В первые дни мировой войны, в июле и августе 1914 года, русское еврейство, вместе со всем населением России, переживало патриотический подъем. Естественно, что в это время легко рождались слухи о будто бы предстоящей отмене существующих правоограничений. Но, как я помню, уже тогда передавали изречение одного скептика: «да, те евреи, которые будут убиты на войне, получат все права...»
Эта злая шутка оказалась до некоторой степени пророческой. В годы войны русские евреи действительно получили некоторые права — но какой ценой! После того как сотни тысяч евреев были варварским образом выселены из прифронтовой полосы во внутренние губернии и их было физически невозможно водворять обратно в черту оседлости, евреям разрешили жить вне пределов черты. Уволенные из армии вследствие ран и болезней евреи-солдаты принимались в учебные заведения вне процентной нормы. Но еще в начале 1917 года столько раз обещанный «общий пересмотр законодательства о евреях» казался таким же далеким и нереальным, как и раньше.
В первые месяцы войны, пока дела на фронте шли сравнительно хорошо, правительственные органы следовали в еврейском вопросе принципу «Business as usual». В это время я заведовал отделом юридической помощи в Обществе защиты женщин и, помнится, почти каждый день составлял для жен призванных запасных, терявших с уходом мужей право жительства в Киеве, прошения на имя «Его Высокопревосходительства Господина Киевского Генерал-губернатора» о том, чтобы полиция их не выселяла. Из выпуска журнала «Рассвет» от 5 января 1915 г. читатели могли узнать, что «по распоряжению Петроградского градоначальника были произведены облавы в некоторых районах столицы с целью удаления беспаспортных евреев... Обнаружено 18 лиц... Все эти лица за самовольное прибытие в столицу подвергнуты аресту на один месяц». В номере того же журнала от 8 февраля сообщалось, что меблированные комнаты Петровой на Екатерининском проспекте закрыты за допущение евреев, не имеющих права проживания. А в марте корреспондент из Киева сообщал, что «губернское правление отклонило ходатайство евреев-беженцев из Царства Польского о разрешении проживать» в этом городе...
Положение приняло трагический оборот, когда боевые неудачи заставили перенести военные действия на русскую территорию — в густо заселенные евреями губернии Западного края. В армии началась истерическая шпиономания и все еврейское население прифронтовой полосы было заподозрено в предательстве. В армейских кругах стали распространяться самые нелепые сказки и небылицы о евреях-шпионах и немецких агентах, и высшее военное командование, — которое либо также поверило в них, либо делало вид, что верит, — реагировало на этот бред массовым преследованием всего находившегося под его неограниченной властью еврейского населения края.
В апреле 1915 года мне пришлось побывать в оккупированной русскими войсками Галиции. Я ездил туда по поручению одной еврейской общественной организации и в Львове, Ярославе, Ржешове и Перемышле имел совещания с местными раввинами и общественными деятелями о помощи пострадавшему от военных действий еврейскому населению. По существовавшей тогда официальной версии, Галиция была не завоевана, а «освобождена» русскими войсками и ее предполагалось воссоединить с Российской Империей, как временно утраченную часть. В соответствии с этим полагалось считать, что местное население приветствует приход русских, как освободителей от австрийского ига. Исключение делалось только для местных евреев. В приказе, расклеенном в январе 1915 г. на улицах гор. Львова, говорилось о «явно враждебном отношении евреев Польши, Галиции и Буковины» и объявлялось, что в каждом населенном пункте будут взяты евреи-заложники, отвечающие жизнью за враждебные акты, совершенные их соплеменниками.
Вскоре после моего отъезда из Галиции началось наступление армии немецкого генерала Макензена и спешная эвакуация русских войск и администрации из всей оккупированной австрийской территории. При этом, по каким то непонятным соображениям, все еврейское население галицийских городов подверглось спешной эвакуации на Восток. В июне 1915 года мы видели проходившие по улицам Киева толпы галицийских евреев, которых, как арестантов, вели под воинской охраной по мостовой. А при посещении бараков, где их разместили перед отправкой в Сибирь, я, к ужасу своему, встретил некоторых из моих знакомых, с которыми я еще недавно вел беседы в их уютных квартирах в Львове и других городах...
Приказ о взятии евреев-заложников был вскоре после Львова развешен и в польской крепости Новогеоргиевск, а при последовавшем затем отступлении русской армии из Царства Польского начались массовые выселения евреев, по приказу командиров разных рангов, вплоть до героя галицийской кампании ген. Рузского. Евреев выселили из Жирардова, Вискидок, Прушкова, из всей Плоцкой губернии и т. д. Наконец, в апреле 1915 года, по приказу самого Верховного Главнокомандующего, были выселены 40000 евреев из Курляндской губернии и в мае 120000 евреев из Ковенской губернии.
Как реагировали гражданские власти на эти, неслыханные по тем временам, меры военного командования? Местные власти были парализованы, так как военное начальство имело неограниченные полномочия на всей обширной территории «театра военных действий». Но бессильно было и центральное правительство в Петербурге. Сохранился документ, дающий красочное описание реакции, вызванной мерами Главного командования у членов тогдашнего Совета министров. Помощник управляющего делами Совета А. Н. Яхонтов вывез за границу протоколы заседаний Совета министров за июль и август 1915 г., в которых он с почти стенографической полнотой записал происходившие в этих заседаниях прения. Из этих протоколов, напечатанных в Берлине в «Архиве русской революции», мы можем узнать много поучительного.
Главным вдохновителем гонений был начальник штаба Верховного Главнокомандующего ген. Янушкевич. В официальной бумаге он сообщил Совету министров, что считает все меры, принятые в отношении евреев, еще «весьма слабыми». «Ставка окончательно потеряла голову», — говорил по этому поводу в заседании Совета военный министр Поливанов, — «...Мы здесь в своей среде, и я не скрою подозрения, что для Янушкевича евреи являются одним из алиби».
По обсуждении этого доклада, Совет министров пришел к заключению, что «неотложно необходим демонстративный акт по еврейскому вопросу». Однако, по откровенным заявлениям членов Совета, решение это диктовалось мотивами отнюдь не государственного или гуманитарного характера. Большую роль сыграли настойчивые сообщения министра иностранных дел Сазонова о реакции европейского общественного мнения на преследования евреев. Министр финансов Барк по этому случаю пожаловался на то, что «всеобщее возмущение по поводу отношения к еврейству» приводит к «трудностям с размещением государственных бумаг».[33]
Министры долго не могли решить, в какую форму облечь этот вынужденный акт. Опасаясь резкой оппозиции со стороны правых, не считали возможным проводить его через Государственную Думу. В конце концов, вспомнили о статье 158 Учреждения министров, давно сданной в архив и лишь по недосмотру не вычеркнутой из Свода законов после 1905 г. Статья эта давала министрам право в чрезвычайных обстоятельствах «действовать всеми вверенными им способами». На основании этого сомнительного права, министр внутренних дел 15 августа 1915 года разослал губернаторам и градоначальникам циркуляр следующего содержания:
«Уведомляю Ваше Превосходительство, для зависящих распоряжений, что в виду чрезвычайных обстоятельств военного времени и впредь до общего пересмотра в установленном порядке действующих о евреях узаконении, согласно постановлению Совета министров от 4 августа и на основании ст. 158 и 314 Учреждения министерств изд. 1892 г., мною разрешено евреям жить в городских поселениях, за исключением столиц и местностей, находящихся в ведении министерств: Императорского Двора и Военного.
Кн. Н. Щербатов».
Так произошла отмена черты еврейской оседлости — в виде «демонстративного акта», вызванного «чрезвычайными обстоятельствами военного времени» и имевшего целью ублаготворить общественное мнение за границей и облегчить размещение государственных займов...
Циркуляром 1915 года черта была отменена лишь частично: оставался в силе установленный Временными правилами 1882 г. запрет селиться вне городов и местечек,[34] и запретными для евреев оставались города Петербург и Москва и области Войска Донского, Кубанского и Терского.
10 августа того же года было издано Высочайше утвержденное положение Совета министров, по которому евреям-участникам войны, уволенным из армии по ранениям или болезни, и их детям, разрешалось поступать в учебные заведения «вне конкурса и не считаясь с существующими ограничениями». Вслед затем министр юстиции издал правила о приеме евреев в адвокатуру, которые внесли некоторые послабления в существовавший порядок и установили для приема евреев в адвокаты процентную норму.
Этими мерами и полумерами ограничились облегчения, которые правительство было вынуждено дать евреям в эпоху мировой войны. Все они носили «временный» характер, ссылались в свое оправдание на «чрезвычайные обстоятельства» и не давали никакой надежды на скорое принципиальное разрешение вопроса об отмене еврейских правоограничений.
С 1916 года, когда положение на фронтах несколько окрепло, вопрос о положении евреев совершенно заглох. Правда, в программе думского Прогрессивного блока значился пункт о «вступлении на путь отмены ограничений в правах евреев, в частности, дальнейших шагов к отмене черты оседлости, облегчения доступа в учебные заведения и отмене стеснений в выборе профессий». Но никаких конкретных шагов для исполнения этих пожеланий сделано не было.