Времена не выбирают
Многие сейчас говорят, что мы живем в какое-то особо сложное для психики время. Перенасыщенный информацией человек несется на работу, а вечером, приходя домой, не может успокоиться, продолжает барахтаться в информационном потоке, пока, наконец, не заснет, уронив голову на клавиатуру. В таких условиях разве не труднее обнаружить в себе счастье?
Нет, я считаю, что ощутить себя счастливым во все времена было возможно и во все времена было непросто. Не думаю, что наше время чем-то принципиально отличается в этом смысле: оно по-своему сложно, но по-своему просто. Даже в наше время не все люди живут в такой безумной суете. Мы говорим о горожанах, о Москве прежде всего. Но это, как известно, не все человечество и даже не вся Россия. Хотя и в Москве есть много людей, которые живут тихо, медленно, спокойно и без избытка информации. Знаю людей, которые ходят на работу, и работа у них не особенно напряженная, возвращаются домой и ложатся спать. У них ничего не происходит и никакого перенасыщения впечатлениями и информацией нет. Просто все выбирают подходящий образ жизни: кому-то нравится беготня, суета и переизбыток информации, а кому-то комфортно в неспешности и покое. Ведь человек живет, в конечном итоге, так, как хочет.
Правда, некоторые так себя загоняют, что теряют ориентиры и плохо понимают, что соответствует их ритму, их темпераменту. Например, флегматик может ринуться в активную деятельность, и ему сначала даже покажется, что он – как рыба в воде. Но не заставят себя ждать вспышки раздражения, внезапный упадок сил, а потом – ощущение опустошенности. Хорошо, если человек понимает, что он просто оказался не на своей волне, сам с собой не совпадает. Тогда он может сменить сферу деятельности, например, перестать бегать и работать из дома через интернет, и все постепенно придет в норму.
Еще такой загнанный, вечно спешащий горожанин пытается справиться со стрессом, регулировать свое эмоциональное состояние с помощью разных «технических средств», например, откликается на объявление о занятиях йогой. Можно ли таким образом преодолеть невротические, психотические состояния, найти в себе некую тишину, покой? Наверное, да. Но только к счастью это не имеет отношения. Поэтому познание себя – это очень важно. Построить свою жизнь без самопознания невозможно.
Страдания не больше жизни
Всякие модные нынче психотехники, околовосточные и парарелигиозные практики настраивают человека на то, чтобы избежать страдания. В христианстве подход принципиально иной.
Христиане считают, что счастье произрастает из глубины души, где живет фундаментальное духовное ощущение бытия: «я есть». Это не телесное, не физиологическое, не психологическое, а именно духовное ощущение, переживание своего бытия. И оно в своей силе, в своем первоисточнике настолько сильное, что его не может победить совокупность всех страданий. Но и это не предел. За ощущением бытия стоит Господь, который дал человеку жизнь. И в этом ощущении, в этом созерцании сотворенный Богом человек не ограничен. Как говорят святые отцы, в этом созерцании человек не знает границ и мер, они ему не открыты. И при этом святые отцы своим опытом свидетельствовали, что сначала – жизнь, а потом ее страдания. Если нет жизни, не будет страдания, а если страдание есть, значит, жизнь есть!
Нередко мне приходится сталкиваться с «неисцеленными страданиями». Мать плачет о погибшем сыне, или вдова оплакивает свое горе. Но оплакивание становится постоянным, «неисцелимым». Кажется, что сила горя настолько велика, что выплакать его нельзя. Но это не так. Сила горя всегда меньше жизни, в которой приключилось горе. Человек может избрать «горевание» своим смыслом жизни, своей главной задачей. Это эмоциональное застревание, фиксация на одной эмоции, когда все остальные чувства подавлены или сведены на нет. Такое упорствование в горе есть род зависимости, способ обретения себя, вывернутый наизнанку, проще говоря – извращение. Горе как способ не жить в жизни.
Помочь таким людям крайне сложно, потому что они закрыты в своем горе, как в скафандре, как в скорлупе, и выходить оттуда не желают. Кроме того, такое горевание зачастую расценивается как нравственный «подвиг», имеет нравственное оправдание, а это – подмена духовной жизни. Горюющая мать или вдова мнят, что они служат таким образом преданности и верности усопшим. А на самом деле – ублажают себя, удовлетворяют свою потребность в эмоциональной близости с личностью усопшего, не отпускают его в мир иной. Им кажется, что, если отпустят близкого от своего сердца, жизнь их окажется пустыней. Вот и берегут свое горе как смысл жизни. А ведь душа их не пустыня, она – рай, оазис, но они не знают об этом, не знают себя.
Мне приходит на ум диалог из «Расторжения брака» К.С. Льюиса: там райское существо объясняет даме из ада, что она своей скорбью по умершему сыну, своими показными страданиями терроризировала всю семью, лишая их жизни. Адама твердит, что материнская любовь – это святое!
Святость и счастье: эти два понятия как будто из разных миропонимании, но они оба о человеке. Человек верующий стремится к святости; человек неверующий стремится к счастью. Два вектора, два пути. Пересекаются ли они? Уверен – пересекаются! Пересекаются в сердце человека. Если сердце чисто и настроено на Божий «камертон», оно не может не быть блаженным. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5: 8).
АСКЕЗА И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Христиан часто укоряют в том, что они в большинстве своем – ханжи, а простые люди, мол, в этическом отношении бывают гораздо лучше их. И действительно, тому, кто считает себя христианином, нужно понять: а стал ли ты человеком, скажем, хотя бы в античном представлении? Греки называли четыре добродетели, определяющих человека: рассудительность, мужество, умеренность и справедливость. Имеет ли смысл говорить о том, что человек должен увидеть в себе потенциал человеческого, прежде чем назваться христианином?
Естественная позитивность и сверхъестественная добродетель
Несомненно, это очень важно, так как связано с внутренней динамикой человека. В ней появляются отдельные течения, устремленные в целом к единой цели, но интеллектуальная и эмоциональная сферы внутри человеческой личности по-разному стремятся к счастью. Природные качества человека развиваются в нем, стремясь к логосу природы, как говорил преподобный Максим Исповедник. То есть человек стремится достичь определенной максимы, в нем естественным путем развиваются осознанность, разумность, справедливость, сострадание – формируется человечность. У того, кто трудится над своим характером, усиливается творческое начало, утверждается целеустремленность. Но, конечно же, без мужества человек достичь никогда и ничего не
сумеет. Но это еще не добродетели в христианском понимании – это естественная позитивность, соответствующая природе человека. Ведь в полноте достичь позитивности, т. е. естественного движения к добру, может лишь преображенная природа.
Если же мы говорим о природе, искаженной грехом (а именно таковой обладает весь без исключения людской род), тогда мы вынуждены учесть два противоположных импульса внутри человека. С одной стороны, это наше стремление к положительному, к добру, а с другой стороны – неприятная особенность, постоянно препятствующая развитию природных качеств – наша расположенность к греху. Но человеческая природа не полностью искажена грехом, а лишь частично, и вследствие этого одновременно действуют и природное стремление к совершенству, и обратный вектор, влекущий ко греху. Получается, что естественная человеческая позитивность натыкается на такую же греховную человеческую негативность, и эти два начала в человеке присутствуют всегда. Не совсем точно будет сказать, что в формировании характера эти два начала постоянно друг с другом борются. Скорее, человек учится разумно существовать вместе с ними.
Но когда мы говорим о добродетели в христианском представлении, мы имеем в виду сверхприродные качества, а они сами по себе в нас не проявляются. Именно на эти добродетели нацелена христианская нравственность. Почему так трудно принять евангельские добродетели, основанные на заповедях блаженств Нагорной проповеди? Что значит, например, «блаженны нищие духом»? Или «блаженны плачущие» – разве будет кто-то стремиться к этому, следуя естественным склонностям?
Конечно же, здесь нет соответствия природным человеческим качествам, поэтому «естественным путем», без усилия, эти добродетели принять не получится. Кстати, ничего подобного в античном понимании нравственности, конечно же, не звучало.
Вместо человечности – к высотам Духа?
Следует ли из этого, что христианство отрицает природу человека и его естественных добродетелей? Конечно же, нет.
Но мы знаем, что подвижники ради сверхъестественных добродетелей отказывались от своих естественных стремлений. Это парадоксально, но тем не менее это так: на вершинах созерцания Бога природная данность становится помехой. Поэтому не без оснований считают, что высшая аскетика в какой-то степени может противоречить естественной человечности.
Однако свойства высшей аскетики заключаются в том, что ее невозможно популяризировать, упростить, спустив «уровнем ниже». Высшая аскетика возможна исключительно для тех, кто огромным духовным трудом и благодатью Божьей достиг высот духовной жизни, и никак иначе. Беда современного православия заключается в том, что эту высшую аскетику люди «спустили в подвал», приспособили к обыденной жизни, а это невозможно, как говорится, по определению. Именно поэтому высший аскетизм человеческого духа стал антитезой естественной человечности в быту, в семье, в труде, в социальных отношениях. Возникла странная карикатура – опрощение глубоко духовной православной аскезы, произошедшее в результате того, что об открытиях духа стало известно огромному числу неподготовленных людей. Вот так и получилось, что, с точки зрения обывателя, высшая аскетика выглядит античеловечной, и не только она, но и вообще христианство в целом.