пытаться уснуть и прилагать усилия для того, чтобы сосредоточить внимание. Можно подумать, что всего этого достигают напряжением мышц.
Дети не могут выявлять противоречия в требованиях родителей, и даже если бы какой-то вундеркинд смог это сделать, ему сразу же сказали бы «не огрызаться» и с большим уважением относиться к «старшим и более опытным». Вместо того, чтобы ясно изложить своим детям правила игры в общество, мы безжалостно оболваниваем, их, потому что мы — ныне взрослые — тоже когда-то были детьми, которых точно так же обманывали их родители. В результате мы сами не понимаем, во что играем.
Существование в ситуации, напоминающей замкнутый круг, — это игра с самопротиворечивыми правилами. Она обрекает игроков на постоянное разочарование, подобно попыткам изобрести вечный двигатель, работающий по законам ньютоновской механики, или решить задачу трисекции угла с помощью циркуля и линейки. Вот примеры самопротиворечивых правил игры в общество:
Первое правило игры гласит, что это не игра.
Играть должны все.
Ты должен любить нас.
Ты должен продолжать жить.
Будь собой, но играй логичную и приемлемую роль.
Держи себя в руках и в то же время веди себя естественно.
Старайся быть искренним.
По существу, эта игра требует от играющих естественного поведения нескольких типов. Оставаться в живых, любить, вести себя раскованно, говорить правду — всё это спонтанные формы поведения. При отсутствии психических препятствий каждая форма поведения в нужный момент происходит «сама по себе» точно так же, как пищеварение и рост волос. Однако как только мы начинаем прилагать усилия, всё это приобретёт тот неестественный, надуманный и лживый оттенок, который не нравится никому. Наше поведение становится жалким и неполноценным, как искусственные цветы или тепличные овощи. Жизнь и любовь рождает необходимость прилагать усилия, но усилия не продлевают жизни и не способствуют возникновению любви. Глубокая вера — в жизнь других и себя — является тем фактором, который позволяет спонтанному проявиться спонтанно, а значит вовремя и так, как нужно. Всё это, конечно, связано с риском, потому что жизнь и другие люди не всегда ведут себя так, как нам бы того хотелось. Но вера — это всегда дерзание, потому что сама жизнь представляется нам рискованной игрой, ставки в которой необычайно велики. Но если мы устраним из игры весь риск, попытаемся достичь стопроцентной уверенности в её удачном исходе, мы тем самым лишим эту игру смысла. Альтернативой обществу, основанному на взаимном доверии, является тоталитарное полицейское государство, в котором возможность проявлять спонтанность практически полностью исключена.
Индийский трактат об искусстве управления государством, «Артхашастра», описывает правила поведения абсолютного монарха. В нём содержатся сведения о том, каким должен быть дворец тирана, приводятся советы для отбора подданных и даются рекомендации, как нужно вести себя с людьми. Если ты познакомишься с этим трактатом, Макиавелли покажется тебе либералом. Первым правилом является принцип, который запрещает тирану доверять кому-либо из подчинённых. У него не может быть близких друзей. Кроме того, он должен организовать своё правительство в виде системы концентрических окружностей, в состав которых входят министры, генералы, офицеры, служащие и слуги, беспрекословно и безотлагательно исполняющие все его приказы. Эти круги сужаются и ведут к самому царю, который находится в их центре, как паук в середине своей паутины. Начиная с круга приближённых к владыке, все слои этой пирамиды должны состоять попеременно из его врагов и его друзей. Чтобы исключить возможность захвата власти враждебным монарху высшим сословием принцев, их должны окружать преданные ему министры, которые будут надзирать за принцами и докладывать царю о всех своих подозрениях для того, чтобы завоевать его расположение. Эта иерархия взаимного недоверия должна распространяться на все сословия вплоть до самых низов общества. Divide et impera— разделяй и властвуй.
Между тем тиран пребывает в безопасности в своих внутренних покоях. Его охраняют стражники, за которыми следят другие стражники, скрывающиеся в стенах. Прежде чем он дотронется до еды, рабы пробуют каждое его блюдо на тот случай, если оно окажется отравленным. Спать владыке советуют либо с полуоткрытыми глазами, либо за дверью, надёжно запертой изнутри. На случай внезапного восстания должен существовать тайный ход, ведущий из внутренних покоев дворца в безопасное место. Причём в этом коридоре должен быть рычаг, приводящий в движение фундамент дворца, под обломками которого суждено погибнуть повстанцам. «Артхашастра» не забывает предупредить тирана и о том, что он не может победить. Он должен достичь высокого положения благодаря своим личным качествам или благосклонному расположению народа. Однако чем более абсолютной становится его власть, тем больше все его ненавидят и тем больше он напоминает пойманного в свою собственную ловушку. Паутина ловит паука. Он не может прогуливаться на досуге по улицам и паркам своего города или подолгу сидеть в одиночестве на берегу моря, слушая шум волн и крики чаек. Обратив в рабство других, он сам стал самым ничтожным из рабов.
Самая большая неудача приходит вместе с успехом — потому что все стремления нашего общества, пребывающего под гипнозом, основаны на противоречиях. Люди силой хотят добиться того, что приемлемо только тогда, когда происходит само собой. Применение силы в данном случае обусловлено тем, что человек определён нами как независимое действующее лицо, возникающее во Вселенной, но не из неё. Человек, как наездник, пытается оседлать и объездить мир. Никакое количество моральных проповедей не сможет изменить поведение современного человека в том виде, в котором мы его знаем. Дело в том, что гипнотическая галлюцинация отделённости от мира не даёт ему возможности чувствовать, что жизнь — это система геологического и биологического взаимодействия. Разумеется, эта система включает поединки: птиц — с червями, улиток — с растениями, а пауков — с мухами. Но все эти поединки уравновешены в том смысле, что они никогда не становятся неуправляемыми, и ни один вид живых существ не побеждает окончательно всех остальных. Один лишь человек пытается истребить всех своих естественных врагов, руководствуясь мнением о том, что он — царь природы. Точно так же, как мы выращиваем овощи и разводим скот и птицу, понимая, что от них зависит наша жизнь, точно так же мы должны осознать, что такие враждебные создания, как насекомые, бактерии и вирусы — фактически являются нашими врагами/друзьями.
Однажды жительница Нью-Йорка принимала у себя дома политика из Пакистана. Во время разговора она затронула проблему контроля рождаемости в Азии и её злободневность для Пакистана. Однако она были приведена в замешательство, когда политик заметил, что вся эта шумиха вокруг контроля рождаемости была поднята белыми людьми для того, чтобы господствовать над всеми другими расами. Выслушав её рассказ, я сказал, что ей следовало ответить ему: «Нет, это не так. Мы только хотим помочь вам подрезать ветви фруктовых деревьев, чтобы ваши деревья стали от этого красивее».
Ведь враги/друзья человечества помогают ему подрезать ненужные ветви. Они не дают ему погибнуть от перенаселённости. Поэтому тот, кто умер от малярии или туберкулёза, должен почитаться соотечественниками не меньше, чем тот, кто погиб в битве за свою страну. Ведь своим уходом он освободил жизненное пространство для всех остальных. А бактерии, от которых он пострадал, должны рассматриваться как достойные и благородные его противники. Смысл не в том, что мы должны, начиная с этого времени, отказаться от пенициллина и ДДТ. Мы должны сокращать численность своих врагов, но не стирать их полностью с лица земли. Нам следует научиться видеть себя естественным звеном в цепи взаимодействий и противоборств, симбиозов и отношений типа охотник/жертва. Ведь только таким образом в природе поддерживается равновесие. Если же какой-то один вид живущих существ одержит на планете окончательную победу, он рано или поздно погубит и себя, и окружающую среду.
Очевидным возражением против «предоставления права на жизнь» нашим естественным врагам — раковым опухолям и насекомым — является наше сочувствие к тем, кто от них пострадал. Легко вот так — теоретически рассуждать о необходимости «подрезать лишние ветки», но когда болезнь останавливает свой выбор на мне, я сразу же бегу к врачу. Сколько найдётся добровольцев, которые пожелают послужить делу «прореживания»? В западной цивилизации мы продолжаем кормить детей-уродов, не расстреливаем сумасшедших, не даём голодающим умереть, а больных людей не выгоняем на улицу. Ведь самым священным идеалом нашей культуры является право каждого индивида на справедливость, здоровье и благосостояние, или «жизнь, свободу и поиск счастья».[10] Поэтому утверждение о том, что индивидуальное эго является галлюцинацией, выглядит как надругательство над самыми почитаемыми святынями. Нам кажется, что без них цивилизованный человек снова низойдёт на уровень стадного животного или муравьёв, когда личность не представляет собой никакой ценности и всегда может быть «пущена в расход».
Во время Второй Мировой войны мой друг летал над Буграми[11] на самолёте с китайскими рабочими на борту. Он доставлял их на южную оконечность Бирманской Дороги и обратно домой. Длительный перелёт был идеальным временем для азартных игр, но поскольку у игроков было мало наличных, ставкой в игре было условие, что последний проигравший должен выпрыгнуть из самолёта. Никаких парашютов. Нашей естественной реакцией на это является впечатление, что эти люди вели себя не по-человечески. Как родные и слуги древних царей, которых заживо хоронили вместе с умершим господином, эти люди кажутся нам, как заметил Томас Манн, «всего лишь лицами без того, что за ними», обычными масками, ролями, которые не имеют никакого высокого назначения и смысла. Они — всё равно что пчёлы без матки. Какие бы бесчинства англичане ни творили в Индии, их христианская совесть не смогла примириться с древним обычаем