Сашка не схватил его, а удрал и в тот же день перевелся на другой участок. До сих пор я горжусь этим поступком, не думал тогда, сколько дадут за этого мерзавца, а хотел его убить, и убил бы, не будь он таким ловким на ногу. Значит, не все во мне умерло, видно, голос и кровь предков толкнули меня на этот поступок, значит, осталась хоть часть человеческого достоинства и чести. А убил бы, мне дали бы 8-10 лет, и стал бы я лагерным волком.
Непосредственным результатом этого случая было изменение отношения ко мне — стали бояться и даже уважать. Вот, мол, это псих — «духовой», т. е. человек, который может убить, а потом, на том свете, жалуйся кому хочешь. И я поднялся в глазах окружающих: а вдруг тяпнет топором или прирежет! Для московского интеллигента это была карьера. Когда я освободился из лагеря, я зашел к одному семейному человеку, у которого было четверо маленьких детей. Я очень долго не видел детей, не видел нормальной семьи и захотел приласкать пятилетнего мальчишку, а он заревел и убежал в другую комнату.
На вопрос, почему мальчик заплакал, отец сказал: ты извини, Алексей, но глаза у тебя нехорошие, не может ребенок их вытерпеть, боится. Видно, хорош я тогда был, кипела в душе черная злоба за исковерканную жизнь, до сих пор жалею, что на фронт не взяли, там опрокинул бы ее на немцев, и был бы толк.
Забегая вперед, скажу, что когда началась война, тысячи бывших 3/к, забыв все обиды, в едином порыве, подали заявления на фронт, но нас не взяли. В страшном октябре 1941 г. мы коллективно, человек десять, подали заявление в штрафной батальон, и опять не взяли. С Колымы на фронт попали считаные единицы, вроде генерала А. В. Горбатова. А ведь командного состава были тысячи, все хотели на фронт, но товарищ Сталин знал историю и помнил, как в 1915 г. по царскому манифесту многие политические заключенные попали на фронт и что они там делали.
Сейчас мне кажется это ошибкой и величайшим нарушением самых святых традиций русского народа — в годину величайших несчастий и нашествий прощать всех, кто хочет защищать Родину. Даже такой злодей, как Иван Грозный, простил разбойников во время татарского налета на Москву в 1570 г.; адмирал Корнилов выпустил всех каторжников из тюрьмы в Севастополе в Крымскую войну и т. д. Так было сотни лет, а тут он побоялся, потому, что мерил на свой аршин и не понимал, как можно все забыть и простить, и, видя гибель миллионов, не думать о своем личном, потому, что оно в 1941 г. стало мелким и ненужным.
Прошли долгие годы, и в благополучном 1974 г. некий благообразный старичок плыл на туристском теплоходе по Волге. Одет он был прилично, вид был сытый и культурный, он был кандидатом наук, сотрудником Академии наук Молдавии, короче говоря, он вполне вписывался в окружающую среду.
И вдруг!
Соседом по каюте этого научного старичка был один рабочий из Подмосковья, неплохой парень, но алкоголик.
От Москвы до Куйбышева он пил спирт с пивом, а в Куйбышеве родственники принесли еще литр чистого, и вдобавок он привел даму в каюту, где отдыхал почтенный ученый.
Но вмиг произошло очень странное превращение, мирно спавший старичок вскочил и заорал каким-то чужим и страшным голосом:
— Вон, проститутка!
Когда дама встала с ложа любви, он толкнул ее в шею к двери и ударил ногой ниже спины. Потом схватил своего соседа левой рукой за горло, а правой бутылку и тем же бандитским, страшным голосом спросил:
— Ты что, кусок педераста, думаешь, я очень интеллигентный? Ты думаешь, я жаловаться в местком пойду, я сейчас трахну по твоей пустой башке, две недели стекла вынимать будешь.
Сосед струсил:
— Да что вы, дядя Алеша, я думал, вы спите.
— Прибрать каюту, вымыть пол, проветрить, и чтоб был полный порядок, приду через 30 минут.
На следующий день алкоголик сказал своему другу: «Этот старик страшный человек, в морской пехоте служил, разведчик, я такого мата сроду не слыхал, психанет и убьет, с ним нужно осторожно».
Так из далекого прошлого сквозь облик научного работника вдруг потянуло колымским ветерком. А наивный парень не понял, откуда тянет.
Тридцатые годы навсегда останутся в памяти людей двуликим Янусом. Один лик открыт нам, о нем написаны тысячи книг, поставлены бесчисленные кинокартины, он прославлен в музыке. Энтузиазм первых пятилеток, великие стройки, Магнитогорск, Комсомольск-на Амуре, авиационные рекорды, Чкалов, челюскинцы и т. д. В результате великие изменения в нашей экономике, индустриализация, коллективизация и, в конечном итоге, постройка фундамента, на котором стоит вся наша страна.
Не будь этих свершений, не устояли бы мы перед немецким нашествием и жили под немецким сапогом не лучше, чем жили под татарским. Это правда, и это было, ну а второе лицо Януса, какое оно? Что случилось в 1937 г., почему, как в бездну, провалились целые слои советского общества, что такое лагеря, что происходило там, за этой страшной чертой?
Царская Россия считалась тюрьмой народов, в литературе неоднократно называлась цифра заключенных — 200 тыс., включая уголовных и ссыльных. Ничего подобного тогда не было в странах Западной Европы.
Под этой цифрой скрывается и вопиющее, ничем не прикрытое социальное неравенство, нищета крестьянства центральных губерний, культурная отсталость, национальное угнетение окраин, произвол полицейского и административного аппарата и, в конечном итоге, стремление дворянства и царской бюрократии удержать власть любой ценой.
Весь общественный строй Российской империи устарел и после держался только на репрессиях, и вот — 200 тыс.
Как известно, Октябрьская революция перевернула социальную пирамиду вверх дном — «кто был ничем, тот станет всем».
Ленин в «Государстве и революции» писал, что после революции подавление контрреволюционного меньшинства не будет трудным делом и не потребует даже специального аппарата.
Каков же был масштаб репрессий в тридцатые годы? В Бутырской тюрьме в 1937 г. я сидел вместе с начальником снабжения ГУЛАГа (фамилию забыл), он мне назвал такие данные: Бамлаг — 500 тыс., Москанал — 400 тыс., Севвостлаг (Колыма) — 150 тыс., а дальше шли Карагандинские, Мариинские, Ухта-Печерские, Дальлаг, Беломорско-Балтийский комбинат и т. д. Всего было около двух миллионов, т. е. в десять раз больше, чем в царской России, а потом было еще больше, так как летом 1937 г. колесо репрессий только раскручивалось.
Как же можно с точки зрения классовой борьбы объяснить такое число заключенных, где взять столько классовых врагов? Ленин все время говорит о тысячах помещиков, откуда же взялись миллионы? Кроме того, была эмиграция. Если говорить о кулаках, то к 1937 г. их в лагерях было относительно немного, так как они в своей массе были высланы и жили на положении ссыльных, а не заключенных.
Ни один разумный человек не может объяснить это явление сталинской теорией роста сопротивления классовых врагов по мере построения социализма. Ильф и Петров разбирались лучше, достаточно вспомнить Союз меча и орала в «Двенадцати стульях». Лагеря были набиты не бывшими дворянами, помещиками и капиталистами, а совсем-совсем другими персонажами.
Тысяча девятьсот тридцать седьмой год — это символ, кульминационный пункт начавшегося гораздо ранее процесса изменения нашего общественного строя и перехода его к режиму личной диктатуры.
Ленинская партия была союзом единомышленников, сталинская партия — это аппарат для осуществления воли вождя.
К этому времени нужно было заменить весь партийный, советский, военный и хозяйственный аппарат другими людьми.
Те, которые привыкли думать, спорить, высказывать свои мысли на съездах партии, отстаивать свою точку зрения, были не только не нужны, а вредны и подлежали уничтожению.
Как это происходило, я постарался описать, а остальных, миллионную массу обывателей, нужно было запугать так, чтобы целые поколения молчали и боялись.
А пресса и литература лгала, возносила, восхваляла, фальсифицировала историю, и народ верил.
Верил, что Сталин верный и любимый ученик Ленина, что он провозгласил политику индустриализации, принятую на XIV съезде партии по докладу Рыкова, верил, что он осуществил коллективизацию, что он разбил Деникина, подавил Кронштадтский мятеж, защитил Царицын и т. д.
Геббельс сказал: ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой.
Ленин на смертном одре требовал снятия Сталина с должности генсека, а нам показывали фильм «Клятва», где он с первого дня заменил Ленина, склеенные фотографии показывали, как он посещал Ленина в Горках и т. д.
Вот второе лицо Януса.
Одно лицо Януса полировали, чистили до медного сияния тысячи писателей, поэтов, художников, кинорежиссеров и журналистов, другое было, как статуя Изиды, покрыто покрывалом глубокой тайны.
Даже имя любого «невинно убиенного» нельзя было назвать, это было государственным преступлением, все было предано забвению.
Для этого, чтоб не напоминали, даже семьи были репрессированы, даже дети были отняты от матерей и воспитывались в интернатах, часто под чужими фамилиями.
При Хрущеве это покрывало только частично приоткрыли, «лагерная» литература было очень немногочисленна — это, главным образом, Алдан-Семенов со своим «Барельефом на скале», Дьяков — «Пережитое» и А. В. Горбатов — «Годы и войны» и статьи в газетах и журналах, ныне погребенные временем.
Так же, как и вся политика Хрущева в этом вопросе, все было половинчато, противоречиво, было полуправдой, без выводов и обобщений. Хрущев даже не опубликовал свой доклад на XX съезде, он ниспровергал идеал сталинизма, но тут же сооружал собственный. Он ничего не сделал в изменении основ общественного строя, ограничившись верхушечными реформами, и пал жертвою дворцового заговора, немыслимого в демократической стране.
Но в своей рукописи я меньше всего ставил себе целью заниматься публицистикой и обобщениями, пусть это сделают читатели.
Я хочу только сказать, зачем же нужно стащить покрывало и обнажить второе лицо Януса. Нельзя вычеркнуть из жизни народа целую эпоху и держать ее в тайне.