизни всего 19-го века: в нем нашли свое завершение народнические тенденции Гаскалы; ему дано было осуществить задачу создания литературного языка, поставленную еще в начале столетия Менделем Сатановером; он достиг значительных высот в области общественной сатиры и художественного синтетического реализма. Наследник старинной дидактической литературы, традиции магидов и авторов популярных книг для народа, он стал путеводителем своего и последующего поколения, — в сущности двух поколений писателей-реалистов. Корни его творчества уходят в далекое прошлое, за пределы 19-го века, а влияние распространилось много дальше 19-го века.
Одновременно с Менделе вошел в литературу Ицхок-Иоэль Линецкий (1839—1916), зоркий наблюдатель еврейской жизни и острый сатирик. Его автобиографический роман «Польский мальчик» (во втором издании — «Хасидский мальчик»), который является резкой, беспощадной критикой хасидизма, вызвал много шума; но в противоположность Менделе, талант Липецкого не рос и не развивался, и в течение всей своей жизни он не пошел дальше этого юношеского произведения. Он пробовал свои силы в разных литературных жанрах, в конце концов ожесточился и лично стал «анти-Менделе». В годы старости он был почти забыт.
Яков Динезон (1859—1919) тоже пытался в начале своей деятельности подчеркнуть свое принципиальное расхождение с Менделе, писать простонародно, без всякой изощренности. Он шел по стопам Айзик-Меера Дика; его первый роман, имевший сенсационный успех, носит типично мелодраматическое заглавие «Влюбленные и нежные или черный паренек» (1877). Мир, изображенный в этом романе, населен ангелоподобными существами, которые становятся жертвами бессовестных злодеев. Сам примитивный упроститель, Динезон не раз упрекал Менделе в том, что он пишет на идиш для интеллигенции, не считаясь со вкусом и уровнем читателя из народа. Развитие литературы пошло, однако, по пути, начертанному Менделе, и Динезону пришлось перед этим склониться. В романе «Эвен негеф» он идет на компромисс; в рассказах 90-х годов — «Гершеле» и «Иоселе» (последний рассказ — самое слезливое произведение в еврейской литературе) — уже чувствуется стремление к некоторой изощренности формы и языка: автор явно вовлечен в орбиту влияния Менделе. Динезон был до конца своих дней близким другом И. Л. Переца, пролагателя новых путей в литературе.
Произведения Менделе предназначены были для людей с литературным вкусом. Повести, изображающие повседневную жизнь, усвоить которые нелегко, не могли иметь успех у примитивных читателей, а тем более у читательниц из народной массы. Для людей из народа предназначены были выходившие в 70-х и 80-х годах «особо занимательные романы», изобилующие красочными, невероятными, неожиданными происшествиями: в них изображалась любовь ешиботника и принцессы, графа и кухарки, с трогательными излияниями, с драматическими эпизодами, побуждающими читательниц заодно поплакать и над своей горькой долей, — с изображениями роскоши и сказочного счастья, уводящих читательниц в мир далекий от серых будней. Десятки романов такого характера написал Шомер (псевдоним А. Шайкевича). Он создал целую школу лубочной литературы (Блоштейн, Бухбиндер и др.). Эта литература, вульгаризировавшая вкус читателя и развлекавшая его трюками, которые мы теперь назвали бы голливудскими, имела, однако, ту положительную сторону, что она расширяла круг читателей на идиш, и явилась как бы вызовом ученикам Менделе, дав им понять, что необходимо создавать художественные, но занимательные произведения, которые были бы предназначены не только для низшего слоя читателей.
Мы перейдем сейчас к еврейской периодической печати 80-х годов.
В 1881 г. начал выходить еженедельник «Идишес Фольксблат», выходивший до 1890 г. В последние годы своего существования он давал подписчикам приложения — еженедельные и ежемесячные. Это был первый в России журнал на идиш европейского типа. Первым его редактором был Александр Цедербаум; спустя некоторое время он уступил место И. Л. Кантору и Израилю Леви, который был также издателем журнала. Еженедельник отстаивал идеи национального возрождения и палестинофильства; много места уделялось и проблеме эмиграции, ставшей до болезненности актуальной в 80-х годах. В «Идишес Фольксблат» принимали участие молодые писатели, а также авторы, которые писали раньше на иврит или по-русски: С. Фруг, Д. Фришман, Я. Динезон, Шолом-Алейхем, М. Спектор, М. Лилиенблюм, А. Левинский и др. В журнале печатались сообщения о заграничной жизни и статьи местных корреспондентов, и немало места отводилось и литературе. «Фольксблат» несомненно оказал значительное влияние на общественную жизнь и развитие еврейской мысли.
Одним из пионеров поэзии на идиш был С. Фруг (1860—1916), уже успевший приобрести популярность, как русско-еврейский поэт, прежде чем он перешел на идиш. Этому поэту, неоднократно сетовавшему на примитивность и необработанность идиш, удалось создать именно на этом языке стихи, пленяющие грациозной, легкой мелодичностью. Особенно хороши у него изящные, плавные строфы лирических описаний природы. Фруг нередко впадает в элегический тон, но скорбит он не о личных невзгодах, а о горькой доле народа в диаспоре (в голусе). Сторонник палестинофильства, он видит в мечтах счастливое будущее народа в стране предков и вдохновляется библейскими темами; не чужд ему, впрочем, и боевой социальный пафос (в позднейших стихах 1905-го года). Творчество Фруга богато и разнолико, но в его писательском облике есть нечто расплывчатое. Главная заслуга его состоит в том, что он много работал над формальной стороной еврейского стиха. Он внес в еврейскую поэзию и новую форму, и новое содержание. (Эту работу углубил и современник Фруга, Морис Розенфельд в США, а вслед за ним целая плеяда еврейско-американских социальных поэтов).
Во второй половине 80-х годов на арене еврейской общественности появляется движение, сознательно и последовательно проводящее идеи идишизма, — называвшееся «движением жаргонистов», — его приверженцы открыто объявили себя «жаргонистами». Возникло оно на почве национального подъема 80-х годов, когда в широких кругах интеллигенции зарождается живой интерес к участи народных масс, и, что особенно важно, все большую роль начинает играть в еврейской жизни интеллигенция из народа, тесно связанная с долей народа, стремившаяся не уйти от него, — напротив, служить ему. Если еще нет открытой борьбы за права народа, то уже определилась задача облегчить его тяжкое состояние, принести ему утешение. Пробуждается интерес к фольклору, к богатству и чистоте идиш. Крепнет стремление распространить влияние художественной еврейской литературы на возможно более широкие круги. Идиш приобретает притягательную силу для писателей, которые считали до того языком своего творчества иврит или русский. В этой атмосфере появляются солидные литературные сборники. В них печатаются серьезные публицистические и популярные статьи, но наиболее значительным является отдел литературы и литературной критики. Первое место среди них занимают два сборника «Еврейской Народной Библиотеки», выпущенные Шолом-Алейхемом в 1888-м и 1889-м году; их появление было настоящим событием в еврейской литературной жизни. В этих сборниках нашли себе приют и произведения представителей предыдущей эпохи, которым не удалось появиться в свое время в печати и которые оставались до того в манускриптах (Готлобер, Цвайфель). Шолом-Алейхем был в ту пору состоятельным человеком и платил сотрудникам солидный гонорар. Он привлек к сотрудничеству Менделе Мойхер-Сфорим, И. Липецкого, М. Спектора, М. А. Шацкеса (автора остросатирического произведения «Канун еврейской Пасхи»), поэтов Палтиэля Замощина, Михла Гордона, С. Фруга и других, литературных критиков И. Лернера и И. X. Равницкого, публицистов д-ра Каминера, Менаше Марголиса и др. Идиш развивался бурным темпом; в его орбиту втягивались новые литературные силы. В 1888, 1889, 1894, 1895 и 1896 годах в Варшаве выходят под редакцией М. Спектора сборники, носящие название «Домашний друг»; они беднее содержанием, чем альманахи, изданные Шолом-Алейхемом, но более приноровлены к пониманию читателя. Мы должны упомянуть еще «Идише Библиотек», выходившую два раза в год под редакцией И. Л. Переца (1891—1893); подзаголовок гласил: «журнал литературный, общественный и экономический».
Шолом-Алейхем и М. Спектор вступили в литературу одновременно — в 1883-м году; их первые рассказы появились в еженедельнике «Юдишес Фольксблат». Шолом-Алейхем дебютировал произведением, не характерным для знаменитого юмориста; в «Романе без названия» Спектора уже явно выступают черты, характерные для этого народного, непритязательного писателя, который знал быт народных масс и глубоко сочувствовал судьбе своих злополучных героев. М. Спектор (1859—1925) проявил себя, как реалист, склонный к сентиментальности и добродушному юмору. В своих романах («Еврейский мужик», «Нищие и голыши», «Реб Трайтл» и др.) и в многочисленных рассказах он изображает тяжкую жизнь еврейской бедноты, — главным образом горькую долю женщины и ребенка, — в тонах спокойной резиньяции и пассивного сочувствия. Стиль писателя часто так же бескрасочен, как и жизнь его героев, его язык гораздо беднее языка Менделе, — хотя у него Спектор заимствовал реалистическую манеру и умение подмечать детали.