«Процентная норма» в гимназии вызвала приток еврейских подростков в уездные и городские училища, прежде ими игнорировавшиеся. Если в 1886 году число евреев в этих школах составляло 4,4%, то четверть века спустя, в 1911 г., их уже было до 8,8%, в абсолютных цифрах — 14356 учеников. Никаких значительных перемен не внесло и вступление России при Николае II на конституционный путь. В 1909 г. «процентная норма» была видоизменена — 15% в черте оседлости, 10% вне черты и 5% в столицах.
По данным Еврейского Колонизационного Общества за 1878—1899 гг. еврейская учеба в черте оседлости рисовалась в следующих цифрах. В черте существовали 25000 хедеров, из них 24500 частных и 500 общественных. Обучались в них 363 тысячи учеников, т. е. около 64% всех еврейских детей. Из них мальчиков было 94,2%, девочек 5,8%. Только в части хедеров детей обучали русскому языку. Главный источник доходов хедеров — плата за учение — составляла в год 7,5 — 8 миллионов рублей. Что касается общих школ, то по официальным данным, относящимся к 1911 году, — мы видим, что в начальных школах обучалось 270155 учащихся, из них в организованных евреями школах 200797 учащихся. В общих государственных и городских школах обучалось 69358 еврейских детей — 25,7% всех еврейских детей школьного возраста. Число евреев в гимназиях и реальных училищах выражается в следующих цифрах: в 1886 году — 9225 мальчиков, 10% общего числа школьников, и 5213 девочек, т. е. 8,1 %. А в 1911 году число еврейских мальчиков, в тех же школах, возрастает до 17597 — 9,1% и 34981 девочек — 13,5%.
Совершенно иной облик являет собой число евреев-студентов в высших русских школах. В 1886 г. насчитывалось в них 1856 студентов-евреев, 14,5%; в 1902 г. — 1250 — 7%; в 1907 г. — 4266 - 12,1% и в 1911 году - 3602 или 9,4%.
Еврейская молодежь заполнила частные высшие школы. Так напр., в Киевском Коммерческом Институте в 1912 году насчитывалось 1875 студентов-евреев. Тысячи молодых евреев обучались также в основанном Бехтеревым Психоневрологическом институте в Петербурге.
Хотя экстернам ставились препятствия, тем не менее и экстерны, и окончившие за границей массами держали экзамены в высшие учебные заведения.
Вкратце нужно остановиться также на женском образовании среди евреев. Еще с шестидесятых годов процесс привлечения еврейских девочек к общему образованию заметно рос.
Оппозиция широких еврейских масс к русской школе, продиктованная страхом перед обрусением и отрывом от религиозной традиции, была в отношении женщин много мягче. С другой стороны, еврейские матери очень заботились о насаждении еврейской и русской грамотности среди дочерей. Одесса уже в начале 60-х годов гордилась образцовой и бесплатной средней школой для девочек, насчитывавшей 350 учениц. В трех женских школах Витебской губернии обучались еще в 1862 году — 53 еврейские девушки; в двух «пансионах» Бердичева были 102 ученицы; в восьми средних школах Киевской губернии зарегистрировано было в 1863 году — 198 евреек, а в 11 школах Виленского учебного округа числилось 590 еврейских девушек. В последующие годы рост частных школ довел число еврейских девушек, обучавшихся в элементарных, средних и высших школах и в профессиональных училищах, до десятков тысяч.
В связи с ограничением доступа к среднему и высшему образованию, еврейская общественность нашла выход из положения в создании частных школ для детей — типа начальных, средних, профессиональных и субботних. Появились учебные заведения с курсом гимназий и реальных училищ. Первые еврейские гимназии учреждены были Иглицким в Одессе, Эйзенбергом в Петербурге, Каганом в Вильне, Ратнером в Гомеле, Гуровичем в Белостоке. Еврейские частные женские гимназии имелись во многих городах черты оседлости. В этих гимназиях преподавательский персонал, равно как методы преподавания и программы, соответствовали требованиям современной школы. Большой популярностью пользовались и коммерческие училища, состоящие в ведении министерства финансов, куда в начале до 90-х гг. доступ евреям не был ограничен. После введения ограничений в Одессе открылось коммерческое училище Фейга (40% евреев), а в Киеве — образцовое Коммерческое училище, основанное местным купечеством, и частное училище Натансона. В некоторых коммерческих училищах число евреев доходило до 50%. Ограничениям и особому надзору министерства внутренних дел подвергались зубоврачебные, фельдшерские и акушерские школы. Военное министерство со своей стороны ограничило доступ евреев в фармацевтические школы.
Государственная Дума четвертого созыва приняла, за год до первой мировой войны, закон о введении всеобщего обязательного обучения. Земства и города, а также и. еврейские культурные учреждения на местах предприняли ряд шагов, чтобы сетью обязательного обучения было охвачено еврейское население и чтобы в нее могли быть включены уже существующие еврейские школы. Проект был рассчитан на окончательное проведение его к 1922 году, но ему не было суждено осуществиться, так как война опрокинула все планы в области народного образования.
Еще в июне 1914 года опубликован был закон о частных учебных заведениях, не пользовавшихся правами правительственных. Закон обеспечивал народностям России свободу в выборе языка преподавания, что открывало широкие возможности для развития еврейского образования на идиш и древнееврейском языке.
Среди многих народностей России — евреи оказались первыми, по которым тяжко ударили военные неудачи и общенародные испытания эпохи 1914—1916 годов. Выселения евреев в прифронтовой полосе и массовое беженство обрекли на скитания сотни тысяч евреев, вынудив правительство — сначала фактически, а затем и формально — ликвидировать «черту оседлости». Поток еврейских беженцев хлынул во внутренние губернии России — в Пермскую, Тамбовскую, Воронежскую и др., куда доступ евреям был раньше закрыт. Еврейская общественность была поставлена не только пред вопросом о срочной помощи и устройстве на новых местах выселенцев, но и пред проблемой воспитания и обучения их детей. К чести организованной еврейской общественности, в первую очередь, таких организаций, как ЕКОПО, ОПЕ, ОРТ и ОЗЕ, следует сказать, что они достойно справились с задачами, порожденными войной, а сотни еврейских педагогов проявили высокий уровень самопожертвования в новых и трудных условиях, в которых очутилось дело обучения и воспитания еврейских детей.
Г. АРОНСОН. ЕВРЕИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ, КРИТИКЕ, ЖУРНАЛИСТИКЕ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
1
Появление русско-еврейской художественной литературы, начало творчества еврейских писателей, беллетристов и поэтов на русском языке, естественно совпадает по времени с возникновением русско-еврейской периодической печати. Эти органы печати были вызваны к жизни жгучей потребностью народившейся русско-еврейской интеллигенции служить интересам и нуждам своего народа и поставить еврейский вопрос перед властью и перед общественным мнением России на языке русской культуры, являющимся и государственным языком. В этих органах печати, естественно, доминировали задачи публицистические и общественно-политические. Но самым фактом своего возникновения и существования русско-еврейская печать стимулировала и вызывала к жизни среди представителей русско-еврейской интеллигенции дремлющие творческие силы, созревшие в общении с русской культурой, и художественные дарования.
Особыми средствами, средствами искусства, еврейские беллетристы, на свой лад, стремились передать свой житейский опыт, свое знание и свои наблюдения над еврейской народной жизнью и этим содействовать той же цели служения народу, которую осуществляли политики и публицисты в русско-еврейских изданиях. Это сознание долга перед своим народом придавало специфический характер русско-еврейской художественной литературе, особенно в первый, пионерский, период, когда писатель отчетливо сознавал, что его читателем является не только еврей, но и новый читатель из русской среды, для которого русское еврейство являлось загадочным сфинксом: либо в величественном, но абстрактном образе Вечного Странника Агасфера, либо в весьма непрезентабельном, жалком, уродливом и отталкивающем образе, — который однако у ряда прославленных русских писателей ассоциировался с евреями, жившими в бедности, бесправии и непосильном труде в черте оседлости.[58]
Русско-еврейский писатель прежде всего, конечно, обращался непосредственно к евреям — лицом к родному читателю. Но русский язык, в орбите которого шло его творчество, обязывал его к оглядке, к сдержанности, особенно в обрисовке ветхого, отжившего, ортодоксального уклада или отрицательных черт отмирающего кагального быта. При этом в ущерб художественности русско-еврейская беллетристика неизбежно рисковала впасть, а подчас и впадала, в тенденциозность и порой невольно становилась жертвой апологетики. Все это следует учитывать, излагая и оценивая основные факты истории русско-еврейской художественной литературы.
Отмеченная нами связь творчества русско-еврейских писателей с периодической печатью сказалась уже с самого начала. Достаточно сказать, что одним из инициаторов и первым редактором первого русско-еврейского журнала «Рассвет» в Одессе был русско-еврейский беллетрист О. А. Рабинович, что другой беллетрист, один из пионеров русско-еврейской литературы, Л. О. Леванда был редактором «Русского Еврея», что в «Еврейской Библиотеке» А. Е. Ландау, в «Рассвете» и особенно в «Восходе» систематически появлялся ряд романов, рассказов и стихотворений русско-еврейских писателей Следует также подчеркнуть, что некоторые произведения русско-еврейских писателей встречали гостеприимство в русских толстых журналах: от «Записок еврея» Г. Богрова в «Отечественных Записках» Некрасова в 1872-73 гг. до работы А. У. Ковнера «Из записок еврея», нашедшей убежище (под псевдонимом А. Г.) в «Историческом Вестнике» за 1903 год, то есть 30 лет спустя, — того самого Ковнера, трагическая судьба которого, раскрытая после революции, привлекла к себе широкое внимание, обнаружив при этом, что корреспондентом Достоевского по еврейскому вопросу в его «Дневнике писателя» оказался именно Ковнер, отбывавший тогда тюремное заключение по уголовному делу.