3
В последующие годы Россия заметно развивалась. Шел период экономического подъема, усиленного железнодорожного строительства, роста городов. Страна властно вступала на «западные» пути капиталистического развития, в которое постепенно втягивалось и еврейство черты оседлости, занимая весьма заметные позиции и в железнодорожном хозяйстве, и в банковском деле, и в начинавшемся экспорте заграницу. Со времени прекращения «Вестника русских евреев» никаких новых русско-еврейских изданий весьма долго не выходило. Причин этому было немало. Одна из них заключалась в том, что ряд представителей еврейской интеллигенции, хорошо владевших русским литературным языком, был привлечен к сотрудничеству в общей русской печати. Тогда еще и «Новое Время» держалось либерального курса, и многие еврейские литераторы, как С. А. Венгеров, Н. М. Минский, Л. О. Леванда, сотрудничали в газете Суворина. Любопытно, что некоторые из них были не только русификаторами, но и прославянски настроены, а Н. Минский даже собирался ехать в Турцию воевать за братьев-славян.
Но были еще другие причины, уводившие активные элементы еврейской интеллигентской молодежи в сторону от служения интересам еврейства: это были годы растущего революционного движения в России, вовлекавшего в свою орбиту и еврейскую интеллигенцию. Мы знаем из воспоминаний Аптекмана, Иохельсона, А. Зунделевича и из литературного наследия Павла Аксельрода о том, как оторванность от еврейской жизни и отчасти разочарование в возможности создания освободительного и социалистического движения среди еврейской народной массы превращали многих представителей еврейской молодежи в убежденных космополитов и активных ассимиляторов-обрусителей, проделывавших опыт «хождения в народ», — в крестьянскую среду, которая воспринималась тогда как основной резервуар революции.
Проявления среди евреев-социалистов национального сознания были редкими исключениями в ту пору. Следует упомянуть в этом отношении «Обращение к еврейской интеллигентской молодежи», опубликованное А. Либерманом в Лавровском «Вперед» (№ 38, 1 августа 1876 г., Лондон) и «Воззвание группы еврейских социалистов» в Женеве в 1880 г., связанное с именем деятеля «Народной Воли» Л. Цукермана (в этом воззвании еврейские социалисты впервые призывались вести свою пропаганду на идиш). Но оба эти обращения, адресованные к тому же из-за границы, не доходили до широких слоев русско-еврейской интеллигенции, уже к тому времени, особенно в Петербурге составлявшей весьма значительные кадры и все больше сраставшейся с миром русской культуры. Раньше или позже объективные условия должны были вызвать к жизни новую инициативу, направленную на дело служения интересам русского еврейства, и к концу 70-х годов в этом отношении обстоятельства созрели для того, чтобы умолкнувший голос русско-еврейской печати вновь начала звучать.
Надо думать, что одним из толчков в этом направлении явился рост официального, правительственного антисемитизма, начавшего захватывать и некоторые углы русской общественности. Примечателен в этом отношении был поворот Суворина («Незнакомца») к антисемитизму в «Новом Времени». В то же время в стенах Петербургского университета стали соперничать в антисемитизме профессора Вреден и знаменитый Менделеев. А министр народного просвещения Делянов стал открыто покровительствовать выкресту-юдофобу Брафману, вызвав его из Вильны в Петербург.
Центр еврейской интеллигенции к тому времени переместился окончательно из Одессы в Петербург. После окончания русско-турецкой войны вновь появились слухи о больших реформах в области еврейского вопроса, и началась новая полоса общественного оживления. Граф Игнатьев передал евреям через А. Цедербаума свой план о переселении евреев в Ахал-Техинские степи, только что завоеванные Скобелевым.[73] Игнатьев вообще крепко верил в привязанность русских евреев к России.[74] Другие еврейские круги возлагали надежды на предстоящий созыв раввинской комиссии, в которой видели подобие Наполеоновского «Синедриона» 1806 года.
Но кроме этих иллюзий бюрократическо-фантастического характера, в еврейских кругах столицы складывались и иные настроения, подсказанные растущим национальным самосознанием и потребностью сделать что-нибудь существенное в интересах народной массы, — настроения, в известной мере проникнутые умеренными народническими стремлениями, но чуждые идей революции или социализма. Зима 1879 года, по описанию мемуаристов, была полна собраний и вечеринок, на которых раздавались речи и поднимались тосты во имя различных общественных планов. В кружках русско-еврейской интеллигенции стали выдвигаться молодые деятели из литературы и адвокатуры, на которых стали взирать, как на будущих руководителей общественного мнения. Потребность в отпоре все более наглевшему антисемитизму и в конструктивной разработке актуальных вопросов еврейской жизни делала все более настоятельной мысль о создании органа русско-еврейской печати, который объединил бы широкие еврейские круги. Стоит отметить, что на упомянутых выше вечеринках проявлялся живой интерес к идиш — языку народной массы. С. М. Гинзбург, восстанавливая в памяти это время, рассказывает об одной из популярных фигур петербургских собраний — Савелии Войтинском, который был «мастерским рассказчиком еврейских анекдотов и происшествий. Его буквально рвали из рук, приглашая повсюду, чтобы выслушать в его художественной передаче еврейские юмористические сцены».
4
Нарождение новых органов русско-еврейской печати, однако, наткнулось на многочисленные трудности. Ходатайство еврейских общественных деятелей о разрешении издавать журнал было вначале подано от имени адвоката И. Бинштока, но оно было отклонено администрацией. Та же судьба постигла и другие ходатайства, — одно от имени д-ра А. Гаркави, видного ученого, заведующего еврейским отделом Публичной Библиотеки в Петербурге, и другое — от имени А. Кауфмана, служащего статистического управления. Только к осени 1879 года удалось использовать имевшееся у А. Цедербаума разрешение на издание «Рассвета», который затем выходил до января 1883 г. В редакционную группу «Рассвета» вошли М. И. Кулишер (1847—1919), Як. Розенфельд, Г. И. Богров (1825—1885), Н. М. Виленкин-Минский (1855—1937), Людвиг Слонимский, С. А. Венгеров (1885—1921) и другие. Постоянным секретарем редакции был Маркус Каган (Мордехай бен Гилел Гакоген — 1856—1936).
В то время, когда подготовлялось издание «Рассвета», обнаружилось, что одновременно педагог Л. Берман и автор книжек по физике на иврит Г. Рабинович в свою очередь получили разрешение на издание другого органа русско-еврейской печати — «Русский Еврей». В отличие от «Рассвета», возникшего по общественной инициативе, — «Русский Еврей» был в редакционном и литературном отношении плохо оснащен. Впоследствии секретарем редакции был приглашен А. Кауфман, единственной крупной писательской силой журнала был Леванда, проживавший в Вильне и лишь частично руководивший редакцией, а к концу 1880-го года редакцию перенял д-р Л. О. Кантор (1849—1915). Но это было уже позже, а на первых порах Берман и Рабинович, за отсутствием редакторов и журналистов, пригласили выпускать журнал... Рачковского,[75] который взял эту должность несомненно с ведома Департамента Полиции, — и в течение года редактировал журнал «Русский Еврей» вместе с приглашенным другим агентом охраны, выкрестом П. Палетелем. В этих условиях говорить сколько-нибудь серьезно о направлении «Русского Еврея» довольно трудно. Правда, он был несколько более национально настроен, чем «Рассвет», но это объяснялось прежде всего тем, что в нем участвовали люди, получившие большее религиозно-традиционное воспитание, чем люди «Рассвета». В дальнейшем, благодаря активному участию сына Л. Бермана, Василия Бермана, одного из первых палестинофилов в кружках петербургской молодежи, национальная струна в «Русском Еврее» звучала все более отчетливо. Сам В. Л. Берман (1862—1896), поэт и публицист, скончался в молодом возрасте, не оставив значительного следа в русско-еврейской печати.
«Рассвет», рассматривая себя, как орган печати еврейской интеллигенции, в яркой статье формулировал свои задачи. Эта программная статья «Рассвета», написанная М. И. Кулишером, на первых порах давала весьма отчетливое представление о характере нового русско-еврейского издания:
«Основная цель и задачи нашего издания быть органом нужд и потребностей русских евреев. Мы зовем и приглашаем интеллигентную часть русского еврейства. Мы надеемся и уверены, что они откликнутся на наш зов и присоединятся к нам, что они не будут щадить ни сил, ни труда, необходимых для пробуждения громадной массы русских евреев от умственной спячки и спасения от безвыходного материального положения... Этого требует не только благо русских евреев, этого требует и благо России. Уделяя свое время на удовлетворение нужд и потребностей русских евреев, интеллигентная часть русских евреев этим не выделяет себя из среды русских граждан. Она исполняет лишь то дело, которое лежит на обязанности русского гражданина вообще. Интеллигентное еврейство борется за него потому, что оно лучше других по своему положению, по своей племенной связи с еврейской массой может его исполнить, — оно борется за это дело там, где результаты его трудов могут быть наиболее успешными».
Отдельные сотрудники «Рассвета», даже столь влиятельные, как И. Г. Оршанский, вносили свою ноту в журнал, продолжая отстаивать позицию одесского «Дня» о пользе и разумности ассимиляции. «Только в ассимилировании с народами, среди которых евреи живут, — их спасение, — обобщал свою излюбленную идею Оршанский. — В усвоении чужих нравов, чужого образа жизни, в усвоении воззрений, выработанных другими культурными народами, в приноровлении к условиям жизни других народов заключается их задача». Но, в сущности, руководители «Рассвета» уже не верили в истину ассимиляции. Приобщение к русской культуре, пропаганда гражданственности в русском еврействе уже для них не упирались в перспективу растворения еврейской интеллигенции в русской среде, не означали «слияния» с русским народом. Порой ощупью, эмпирически, без обобщений, без теоретического осмысливания, в «Рассвете» все больше давал себя чувствовать контакт с народной жизнью, с потребностями массы, на своих не определившихся и смутных еще путях тянущейся к новым формам жизни, самодеятельности, самопомощи. Как совершенно справедливо говорит о «Рассвете» С. Цинберг, «теоретически отстаивая ассимиляционную точку зрения, «Рассвет», сам того не сознавая, шел по пути, ведущему не к ассимиляции, а к пробуждению национального самосознания. «Рассвет» обращается не к внешнему миру, — исключительно к еврейству, к еврейской интеллигенции». «Рассвет» видит свою задачу в том, чтобы быть «будильником самосознания и самоуважения в единоверцах». Мы «говорим не о ком ином, как о массе еврейской, о ее нуждах и потребностях» ... «Еврей до тех пор, пока он остается евреем, не может разорвать живой связи со своим народом, не греша перед историей, перед жизнью, перед собой, наконец». «Очнитесь! Подумайте только: три миллиона евреев — и так мало, так страшно мало деятельных интеллигентных людей!..»