Алгоритм разума предусматривает, что это интегральное чувство является главным регулятором поведения: человек всегда стремится достигнуть максимума плюсов - повысить уровень приятного или хотя бы уменьшить неприятное.
На центрах "приятно-неприятно" суммируется состояние всех частных чувств, точнее, их положительных и отрицательных составляющих. В результате получается некоторая сумма с положительным или отрицательным знаком. В модели мы называем это "уровень душевного комфорта", УДК.
У чувства есть один враг и друг: адаптация. Ни одно из чувств не держится на пике долго, обязательно стремится к нулевой линии. К равновесию. Механизм адаптации неясен (по крайней мере для меня), но ее существование не вызывает сомнения, и она необходима в модели. Так и существуют два противоположных процесса: тренировка, увеличивающая активность, и адаптация, уменьшающая ее.
Несколько слов об эмоциях. Их часто путают с чувствами - и правда, отграничить трудно. Где кончается страх и начинается ужас? То же с раздражением и гневом; с плохим настроением, грустью и горем. Разница как будто количественная, но эмоция что-то добавляет к чувству. Думаю, что эта добавка - мощное включение гормонов (адреналин?), изменяющих регуляцию тела и самого мозга. СУТ возбуждена, сознание быстро и напряженно, подсознание задавлено - господствует крайний субъективизм. Действует то чувство, от которого включилась эмоция. Природа создала эмоции для крайних случаев, когда под угрозой само существование животного. Чтобы сосредоточить всю мощь на главном направлении, а второстепенное oтключить: на все не хватит. Впрочем, это касается гнева и ужаса. Радость и горе действуют мягче, но и там избранные модели очень возбуждены, другие тормозятся.
Нужны ли эмоции для всякого, к примеру искусственного разума? Едва ли... Вполне довольно чувств.
Еще вопрос: характер. Понятие с очень расплывчатым содержанием. В моделях нужна точность. Ми определяем характер как способность к напряжениям - по их величине и по длительности. Напряжения - это уровень активности моделей, связанный со свойством нейронов и СУТ. Разную силу характер; можно представить через измерение его слабости. У слабых людей повышенная утомляемость, они не могут развить напряжение и удержать его. Сильные как бы нечувствительны к утомлению, поэтому способны делать гораздо большую работу. Так же, как с храбростью: ее можно выразить через нечувствительность к страху. Впрочем, это только модели. Как обстоит дело с характером в "живом" разуме, сказать не могу.
На этом можно закончить упрощенное изложение гипотезы об Алгоритме разума. К сожалению, реально воспроизвести гораздо труднее, чем придумать. Но гипотезы помогают в поисках истины.
В создании искусственного интеллекта мы, сотрудники отдела биокибернетики (Эрнст Михайлович Куссуль, Лора Михайловна и Алексей Михайлович Касаткины и я), не дилетанты. Сделано несколько действующих моделей на ЭВМ (наши РЭМ, МОД и другие), сделаны две самодвижущиеся тележки с "разумом" - ТАИР и "Малыш". Разум можно поставить только в кавычки, нужно большое воображение, чтобы так называть электронное устройство, способное выбирать дорогу в парке среди деревьев и ям и находить цель своего путешествия. Но в этом устройстве есть "мышцы", вернее, моторы и колеса, и минимум психики: модели предметов, качеств, действий, чувства (без эмоций!), рецепторы. Самое главное, есть СУТ - система усиления торможения, воспроизводящая сознание и подсознание. Кто еще может таким похвастать? Представьте только - Сознание и Подсознание! Не хватает нашим "разумам" самого пустяка: мало моделей, совсем мало - от 20 до 200 всего, мало связей - до 2000. Если сравнить с миллионами и миллиардами в мозге, то унизительно мало.
И в этом вся загвоздка. Нужно воспроизвести много моделей, способных давать энергию и передавать ее по связям на другие модели, чтобы образовались новые связи и была тренировка. Чтобы все модели имели связи с СУТ и подвергались ее регулированию. Пока невозможно создать разум с большим числом моделей, а без этого - лишь бледный суррогат, пригодный для демонстрации основных идей гипотезы об Алгоритме разума.
Неужели дело совершенно безнадежное?
Не думаю, хотя далек от излишнего оптимизма.
Мы попробовали два главных подхода: искусственный интеллект как программа на цифровой ЭВМ и как специальное электронное устройство, которое можно назвать "Аналоговый разум". Убедились, что на цифровой машине нельзя сделать сколько-нибудь сложный, универсальный разум, только специальные псевдоразумные программы. Аналоговый дает больше возможностей, но для этого еще нужно создать конструкции элементов и связей. Уверен, что искусственный разум возможен. Большинство кибернетиков думают так же, хотя мало кто представляет, что это такое.
Например, вопрос о чувствах. Зачем они искусственному интеллекту? Но интеллект, предназначенный для управления чем-то сложным, для достижения целей, должен руководствоваться критериями оптимизации, а эти критерии действуют как чувства "живых" разумов. Без них нет разума, если он перешагнул грань автомата.
Дневник. 31 декабря, среда, вечер
Больше месяца у меня не было смертей, сделал 19 сложных операций, думалось: вот так и закончу год. Не удалось. В последнюю неделю шесть операций, но погибли трое больных, двое тяжелых повторных с протезированием клапанов. Особенно жалко мальчика с тетрадой Фалло: на второй день перестала отходить моча, и ничего не могли сделать, такой умный мальчик, семь лет, а рассуждал об атомной энергии.
Как быть после такой тяжелой недели? Я сделал то, что должен: назначил на понедельник четыре операции с АИКом. Понедельник - это последний операционный день года. Двое суток прошло. Пока все хорошо.
Мне необходимы эти операции. Нужно переломить себя, свою трусость и слабость. Сразу переломить, у истоков, чтобы не укоренилась.
Год кончился. Конечно, я уже подсчитал итоги - до августа и после. До "революции" и потом. Вот результат: общая смертность с АИКом снизилась на треть, а по протезам клапанов больше чем вдвое. За год сделали 2150 операций на сердце, из них 611 с АИКом. Наверное, это самые большие цифры по Советскому Союзу.
Да, все как в лакированных производственных романах: были трудности, почти прорыв, герой напрягся, кое-что придумал, мобилизовал массы и вывел завод в передовые. Можно поставить точку (пока показатели не упали).
Вот только я никак не ощущаю себя героем. Массами тоже недоволен. Верно, получили приличные цифры, когда протезируем один клапан. Если изъять из статистики повторные операции, то получим 8 процентов. Но два клапана - уже много хуже, а с врожденными пороками сердца вообще никаких сдвигов. Больные с тетрадой Фалло умирают так же, как восемнадцать лет назад, - каждый пятый. Так примерно по всему Союзу.
Поэтому "производственный роман" нужно продолжать.
Дневник. Пятница, 16 января
Новый год быстро покатился вперед. Хочется записать события. Собственно, событий нет. Но как на качелях: вверху, внизу.
Утром еду в трамвае на работу. Восьмой номер - от конца до конца. У меня даже есть постоянное место - редко занимают. Сижу, читаю. Подсаживается товарищ средних лет, ординарной наружности.
- Вы Николай Михайлович? Можно к вам? Что скажешь? "Пожалуйста". Не очень любезно, хотя книги нет, не читаю.
- Вы мне жизнь спасли в 1953 году... Не помните?
К таким словам отношусь с осторожностью: многие склонны преувеличивать, а есть и вовсе придуманное. Но все же приятно, человек слаб.
Рассказал следующее.
Кавалер нескольких орденов. В конце войны тяжело ранен в позвоночник. До 53-го года в госпиталях. Суть ранения: большой осколок в теле позвонков, в грудном отделе, против корня легкого. Постоянно гноился, свищи, одиннадцать раз оперировался, не радикально. Я будто бы удалил осколок, вычистил костную полость, поставил "трубу" (дренаж). Сказал, что должно зажить. И действительно зажило. После этого он занялся физкультурой - упражнениями, бегом, моржеванием - и теперь в отличной форме. Люди не верят его возрасту. Живет хорошо.
По мере рассказа прояснились в памяти те далекие времена, когда приехал в Киев и мне создали отделение в госпитале для инвалидов Отечественной войны. Лечились больные с осколками и пулями в легких, абсцессами.
Так иногда перепадает приятное. Спас жизнь или нет? Может быть, и так. В конце концов гнойный процесс привел бы его к могиле. А теперь не только здоров, но, кажется, и счастлив...
Вчера был очень тяжелый день.
Утром шел в клинику в большой тревоге - двое из троих с высшей степенью риска.
Сорокалетний мужчина, Семен его зовут, одиннадцать лет назад перенес комиссуротомию. Поступил два месяца назад: тощий, слабый, с большой печенью, отеками. Обследован: митральный клапан сплошь кальцинирован. Самое главное: никудышные легкие. Дыхательные резервы - сорок процентов от нормы. Сколько раз пытались его выписать, пугали опасностью операции, а он ни в какую, оперируйте - и все! Позавчера протезировали ему митральный клапан, и все пока идет прилично, если не считать легкого психоза: много говорит. Можно себе представить: ходил по краю безнадежности и вдруг перевалил на эту сторону. Не перевалил еще, а только занес ногу. Стоит развиться маленькой пневмонии или инфекции, и он пропал. Но он этого не знает. Если до операции пугали, то теперь говорим: "Все хорошо, бодрись!"
Другая - женщина из Одессы, зовут Зина, с такой же, если не хуже, судьбой. Положили, так как отправить страшно - может дорогой умереть. У того - легкие, у этой - печень и ревматизм. Подлечили, пытались выписать.
Был неприятный разговор с мужем.
- Риск крайний. Отказать категорически не могу, шансы есть, но очень малые. Прошу, заберите, мы не можем дольше держать, лечение такое же, как в своем городе.
Отказывается.
- Тогда пишите расписку: "Настаиваю на операции, несмотря на предупреждение о крайнем риске".