о, положение беднейших классов еще очень тяжелое. Они ограничены правом пребывания в городах и местечках в пределах черты оседлости. Лучшее, что я могу для них сделать, это дать им широкий выбор способа существования и работы».
Как свидетельствует Витте в своих воспоминаниях, этот не имевший прецедента факт, что вновь назначенный министр даже до вступления в должность дал интервью иностранному журналисту, — вызвал крайнее неудовольствие влиятельных придворных кругов.
По предложению кн. Святополк-Мирского Ватаци был немедленно назначен на должность директора Департамента общих дел Министерства Внутренних Дел. При первой моей встрече с Ватаци в здании Министерства Внутренних Дел на Театральной улице — он сказал мне, что был бы мне благодарен, если бы я доставлял ему номера «Освобождения» по мере их выхода, что я и делал. Он сказал, что, конечно, мог бы получать «Освобождение» через Департамент Полиции, но предпочел бы туда за этим не обращаться.
Забегая вперед, скажу, что Ватаци остался директором Департамента Общих Дел и после оставления кн. Святополк-Мирским в начале 1905 года поста министра внутренних дел. Через некоторое время Ватаци был назначен товарищем министра внутренних дел. Думаю, что он был обязан этим П. А. Столыпину, в карьере которого он сыграл значительную роль. Как Ватаци рассказывал мне еще в бытность Ковенским губернатором, он получил запрос из министерства внутренних дел о том, считает ли он П. А. Столыпина квалифицированным для занятия поста губернатора. Столыпин был Ковенским Предводителем дворянства по назначению, пост, после которого носитель его обычно назначался губернатором. Столыпин чуть ли не 15 лет состоял в этой должности, сказал мне Ватаци, а назначения губернатором не получает, так как все его, Ватаци, предшественники давали на запрос о пригодности Столыпина отрицательный ответ. Он же, Ватаци, не видит основания к такому отношению и ответил на запрос в положительном смысле и думает, что Столыпин скоро назначение в губернаторы получит. Так оно и случилось. Столыпин был назначен Гродненским губернатором. Реакция ковенцев на это назначение лишний раз подтверждает, что «нет пророка в своем отечестве». Видный ковенский еврейский общественный деятель И. Б. Вольф высказал мне свое удивление словами: «какое у нас правительство, если такого человека можно произвести в губернаторы». — Нужно добавить, что Столыпин не был антисемитом и, в частности, хорошо относился к И. Б. Вольфу. В городе с иронией говорили, что Столыпин усердно изучает речи великих ораторов, начиная с Демосфена и Цицерона. Ковенский городской голова Бржозовский, в связи с назначением Столыпина, рассказывал мне, как предшественник Ватаци, Суходольский, в заседаниях всегда провоцировал Столыпина произносить речи, к чему тот был склонен, и этим вызывал улыбки присутствующих. А ведь не может подлежать сомнению, что Столыпин был одним из самых выдающихся государственных деятелей думского периода царской России.
Ватаци был впоследствии назначен помощником Наместника на Кавказ, где, как писала Ек. Дм. Кускова в статье в «Новом Русском Слове», очень плодотворно действовал. Он умер в большевистской тюрьме.
Я упомянул выше, что весной 1903 года я из Ковно поехал в Петербург, чтобы сдать Государственный экзамен. Вскоре после моего приезда русские евреи, да и евреи всего мира, — как и не евреи, — были потрясены сообщениями о погроме в Кишиневе 6 и 7 апреля 1903 года.
В течение 20-и лет еврейских погромов в России не было. По жестокости и числу жертв Кишиневский погром превзошел погромы начала 80-х годов. Погром этот был попыткой министра внутренних дел Плеве — он был директором департамента полиции во время погромов 80-х годов — бороться с участием евреев в революционном движении. Плеве не упускал случая жаловаться еврейским деятелям на рост революционного движения среди евреев. Когда ему указывали на то, что причиной этого является еврейское бесправие, он ссылался на ответ, данный французским министром депутации, просившей об отмене смертной казни, — que messieurs les assassins commencent. В конце концов, Плеве очевидно решил, что лучшее средство для ослабления революционного движения — еврейский погром.
Кишинев был для этого наиболее подходящим пунктом. Уже с 1897 года там издавалась местным акцизным чиновником Крушеваном крайне юдофобская газета «Бессарабец». Газета эта получала субсидию от правительства и одним из авторов печатавшихся в ней юдофобских статей был вице-губернатор Устругов.
Весной 1903 года в местечке Дубоссары, лежавшем недалеко от Кишинева, был найден исколотый труп русского мальчика. Следствие выяснило, что мальчик убит родственниками с целью получения наследства, и убийцы признали, что они искололи труп «под жидов». Но еще до этого «Бессарабец» стал печатать зажигательные статьи с призывами «перерезать всех жидов». Перед Пасхой 1903 года стали распространять слухи об убийстве евреем своей христианской служанки, в действительности совершившей самоубийство и скончавшейся, несмотря на все усилия хозяина ее спасти.
6-го апреля 1903 года, в первый день христианской Пасхи начался еврейский погром. Жертвами его были 45 убитых, 86 тяжело раненых. 1500 домов и магазинов были разрушены и разграблены. Пострадала, главным образом, еврейская беднота. Власти не принимали никаких мер к прекращению погрома. Губернатор фон Раабен сказал явившейся к нему еврейской делегации, что ждет телеграммы из Петербурга. В конце концов он такую телеграмму получил, и погром на третий день был без всяких трудностей приостановлен. Как впоследствии выяснилось, за две недели до погрома губернатор получил секретное письмо от Плеве с предписанием в случае антиеврейских беспорядков не прибегать к оружию, чтобы не возбудить в русском населении, еще не затронутом революционной пропагандой, враждебных чувств к правительству. Копия этого письма была опубликована в Лондонском «Times’e».
По-видимому, размер погрома и число жертв, а также реакция общественного мнения и прессы, — русской и заграничной, — были для Плеве неожиданными. Поэтому им были разосланы и опубликованы в прессе со ссылкой на волю Государя, приказы не допускать еврейских погромов.
Несмотря на принятые правительством меры, в прессе появились подробные и правдивые сообщения о Кишиневском погроме и о том, как держали себя власти. По рукам ходило послание Льва Толстого, в котором он выражал ужас перед случившимся и писал, что главным виновником «Кишиневского преступления» были «правительство и его духовенство».
Особенно сильное впечатление произвела статья В. Д. Набокова, напечатанная в «Праве», под заглавием «Кишиневская кровавая баня». За напечатание этой статьи «Право» получило предостережение, а В. Д. Набоков — сын бывшего министра юстиции Д. Н. Набокова — был лишен звания камер-юнкера (после чего он поместил в газетах обратившее на себя всеобщее внимание объявление: «за ненадобностью продается камер-юнкерский мундир»). В. Д. Набоков, продолжавший свою профессорскую деятельность по уголовному праву в Училище Правоведения, был избран депутатом в Первую Государственную Думу. Он играл видную роль в кадетской партии, в «Праве», в «Речи». В качестве корреспондента последней он поехал на процесс Бейлиса в Киев и его блестящие отчеты о ходе процесса систематически появлялись в «Речи».
После февральской революции Набоков стал Управляющим Делами Временного Правительства первого состава. В эмиграции он поселился в Берлине и в 1922 г. был убит выстрелом на собрании после доклада П. Н. Милюкова, в которого стреляли два черносотенца. Набоков защитил Милюкова собственным телом. Убийцы были пойманы и приговорены к долголетнему заключению, но были затем освобождены Гитлером и один из них — Таборицкий, был назначен на видную должность по делам русской эмиграции.
Дело о Кишиневском погроме слушалось в Кишиневе в Особом Присутствии Одесской Палаты при закрытых дверях; последняя мера была принята по просьбе Плеве и автоматически пресекала возможность появления отчетов в прессе. В качестве виновных были привлечены лишь пешки, никто из подстрекателей и организаторов привлечен не был. О том, что происходило на суде — русское общество узнавало из издававшегося в Штутгарте под редакцией П. Б. Струве «Освобождения» (о чем я имел случай упомянуть выше). Но два судебных заседания, связанные с Кишиневским погромом, происходили уже не при закрытых дверях в Петербурге, — а именно по кассационной жалобе гражданских истцов на приговор Одесской Судебной Палаты, слушавшейся в Отделении Уголовного Департамента Сената 20 апреля 1904 г., и по иску к губернатору фон Раабену, вице-губернатору Устругову и другим за убытки, причиненные бездействием власти. Это последнее дело слушалось в Соединенном Присутствии 1-го и Гражданского Кассационного Департаментов Сената 8 мая 1904 года.
Редакция «Права» просила меня дать подробные отчеты об этих заседаниях, на которых я поэтому присутствовал. Блестящие речи произнесли по первому делу О. О. Грузенберг, а по второму — М. М. Винавер. Однако, кассационная жалоба была оставлена без последствий, а в иске к фон Раабену и другим было отказано. Подробные отчеты, составленные мною, своевременно появились в «Праве».
Не прошло и полугода со времени Кишиневского погрома, как произошел погром в Гомеле с большим числом жертв. В то время как в Кишиневе евреи не оказывали сопротивления и не было самообороны, в Гомеле евреи энергично и организованно оборонялись. Евреям удалось бы отбить атаку погромщиков, но войска дали залп и защитили погромщиков от еврейской самообороны. К вечеру 1-го сентября 1903 г. начавшийся 29 августа погром прекратился. Среди убитых было больше евреев, чем христиан, что не помешало полиции арестовать много больше евреев, чем христиан. Больше евреев, чем погромщиков, было привлечено и к уголовной ответственности. Судебное следствие продолжалось больше двух месяцев и велось крайне пристрастно — против евреев. В конце концов адвокаты, защищавшие интересы евреев, протестуя против ведения процесса председателем, сложили свои полномочия, и евреи остались без защитников. Тем не менее Киевская Судебная Палата признала виновными почти одинаковое число евреев и христиан и приговорила и тех и других к неожиданно мягким наказаниям.