В 1903 г. я сдал государственные экзамены и через некоторое время был принят в адвокатуру. До выхода в присяжные поверенные в 1909 г. я был помощником присяжного поверенного. Патроном моим был И. В. Гессен, незадолго до того вынужденный оставить пост в министерстве юстиции и ставший присяжным поверенным.
Вскоре Леонтий Моисеевич Брамсон привлек меня к участию в работе так называемого Бюро Защиты, в котором я в течение некоторого времени исполнял обязанности секретаря. Среди членов Бюро, кроме Л. М. Брамсона, помню Г. Б. Слиозберга, М. И. Кулишера, А. И. Браудо, М. М. Винавера, Ю. Д. Бруцкуса, М. В. Познера, Б. Ф. Брандта и М. Тривуса. Последние три были чиновниками, занимавшими довольно видные посты. Чиновником был и А. И. Браудо, заведовавший отделом Rossica в Петербургской Публичной Библиотеке. Ю. Д. Бруцкус был врачом, остальные члены Бюро были адвокатами. Задачей Бюро Защиты была борьба за равноправие, противодействие толкованию законов в невыгодном для евреев смысле, борьба со всякого рода направленными против евреев административными мерами, а также и с антисемитизмом. Бюро Защиты также организовывало представительство евреев в погромных процессах, приглашая адвокатов в качестве защитников или гражданских истцов. Действовало Бюро Защиты негласно.
Бюро Защиты возникло около 1900 г. До его возникновения барон Гораций Осипович Гинцбург в течение десятилетий являлся едва ли не единственным лицом, к которому со всех концов России обращались пострадавшие евреи, когда необходимо было бороться с жестокими и часто незаконными действиями властей. Барон Гинцбург возглавлял еще депутацию, принятую в аудиенции Александром III И мая 1881 г. после погромов. Царь сказал этой депутации, что евреи только предлог, погромы — дело рук анархистов. Но тут же прибавил, что они — результат еврейской эксплуатации коренного населения.[8]
Барон Гинцбург — один из основателей Общества распространения просвещения между евреями в России и его председатель в течение многих лет — посвящал также много времени и труда деятельности по правовой защите евреев. Человек очень отзывчивый, он едва ли не уделял этой задаче больше внимания, чем своим банковским делам, что, возможно, и было одной из причин того, что его дела в конце концов пошатнулись.
Для еврейских дел у него был в свое время специальный секретарь — Э. Н. Левин, большой знаток законодательства об евреях. Обращался барон Г. О. Гинцбург и к содействию Г. Б. Слиозберга. У Г. О. Гинцбурга были связи в правительственных кругах, и ему иногда удавалось добиваться отмены враждебных евреям мер — или даже предотвращать их принятие. Так, например, как свидетельствует Г. Б. Слиозберг, когда Плеве в свое время предложил усилить действие Временных правил 1882 г. и выселить из сельских местностей и тех евреев, которые в них поселились до 3 мая 1882 г., барону Г. О. Гинцбургу удалось убедить министра финансов Вышнеградского представить Александру III доклад с возражениями против такой меры. В результате этого предложение Плеве было отклонено.
Между бароном Гинцбургом и Бюро Защиты сложились очень странные отношения. Он, конечно, не участвовал в Бюро Защиты. Но Бюро Защиты для осуществления своих предположений часто нуждалось в содействии Г. О. Гинцбурга. В таких случаях более близкие ему деятели, Слиозберг, Браудо, Брамсон, а иногда и я как бы случайно у него встречались и совместно убеждали его сделать то, что Бюро считало желательным. Обычно это удавалось. Иногда, по более важным вопросам, он предлагал созвать у него совещание, на которое приглашались по его указанию разные лица дополнительно. Часто он приглашал М. А. Варшавского и М. И. Шефтеля.
В беседах с бароном Гинцбургом о Бюро Защиты никогда не упоминалось; он, вероятно, догадывался об его существовании, но вряд ли знал точно его состав.
Одной из первых задач, стоявших перед Бюро Защиты к тому времени, как я принял участие в его работе, была выработка записки на имя председателя Комитета министров С. Ю. Витте о необходимости равноправия для евреев. Так как евреи в России — за исключением губерний Царства Польского — не имели общинного управления, признанного законом, было решено, что записка будет подана за подписями правлений еврейских обществ и синагог в разных городах. Проект записки был составлен М. И. Кулишером и после бурного и детального обсуждения в Бюро Защиты был установлен ее окончательный текст.
Было решено, чтобы я поехал в Вильну, Ковно, Гродно, Витебск, Варшаву и Могилев для того, чтобы ознакомить местных еврейских деятелей с запиской, давать разъяснения по ее содержанию и получить надлежащие подписи. Кажется, посланы были делегаты и в другие города.
Почти одновременно с началом моей работы в Бюро Защиты, я принял участие в создании Еврейской Демократической Группы. В нее вошли несколько членов еврейского студенческого кружка, а также ряд членов Бюро Защиты — Г. А. Ландау, С. Л. Каменецкий, Л. М. Брамсон, А. И. Браудо, Э. Гинзберг. Впоследствии к Группе примкнули И. М. Бикерман, Р. М. Бланк, М. А. Кроль и др. Отдел Группы возник и в Москве, представители ее были и в других городах — например, А. С. Альперин в Ростове на Дону. Группа эта никогда не была многочисленной, но несмотря на это, она не лишена была влияния на еврейскую общественность. Она продолжала свою деятельность до февральской революции 1917 года, имея представителей в разных еврейских комитетах, обычно образуемых из представителей разных еврейских партий.
Большинство членов Еврейской Демократической Группы (и я в том числе) принадлежали к числу бывших членов Союза Освобождения, которые отказались войти в конституционно-демократическую партию, когда она была образована.
В качестве представителя Еврейской Демократической Группы я участвовал в Виленском съезде в 1905 г., а впоследствии в Политическом Бюро при еврейских депутатах, где я представлял Группу совместно с А. И. Браудо и Л. М. Брамсоном.
В Еврейской Демократической Группе возникла мысль о необходимости, наряду с подачей записки С. Ю. Витте, обращения к обществу с заявлением, требующим равноправия евреев. Текст этого заявления, конечно, должен был носить иной характер, чем записка. Оно должно было быть подписано индивидуально российскими гражданами евреями. Проект заявления был составлен Г. А. Ландау и обсужден в Группе. Под ним было собрано свыше 6000 подписей. Заявление это было опубликовано в печати в начале 1905 года. (Текст этого документа прилагается к настоящей статье).
Демократическая Группа предложила мне во время моей поездки собирать подписи и под этим заявлением. Таким образом, я отправился в путь с двумя документами, преследующими одну и ту же цель, но различными по своему характеру, адресу и подписям.
Выполнение моей миссии в Ковно, Гродно и Витебске прошло без всяких трудностей. Не было каких-либо прений по содержанию записки. Не трудно было мне собирать подписи и под заявлением Демократической Группы среди представителей местной демократической интеллигенции. В собраниях, в которых я говорил о записке, я избегал упоминать о заявлении.
Некоторые трудности возникли у меня в Вильне, где для слушания моего доклада о записке было созвано довольно многолюдное собрание. В нем, между прочим, участвовал и С. М. Дубнов, с которым я тогда впервые встретился. Он упоминает о моем приезде и об этом собрании в своих воспоминаниях.
В возникших прениях горячо и красноречиво выступил против текста записки один участник собрания, который был мне совершенно неизвестен, хотя я более или менее знал виленских общественных деятелей. Он доказывал, что русское еврейство должно требовать равноправия не путем подаваемой правительственной власти записки, тон которой естественно этим обуславливается, а предлагал много более радикальную формулировку. Я спросил своего соседа, кто этот оратор, и узнал, что это был д-р Шмарья Левин, незадолго до того прибывший из Елисаветграда в Вильну, где стал общественным раввином. Очевидно, Шмарья Левин хотел, чтобы документ носил тот характер, который имело заявление Демократической Группы. Мне пришлось ему возражать, хотя, конечно, я всецело разделял его настроение. Я сказал, что то, о чем он говорит, могло найти себе выражение в другом документе, но не в записке, подаваемой Председателю Комитета министров. Собрание с моими доводами согласилось.
В Могилев на Днепре я приехал через некоторое время после имевшего там место 10 и И октября 1904 г. еврейского погрома. Власти не принимали никаких мер к защите евреев. Особенно возмутительно было поведение могилевского полицмейстера, на глазах которого происходило расхищение еврейского имущества. Еврейские общественные деятели немедленно согласились подписать записку. Но все их мысли были сосредоточены на погроме, и они ожидали от делегата из Петербурга помощи и совета. Я составил прошение на имя прокурора Судебной Палаты, в котором было указано на преступное бездействие полицмейстера и предлагалось привлечь его к уголовной ответственности по соответствующим статьям Уложения о наказаниях. При этом в прошении говорилось, что если не будет найдено достаточно оснований к привлечению полицмейстера к суду, настоящее прошение является оклеветанием должностного лица и проситель предлагает в таком случае привлечь его за это к уголовной ответственности. Местный общественный деятель, доктор Лурья, согласился такое прошение подписать. Оно было мною лично по почте отправлено по назначению. Казалось бы, у обвинительной власти не было возможности уклониться от поставленной перед ней альтернативы. Однако, ни полицмейстер, ни доктор Лурья к ответственности привлечены не были.
Много сложнее оказалась моя задача в Варшаве. Наиболее влиятельным общественным деятелем там был Станислав Натансон, член семьи состоятельной и пользовавшейся всеобщим уважением. Натансон принадлежал к евреям, считавшим себя «поляками Моисеева исповедания». Станислав Натансон был вице-председателем Гмины — Правления Варшавской Еврейской Общины. Мне было сказано, что еврейское собрание имеет вес только в том случае, если оно созывается Станиславом Натансоном и происходит в библиотечной комнате его квартиры. По приезде я вместе с моим дядей Сигизмундом Фрумкиным, членом Гмины, посетил Станислава Натансона и сообщил ему о цели своего приезда. Он согласился созвать собрание, и мы приступили к составлению списка участников. Я сказал, что необходимо пригласить представителей всех течений в еврействе Варшавы.