Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. — страница 108 из 112

Весьма примечательна была судьба этой докладной записки в петербургских министерствах. Инициатива Рабиновича и Тарнополя вызывала ряд сомнений и сама по себе, а поддержка Пи­рогова только заставляла высокие сферы особенно насторо­житься. Прежде всего обсуждение вопроса затянулось. Минист­ры народного просвещения Норов и внутренних дел Ланской, председатель т. н. Еврейского комитета Блудов, Новороссий­ский генерал-губернатор Строганов тщательно взвешивали пункты программы проектируемого издания. Наконец, 13 мая 1858 года Еврейский комитет рекомендовал выпустить журнал «на еврейском языке (т. е. на иврит) или на употребляемом в России жидовско-немецком языке». Эта рекомендация была до­ведена до сведения Александра II и получила одобрительную резолюцию царя.

Эта рекомендация, однако, вызвала решительные возраже­ния со стороны инициаторов — Рабиновича и Тарнополя, — и в новой докладной записке, представленной ими Пирогову 12 ию­ня 1858 года, они привели ряд доводов против иврит и идиш, ко­торые уместно воспроизвести. «Издавать (на иврит), — читаем мы в новой записке, так же бесполезно и невозможно, как изда­вать современный журнал на латинском языке». Что же каса­ется идиш или «жаргона», как тогда выражались, — то «уби­вать силы для обработки этого языка, не имеющего ни паде­жей, ни родов, ни правильных спряжений», — никак не входит в их задачи. «Ни мертвый еврейский язык, ни полудикий жи­довско-немецкий жаргон не в состоянии породить рассвета на мрачном горизонте невежества». Без русского языка вся их инициатива теряла свое значение: «Мы любим русский язык, как любим русское отечество». По-видимому, эта вторая запи­ска влияния не возымела. Но Тарнополь воспользовался пре­быванием в Одессе нового министра народного просвещения Ковалевского, чтобы возобновить ходатайство. В новой запис­ке цель журнала определялась (вероятно, по цензурным сооб­ражениям) как стремление содействовать «самоисправлению евреев».

Интересно, что эта одиозная фраза из записки Тарнополя, вошедшая впоследствии через 10 лет в его книгу (изданную в Одессе в 1868 г. — ив Париже в 1871 г.) имела свое продолже­ние в следующих словах: «Цель такого журнала должна быть — содействовать самоисправлению евреев и показать, что оно ус­пешно только тогда, когда оно пойдет рука об руку с улучшени­ем их внешнего гражданского положения. Оба эти стремления должны помогать друг другу и слиться в одно; это значит: воз­рождение нашей внутренней жизни должно естественно и ло­гично осуществиться при улучшении нашего гражданского бы­та». Таким образом, совершенно очевидно, что для инициато­ров одесского «Рассвета» основной задачей журнала было воз­действие на общественное мнение России и на русское прави­тельство в смысле устранения еврейского бесправия. На этой точке зрения стояли представители еврейской интеллигенции, и ее полностью разделял и Н. И. Пирогов. И хотя министр Ко­валевский наложил свою резолюцию на последний вариант хо­датайства — «оставить без последствий», — 22 октября 1859 г. издание «Рассвета» на русском языке было высочайше разре­шено, в январе 1860 г. разрешение было доведено до сведения инициаторов, и 27 мая 1860 г. вышел в свет первый номер пер­вого русско-еврейского журнала.

«Рассвет» существовал недолго. На каждом шагу журнал под­стерегала придирчивая цензура. Даже в статьях Пирогова, при­сылаемых им в редакцию, цензура делала купюры, которые при­шлось заменять точками. Представители власти были явно недо­вольны направлением «Рассвета». У О. Рабиновича происходи­ли стычки и столкновения то с генерал-губернатором Строгано­вым, то с полицией (в частности, по поводу похищения еврей­ской девочки Ципки Мендок для обращения в католическую ве­ру). В этих условиях трудно говорить о каком-нибудь выдержан­ном направлении журнала. В 1861 году цензура не пропустила статьи об уравнении евреев в правах. О. Рабиновичу приходи­лось искать обходных путей для отстаивания этой основной мысли. Так, в № 9 «Рассвета» редактор писал: «Необходимо, что­бы мы освободились от некоторых ограничений, которые мы в продолжении веков сами на себя добровольно наложили; но так­же необходимо, чтобы пали и те ограничения, которыми опутали нас извне». Формально-ассимиляторские, русификаторские тен­денции «Рассвета» далеко не полностью определяют направле­ние первого русско-еврейского журнала. Напротив, С. Цинберг, анализируя статьи И. С. Гальберштадта (1842—1892) в «Рассве­те», приходит к выводу, что «в начале 60-х годов далеко не все ин­теллигентное еврейство было увлечено ассимиляционным дви­жением». Тем не менее, журнал успеха не имел, и жизнь его ока­залась недолговечной. От укусов ли цензуры, от неприятностей, чинимых администрацией, от «равнодушия публики», — или от совокупности этих причин, но «Рассвет» скоро прекратился, и на смену ему уже 8 июля вышел новый журнал — «Сион».

2

Редакция «Сиона» находилась в руках Е. Соловейчика и Л. Пинскера, а затем Н. Бернштейна. По своему направлению жур­нал мало отличался от «Рассвета», — хотя в нем было меньше публицистики и больше научно-популярного материала. С. Цинберг[72] считает, что «Сион» «не стоял под флагом ассимиля­ции и не отстаивал идеи полного слияния с окружающим насе­лением», как этого добивались ассимиляторы 40—50-х гг. Он отмечает в «Сионе» статьи Ю. Гольдендаха, давшего отпор тен­денциям, проявившимся в обращаемых к евреям призывах: «В России мы должны стать русскими».

На долю «Сиона», однако, выпало всего 10 месяцев сущест­вования: возникший в июле 1861 г., он прекратился уже в апре­ле 1862 года. Прекращение «Сиона», возможно, было ускорено рядом конфликтов, которые имела редакция «Сиона» с украи­нофильским журналом «Основа» (которым руководили Кулиш, Костомаров, Марко-Вовчок и др.) по вопросам борьбы с антисе­митизмом.

Только спустя 7 лет после закрытия «Сиона» возник в Одес­се новый орган русско-еврейской печати «День», которому уда­лось, не взирая на свой также короткий век (1869—1871), впи­сать свое имя в скромную до того историю русско-еврейской пе­чати. Это объяснялось прежде всего тем, что среди руководящих сил журнала оказался выдающийся юрист и знаток экономичес­кого положения евреев, к тому же обладавший ярким публици­стическим пером, — рано скончавшийся Илья Григорьевич Ор­шанский (1846—1875).

Редакция «Дня» привлекла в число своих сотрудников ряд выдающихся представителей русско-еврейской интеллиген­ции, в том числе А. Е. Ландау, писавшего систематически пись­ма из Петербурга под псевдонимом «Гаммабит». К этому време­ни в общественном мнении еврейских кругов уже постепенно кристаллизовалась в качестве центральной задачи — борьба за эмансипацию, требование уничтожения еврейских ограниче­ний. Эти лозунги оплодотворяли собой многие статьи «Дня». Применяясь к цензуре и отражая известную продолжавшуюся неопределенность своих стремлений, «День» писал: «Еврей­ский вопрос — не религиозный, как наивно полагают одни, и не национальный, как неосновательно полагают другие, а общест­венный, экономический... Необходимо определить те социаль­ные и экономические условия, при которых интересы нашего еврейского населения совершенно сольются с интересами про­чих русских граждан». Под углом этой идеи «слияния», т. е. ас­симиляции, «День» призывает общественное мнение учиты­вать «те цели и стремления, которые преследуются евреями те­перь, то общественное и гражданское положение, которое евреи готовятся занять в самом близком будущем».

Время было тогда бурное. Русское еврейство было потрясе­но постигшим в 1869 году губернии Северо-западного края го­лодом, сопровождавшимся заболеваниями голодным тифом. В Ковно образовался Комитет помощи и еврейские обществен­ные организации в Германии и Франции широко откликну­лись на его призывы. Началась также эмиграция в Америку. В Петербурге стали циркулировать слухи, легко подхватывае­мые провинцией, о предстоящих близких реформах в области еврейского вопроса. «День» в 1869 — 70 гг. стал рупором этих ожиданий и надежд, и организатором кампании по сбору средств на дело помощи голодающим. Но иллюзии ассимиля­ции, даже обрусения, не переставали звучать на столбцах «Дня», захватывая даже таких публицистов, как И. Оршан­ский, явившегося одним из первых борцов за равноправие в России.

В цитированном выше докладе М. И. Кулишера по истории возникновения русско-еврейской печати «День» получил весьма высокую оценку. «Здесь впервые был привлечен весь наличный законодательный материал для характеристики юридического положения евреев, впервые использованы были многочисленные данные, имевшиеся в русской литературе для изображения экономического положения евреев. Это бы­ла главным образом заслуга И. Г. Оршанского. Тут был и но­вый метод разработки еврейского вопроса, и новый ценный материал для освещения его. Этим косвенно разрушалось фантастическое здание еврейского «засилья», воздвигнутое Брафманом». Разоблачением клеветнических измышлений автора пресловутой «Книги кагала» занялся М. Г. Моргулис (1837-1913).

Положение «Дня», и без того страдавшего от «равнодушия публики» (по выражению Кулишера), пошатнулось главным об­разом вследствие обманутых ожиданий еврейского общества.

Как известно, ответом на настроения 1869-70 гг. явился погром в Одессе в 1871 г. Меж тем «День» оказался неспособным реаги­ровать на погром. В редакции возникли внутренние конфликты. «Оршанский настаивал, чтобы евреи добились предания самому строгому суду виновников, вдохновителей и попустителей по­грома», — писал А. Е. Кауфман в своих воспоминаниях. Многие были против такого решительного выступления евреев, опаса­ясь раздразнить административных «гусей». Номер «Дня», вы­шедший после погрома, заключал в себе только искалеченную цензурой заметку М. Кулишера о погроме. Издатель «Дня» Орнштейн счел себя вынужденным прекратить выход «Дня», но 8 июня 1871 года «День» был закрыт постановлением админис­трации.

После «Рассвета» и «Дня» выходили в России и некоторые другие русско-еврейские издания. Из них следует отметить рус­ско-еврейский еженедельник под названием «Вестник русских евреев», который выпускал в течение 1871-73 гг. в Петербурге известный редактор древнееврейского «Гамелица» А. О. Цедербаум (1816—1893). Человек исключительной энергии и редкой трудоспособности, с «чутьем настоящего публициста» (как пи­шет о нем «Еврейская Энциклопедия») и не без литературно-­критического дарования, Цедербаум, как редактор «Гамелица», пользовался большой популярностью, особенно в еврейской провинции. Но попытка его выпускать «Вестник русских евре­ев» кончилась неудачей. С. Цинберг в своей «Истории» пишет, что «Цедербаум был слаб в русской грамоте». М. Кулишер ут­верждает, что «Вестник» Цедербаума «никто не читал и никто им не интересовался» и погиб он, в сущности, также от «равноду­шия» читательской публики.