ечения этой литературы.
По странам развития первый период (1785—1850) можно считать западным, или германо-итало-австрийским, а второй (1890—1915) восточным, или русско-польско-палестинским.
А по литературным течениям — первый период (1785—1860) можно назвать романтическим, второй (1860—1880) — реалистическим, третий (1880—1900) — неоромантическим, и, наконец, четвертый (1900—1915) — модернистским...
II
Первые толчки к просвещению и к возрождению древнееврейского языка и литературы русское еврейство получило от евреев Германии и Австрии. Новое движение «маскилизма» (Maskil — просвещенный, интеллигент) родилось на Волыни, по близости с Галицией, и на Литве, по близости с Германией. На Волыни первые лучи «гаскалы» (просвещения) распространял Исаак Бер Левинсон (1788—1860). В царствование Николая I евреи еще всецело были поглощены или изучением Талмуда и его многочисленных комментаторов, или же — торговлей. Занятие земледелием или ремеслами и изучение государственного языка или светских наук считались недопустимыми: это может отдалить от изучения религиозной письменности и совратить с «пути истины». Это опасение имело тогда некоторое основание. Николай I, стоявший за приобщение евреев к земледелию и к русской культуре, действительно помышлял о том, как бы вербовать среди евреев побольше прозелитов. Но евреи, вместо того, чтоб само просвещение приспособить к условиям их национального существования, заперлись в духовном гетто и знать не хотели, что за стенами его происходит великая переоценка всех ценностей. Левинсон произвел опыт такого приспособления. Цитатами из древней и средневековой письменности он доказывал, что евреи были земледельцами не только до разрушения Второго Храма, но и много веков после этого; что выдающиеся талмудисты были ремесленниками; что лучшие люди в Израиле знали греческий, арабский и испанский языки и даже писали на этих языках религиозно-философские трактаты и т. д. Таким образом Левинсон боролся с предрассудками его современников их же орудием.
На Литве действовал в том же направлении, но другими средствами М. А. Гинцбург (1795—1846). Он популяризировал светские науки на древнееврейском языке, который у него, как и у И. Б. Левинсона, обогатился и библейскими словами и формами. М. А. Гинцбург руководился правилом: «Не бороться с тьмой, а вносить свет». Он пишет «Всеобщую Историю», переводит повести и рассказы общего содержания, в художественной биографии своей наглядно показывает всю бессмысленность старого еврейского воспитания. А в целях сближения русских евреев со страной, в которой они живут, он составляет краткую «Историю России», — первую в этом роде, — и пишет книгу об Отечественной войне.
Появившийся в то же самое время и в той же Литве поэт А. Б. Лебензон (отец), известный под псевдонимом «Адам Гакоген» (1794—1878) — романтик. Лучшие его стихотворения, это — те, в которых лирика соприкасается с философией и Welt-schmerz превращается в богоборчество, — в обвинительный акт против Творца. Его творчество далеко от жизни и от чистого искусства.
Поэтом в современном смысле был его сын, Михаил Лебензон (1828—1852), гениальный юноша, унесенный в могилу чахоткой на 24-ом году жизни. Он оставил после себя, кроме перевода III и IV книг «Энеиды» Виргилия, 2 небольшие книжки стихотворений, «Песни Сиона» и «Арфа Сиона». Первая содержит б исторических поэм библейского содержания.
В «Арфе Сиона» собраны мелкие стихотворения, оригинальные и переводные. Оригинальные стихотворения — перлы древнееврейской лирики. Эротические стихотворения Лебензона-сына дышат непосредственностью и искренностью.
Товарищ Михаила Лебензона, Иегуд-Лейб (Лев Осипович) Гордон (1830—1892) впоследствии был прозван «еврейским Некрасовым». Но в первый период творчества и он обрабатывал исторические темы в духе романтики. Весьма выдающимися можно считать его более поздние поэмы. Одна из них рисует изгнание евреев из Испании, когда в один день было выселено 300000 человек.
И снова изгнанье... Ряд мрачных веков
Скитанья, презренья и злобы врагов
Настал для несчастных. Европы столицы
Им дали одни лишь гробы и темницы,
Их в Африке ждали неволя и цепь,
Поила их кровь азиатскую степь;
Наполнилась трупами бездна морская,
И крови потоки на суше текли...
Но скрылся Всевышний с небес, не взирая
На слезы и муки земли.
Другая поэма И. Л. Гордона «В пасти льва» рисует картины Иудео-Римской войны времен Веспасиана и Тита (70 по Р. Х.).
Вместе с исторической поэмой появился на древнееврейском языке и исторический роман. Исторический роман «Агават Цион» (Сионская любовь), появившийся в 1853 г., был первым еврейским романом вообще, и автор его, Абрам Мапу (1808—1867), был отцом еврейского романа. Но «Сионская любовь» — больше, чем обыкновенный исторический роман. Это — полное воссоздание блестящей эпохи Первого Храма — времен пророка Исайи и царя Езекии. Если какой-нибудь археолог вздумал бы выдать книгу Мапу за найденную рукопись пророка VIII или VII века до Р. Х., ничто не обнаружило бы этой мистификации, — настолько выдержана вся эта книга как по содержанию, так и по языку, в древнееврейском духе. С помощью непостижимой интуиции бедный литовский учитель постиг эпоху, столь отдаленную от его собственной. Здесь история не конструируется, а живет, — живет кипучей жизнью древнего Иерусалима со своими пророками и лжепророками, со своим политическим и духовным величием и своими страшными моральными и социальными язвами.
Роман «Сионская любовь» имел неотразимое действие на еврейскую молодежь не только потому, что он воскресил перед ней светлое прошлое Израиля, но косвенно задевал и российскую действительность. Контраст между прошлым и современностью слишком бил в глаза. Блестящий, свободный и самоопределяющийся Иерусалим времен Езекии — и крайняя приниженность евреев во времена Николая I; лучезарный свет этического учения глубочайшего из пророков — Исаии, — и кромешная тьма узких фанатиков и мракобесов русского еврейства 50-х годов — как мало гармонировало одно с другим! Этот контраст чаровал и пленял молодых евреев — современников Авраама Мапу.
От неприглядной действительности они бежали к романтическому прошлому, — и первый роман Мапу, как и. последовавший за ним в 1865 г. второй его роман «Самарийские козни», стали для еврейских просветителей второй Библией, Они возбуждали отвращение к темным сторонам жизни старого гетто и будили чувство гражданственности и национальное самосознание. Как и просветительное, освободительное движение, так и национально-сионистское движение среди евреев многим обязаны этим романам.
III
В эпоху великих реформ в России нарождается периодическая печать на иврит: в 1857 г. появляется первая древнееврейская еженедельная газета «Гамагид», а в 1860 г. появляются сразу 2 еженедельные газеты на древнееврейском: «Гакармел» в Вильне и «Гамелиц» в Одессе, последний из которых, переведенный в Петроград, просуществовал, с перерывами, целых 44 года (1860—1904). К ним присоединяется в 1862 г. 4-я газета «Гацефира» в Варшаве. Вместе с периодической печатью рождается и еврейская публицистика, трактующая о вопросах живой жизни; и, вместе с нею, вся еврейская литература не витает более в эмпиреях.
В этот период еврейской литературы особенно сильно сказывается на ней влияние русской литературы. Более либеральные веяния сблизили еврейскую интеллигенцию с русской, и русский реализм, даже в его крайних проявлениях, сильно чувствуется во всей еврейской письменности этого периода. Влияние Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Некрасова и др. весьма заметно в произведениях лучших представителей просветительно-обличительного течения еврейской литературы. Нарождается критическая литература на древнееврейском языке (этюды Ковнера, Паперны, Абрамовича, Смоленскина), которая глубоко проникнута идеями Писарева и Добролюбова. Вместе с этим появляется целый ряд книг по естествознанию, по истории и географии (Шульмана), по истории России (Манделькерна). В этих сочинениях сквозит стремление пойти рука об руку с прогрессивной Россией и «заслужить» равноправие, осуществление которого считалось тогда предстоящим в близком будущем.
И древнееврейская беллетристика изменилась тогда коренным образом. Тот же Мапу, который в двух романах своих как будто совершенно слился с прошлым, печатает, начиная с 1857 г. новый роман «Ханжа», из современной жизни. В этом романе он рисует быт русско-литовского еврейства с небывалым до той поры реализмом, бичует святош и воротил и типичных талмудоведов-тунеядцев. А С. М. Абрамович, ставший впоследствии известным под именем «Менделе Мохер-Сфорим», изображает в своем романе «Отцы и дети» быт волынских и подольских хасидов и показывает всю бессмысленность религиозных суеверий и весь вред социальных предрассудков этой тогда особенно отсталой части еврейства. Абрамович зло высмеивает также гебраиста-романтика, для которого библейская фраза стала фетишем и который запросов новой жизни знать не хочет.
Подобно романисту Мапу, меняется и поэт Гордон. Он, который в 50-х и в начале 60-х годов занимался, главным образом, историческими сюжетами, теперь становится грозным обличителем традиционного еврейства. А с 1869 г. Гордон выступает и как публицист, присоединяясь к борьбе за реформирование еврейской религии, которую вел один из лучших еврейских публицистов, М. Л. Лилиенблюм (1843—1910), напечатавший в газете «Гамелиц» за 1869—1870 г. ряд статей, в которых доказывал, что позднейшие наслоения еврейской обрядности сделали исполнение всех требований еврейской религии для современного еврея-человека совершенно немыслимым. А в 1876 г. Лилиенблюм издает замечательную книгу «Хатос Неурим» (Грехи молодости), в которой он с искренностью Руссо раскрывает язвы исковерканной души, которые он считает результатом воспитания, основанного на изучении отжившей, сухой, чисто богословской письменности.