Об этих двух циркулярах был внесен спешный запрос в Государственную Думу. Первыми, подписавшими запрос, были депутаты-евреи. Запрос обсуждался в заседании Государственной Думы 8 марта 1916 г. и речи за признание его спешности произнесли с. д. Туляков и трудовик Вершинин. Спешность была принята 91 голосом против 49. За спешность, по-видимому, голосовали и крайне правые, представитель которых Замысловский первым получил слово. Он произнес речь совершенно погромного характера, причем все время говорил о «жидах» и «жидовском запросе».
С. д. Чхенкели крикнул: «хулиган»! Тогда председательствующий товарищ председателя Думы Протопопов (ставший впоследствии печально известным, как последний министр внутренних дел царского правительства) призвал Чхенкели к порядку и предложил исключить его на одно заседание. Это предложение было принято Думой, после чего с. д. Скобелев также крикнул Замысловскому «хулиган» и также был исключен. Против исключения голосовали трудовики и с. д., еврейские депутаты и часть кадетов.
В следующем заседании с объяснениями выступили представители обоих министерств. Товарищ министра Кузьминский заявил, что циркуляр был выпущен без ведома министра и отменен последним, как только он о нем узнал. Характерно, что хотя министром финансов был Барк, отнюдь не имевший репутации антисемита, о том, чтобы отменив циркуляр, он принял какие-нибудь меры против виновников его рассылки — сведений не было. От имени министра внутренних дел выступил сам подписавший циркуляр Кафафов. Он сказал, что сведения, изложенные в циркуляре, получены были из «высоко авторитетного источника». Было ясно, что он имел в виду Верховное Командование. В свое оправдание он сослался и на то, что и до и после издания этого циркуляра он подписывал распоряжения, предписывающие принимать меры к предотвращению еврейских погромов.
После этих объяснений представителей министерств, слово по мотивам голосования получил земец-октябрист гр. Капнист 2-й. Он заявил, что в прениях по бюджету министерства внутренних дел он и его друзья осуждали мероприятия, направленные против евреев, но что для запроса он не видит юридических оснований. К тому же прошлое заседание (в котором выступал Замысловский) показало, как опасно такие вопросы возбуждать. По этим основаниям и в интересах мира, «мы, сказал он, будем голосовать за отклонение запроса».
Это краткое заявление произвело на присутствующих — я был в их числе — может быть, еще более тяжкое впечатление, чем непристойное выступление Замысловского. С. д. Чхенкели и Скобелев протестуют. Скобелев воскликнул: «Прогрессивный блок мертв, да здравствует регрессивный блок», а Чхенкели: «то, что автор циркуляра выступает здесь, а не сидит на скамье подсудимых — позор, позор, позор!».
Трудовая фракция также подала председателю письменный протест против того, что председательствующий в заседании 8 марта Протопопов допустил употребление обидного для евреев слова «жид».
После заявления Капниста отклонение запроса, притом огромным большинством, было неизбежно. Тогда при помощи Милюкова удалось получить слово депутату еврею Бомашу, первому подписавшему запрос, которому председатель сначала предоставить слова не хотел. Бомаш заявил, что в виду отмены министром финансов циркуляра, с одной стороны, и того факта, что подписавший второй циркуляр сослался на подписанные им циркуляры о предотвращении погромов, он запрос снимает.
Такой исход предпринятой против циркуляра акции произвел в еврейских кругах самое гнетущее впечатление. И в прессе, и в собраниях различных обществ еврейским депутатам бросали упреки в недостатке мужества. Следует, однако, принять во внимание, что они тут же на месте должны были немедленно решить вопрос о том, допустить ли до голосования и отклонения запроса или снять его. Вероятно, первое было бы правильнее. Но в виду огромной ответственности вряд ли кто-либо решится бросить камнем в еврейских депутатов за принятое ими решение.[13]
В блестящей статье в «Новом Пути» Г. А. Ландау, воздерживаясь от осуждения еврейских депутатов, доказывал, что вывод, который они должны сделать из случившегося, это выход из прогрессивного блока. То же, называя исход заседания позорным, высказал в «Еврейской Жизни» член Политического Бюро от сионистов Алейников. По-видимому, еще до этого инцидента за выход из Прогрессивного Блока в статье в «Еврейской Жизни» высказался Ю. Б. — (Ю. Д. Бруцкус).
События в России развивались с головокружительной быстротой. Менее, чем через год после заседания, посвященного Кафафовскому циркуляру, произошла революция 1917 года. Она разрешила вопрос о равноправии евреев в положительном смысле. Ни с какой стороны не было возражений против того, что все граждане должны быть равны перед законом. Для выработки соответствующего декрета министр юстиции А. Ф. Керенский образовал особую комиссию, единственным членом-евреем которой был Л. М. Брамсон. Последний был в постоянном контакте с беспрерывно заседавшим Политическим Бюро. Бюро высказалось за то, чтобы не издано было специального декрета о равноправии евреев — были голоса и за такое решение — а чтобы декрет носил общий характер, и отменял все существующие — вероисповедные и национальные ограничения. Но напуганные прежним опытом, евреи выразили пожелание, чтобы в декрете были перечислены статьи законов, им отменяемых, хотя, конечно, пропуск той или иной статьи в этом списке не привел бы к тому, чтобы она осталась в силе, так как вступительная часть декрета провозглашала отмену всех противоречащих принципу равноправия законов.
Декрет о равноправии был подписан меньше, чем через месяц после начала революции — 20 марта 1917 г. и опубликован 22 марта 1917 года.
Политическое Бюро постановило отправить к министру-председателю кн. Львову и также в Совет Рабочих Депутатов депутацию, но не с тем, чтобы выразить благодарность, а с тем, чтобы поздравить Временное Правительство и Совет с изданием этого декрета. Так гласило постановление Политического Бюро.
Мы отправились сначала к кн. Львову, где приветственная речь была произнесена Н. М. Фридманом. На нее ответил кн. Львов, речь которого была опубликована в «Правительственном Вестнике». Оттуда мы отправились в Президиум Совета Рабочих Депутатов, где от имени Политического Бюро говорил О. О. Грузенберг, речь которого напечатана в его «Очерках и Речах», вышедших в 1944 г. в Нью-Йорке.
Посылка этой депутации была последним актом Политического Бюро.
Задача, как нам казалось, была разрешена. К тому же прежние партийные группировки потеряли свое значение.
Когда после октябрьского переворота большинство участников Политического Бюро собиралось покинуть Россию, было решено составить комплекты наиболее существенных материалов Информационного Бюро. Один экземпляр этого комплекта был передан в Петербургскую Публичную Библиотеку через А. И. Браудо, а остальные экземпляры должны были быть пересланы за границу для передачи в Британский Музей, Парижскую Национальную Библиотеку и в Палестину И. А. Розову. Однако, ни один из пересланных за границу экземпляров не дошел по назначению, а переданный А. И. Браудо для СПБ Публичной Библиотеки экземпляр после кончины А. И. Браудо не мог быть там разыскан. Но совершенно случайно один экземпляр был обнаружен в Финляндии — очевидно, оставленный там лицом, взявшимся доставить его в Лондон или в Париж и в последний момент не решившимся на это в виду риска, сопряженного с тайной перевозкой такого документа через границу.
Этот экземпляр был мне доставлен в Берлин и передан мною И. В. Гессену для опубликования в его «Архиве русской революции». Документы эти были напечатаны в 19 томе «Архива».
ПРИЛОЖЕНИЕ
«В настоящее время обостренной постановки всех вопросов жизни русского государства и еврейский вопрос в его целом впервые после многих лет поставлен на очередь законодательной работы.
Правда, его далеко не забывали и в предшествующее время, его даже назойливо выставляли на первый план, подвергая евреев в жизни жестокой травле, в административном обиходе — беспрерывным угнетениям, в законодательстве — всесторонним ограничениям. Евреями пользовались, как громоотводом для разряжавшихся на сумрачном небе всенародного неустройства молний, стремились отвести на них нараставшее недовольство, выместить на них народные обиды.
Евреям тщательно закрывали доступ к просвещению, их отстраняли от общественной и государственной службы, во всех ее проявлениях; ограничивали в выборе занятий и местожительства; громадное большинство — массу заперли в перенаселенных городах и местечках черты оседлости, предоставляя им там вымирать от голода и болезней. То, что по отношению к другим являлось нарушением прав личности, прав имущественных, по отношению к евреям стало нормальным порядком существования. И как в экономическом отношении — масса доводилась до нищеты, а привилегированным группам всячески затруднялось существование, так в нравственном — евреев забрасывали грязью, стремясь унизить душу гнетом бесправия, позором бессильного перенесения обид. Не было того шага, который еврей мог бы сделать, свободно дыша; не было минуты в его жизни, уголка в его существовании, где бы кошмаром над ним не тяготело насилие, безнадежно отравляя то, что еще называлось жизнью.
И вот теперь собираются пересмотреть касающийся нас регулированный произвол и в известных пределах его видоизменить.
Мы не предугадываем результатов этого пересмотра: вне коренного изменения государственного строя России мы не можем рассчитывать на удовлетворение им наших запросов.
Тем не менее в эту минуту открытого проявления всех общественных требований и мы считаем своим долгом громко и недвусмысленно выяснить свой взгляд на наше положение, как евреев.