«Боюсь, что А. И. не услышит…»
Тамара Федоровна — человек светлый, достойный, подлинный единомышленник своего мужа.
21 июля 1997-го я писала ей в ответ на это ее печальное письмо, как-то тоскливо-безнадежное…
«Не знаю, Тамара Федоровна, издалека трудно мне судить-рядить, где причины сегодняшней русской беды. О Солженицыне судить могу: как говорится, имею право. Он для меня сейчас в одном ряду с “новыми русскими” (среди которых, к моему стыду, слишком много евреев), даже скажу так: первый “новый русский”, поскольку проложил эту дорожку: на русское богатство покупать для своих чад места в итонах. Они — за русскую нефть, лес и пр., а он — за русское страдание» (В поисках собеседника», с. 106).
Я знала, что для Игоря Дедкова, как и для многих читателей, Солженицын был первооткрывателем страшной правды о сталинских застенках, о погибших и замученных…
Но так же, как я понимала тех западных интеллектуалов, которые, прочитав Солженицына, разочаровались в советском «социализме» и назвали себя «детьми Солженицына», — так я понимала и Дедкова, и других честных людей России, для которых Солженицын поначалу стал символом освобождения от официальной демагогии, ее фальши и чудовищной лжи.
Как пишет Г. Н.: «Во время отсутствия всяких кумиров для кого-то он сделался гордостью: вот пришел настоящий талант, стойкий боец, вот, наконец, Россия обрела человека совести…» («Послесловие», с. 31).
И я не осуждала этих людей: таков был их жизненный опыт, а может, и их вкус, — такова была планка их понимания: не все ведь, и слава Богу, обрели мой сиротский опыт, а тем более не всем повезло прожить жизнь с Г. Н-м.
Мне и сейчас больно, что многие из прошлых поколений, не говоря уже о нынешних… — так и остались жить с сознанием, что о нашем прошлом, а особенно ГУЛАГовском прошлом, — им рассказал, «открыл» им «правду» — «Архипелаг» Солженицына.
Я писала Тамаре Федоровне, как меня поразил и обрадовал в последней книге Игоря Дедкова анализ «Красного колеса» Солженицына и те суровые выводы, к которым его привел этот анализ: «Не думайте, что я не увидела, что отношение к писателю у меня и у И. Дедкова — разное. Конечно, увидела. Но ведь из моего письма к Солженицыну Вы знаете, что мое сегодняшнее отношение к нему тоже не сразу родилось — до-о-лгий был путь… Я понимаю, что моего пути Игорь Дедков не прошел, — тем более драгоценны его выводы — та правда о “колесе”, которая, может, и противоречит его доверию к этому автору: не благодаря, а — вопреки» («В поисках собеседника», из письма Т Ф. от 06.03.1998).
Кажется мне, что Игорь Александрович Дедков: его замечательная реакция на рукопись «Л-1-105»» статьи в последней его книге… — уже был на пути к прозрению… — помешала смерть…
В конце книги Сараскина, превознося своего героя до небес, венчая его пафосными заключительными аккордами, — собрала по сусекам все «за»; да вот незадача: «защитнички» — «знакомые всё лица!» (Грибоедов) — давно развенчанные в русском общественном сознании… — потому госпожа Сараскина не раз пытается подкрепить свою «оду» высоким авторитетом Игоря Дедкова.
«28-го октября 1994-го Солженицын, по приглашению, выступал в Государственной Думе. Прием был демонстративно-холодно-враждебный. В связи с этим — записи в Дневнике Игоря Дедкова, опубликованного “Новым миром”: “Немало прошло дней, а забыть невозможно. Могли бы ведь и встать, когда Солженицын поднимался на трибуну… Могли бы и отдать должное этому человеку, его писательскому таланту и огромному труду, его духовной стойкости и храбрости, его исторической роли в преобразовании России» (запись в дневнике И. Дедкова от 11 ноября 1994 г.; Сараскина, с. 839).
«Солженицын несёт весть о России, а она власти не нужна, не нужна Москве и Кремлю» (И. Дедков; Сараскина, с. 842).[26]
Никто еще не выразил в слове так, как Игорь Дедков, мою боль и мою обиду: «И еще неизвестно, когда дойдет черед! — как пред ставить себе судьбы семей, жен, матерей… но больше всего — де-тей\ Вот где зияния, вот где самое страшное, вот где неискупимые слезы, которые никогда не будут забыты, иначе ничего не стоим мы, русские, как народ, и все народы вокруг нас, связавшие с нами свою судьбу, тоже ничего не стоят, и ни до чего достойного и справедливого нам не дожить. Не выйдет» (из Дневника И. Дедкова).
И тем необходимей эти слова, что они прозвучали в обществе, которое из моей сиротской судьбы сделало выгодную спекуляцию, успешный бизнес — и только.
Могу сказать, Игорь Дедков — красивый, талантливый русский человек с застенчивой улыбкой и честной душой — для меня персонифицирует всё то лучшее, то любимое, что есть в моей России.
Вот в этом — мое право: память о расстрелянном в Лефортовской тюрьме моем отце и пятьдесят прожитых лет с моим Г. Н-м, который, подводя жизненные итоги, сказал о себе: «в первую очередь я — зек», — и прожил свою жизнь: верный идеалам юности, верный себе — з/к.
И вот думаю: не потому ли на мне — забота и ответственность: ВО ИМЯ моей памяти — ВО ИМЯ моей судьбы — ВО ИМЯ Г. Н-а — ВО ИМЯ лучшего в моей России… — понять и осознать, серьезно и строго, что я открываю и что вижу в этом явлении; «Солженицын».
Могут спросить у меня, почему так пристально вчитываюсь я в книгу Сараскиной, да и почему вообще сейчас занимаюсь Солженицыным?.. — резонный вопрос: Солженицын уже физически ушел из жизни, а фактический его уход произошел гораздо раньше: он и при жизни попал в отработанный материал — в почитаемого — но на расстоянии! — властью и отторгнутого обществом «бывшего» (как совпало — начало его жизни и ее конец: начал «бывшим», да и кончил «бывшим»).
Да и кто его помнит сейчас, а тем более — кто его читает?..
Это так. Но вот в чём беда: дело его живет и пока что правит бал на русской земле. Главный источник моей растущей уверенности, что ничего якобы случайного — непредусмотренного — в судьбе Солженицына не было: абсолютное, прямо точь-в-точь, совпадение насаждаемой сейчас сверху идеологии: ее по-большевистски внедряемого отношения к русскому XX веку, — с идеологией «Архипелага», да и всего Солженицына.
Собственно говоря, ведь именно «Архипелаг» стал зачином: он заложил фундамент и стал идеологической опорой тотального отрицания нашего советского прошлого.
Прежде чем утверждать новую идеологию: «любите самого себя», — стояла задача: истребить прежнюю, чтобы и духом ее не пахло ни из какой подворотни.
Эту задачу и выполнял исполнительный исполнитель.
Кто-то, может, удивится: неужто я выступаю на защиту «тоталитарного» прошлого, — пострадавшая от него, как говорится, выше крыши?!
Да, выступаю. Но не потому, что хочу оправдывать зло, — а потому, что никакая ложь — никакой новый «Краткий курс», т. е. никакой «Архипелаг», — не заменит главную страсть моей души: жажду правды и справедливости.
И еще выступаю потому, что глубоко сострадаю тому народу, культуру которого я впитала с рождения, и той земле, родной моей земле, благодаря которой я не ожесточилась, не озлобилась… — выросла такой, какая я есть.
Когда сегодняшние преуспевающие «либералы» во все глотки кричат о моей боли: моем сиротстве, судьбе моего отца и моего мужа, — для меня эта их спекуляция — самое подлое, самое отвратительное оскорбление и самое гнусное предательство.
И вот, представь себе, такой веселенький парадокс: те же образованцы, которые ненавидят Солженицына, — с превеликим удовольствием пользуются им как своим пропагандистским источником, своей идеологической опорой, а точнее — дубинкой.
Еще они любят с нескрываемым самодовольством вещать, что, дескать, пришло время «свободы для проявления своих способностей» — вот они и «проявляют» — а тот, кто не способен «проявлять», — всего лишь неудачник, и «пусть неудачник плачет»…
Генрих Горчаков пишет в «Послесловии»: не пропаганда Солженицына, «как и всё диссидентство, нарушила ход истории».
Но свою черную грязную метку на судьбе страны он оставил.
«“Архипелаг”, который даст объяснение революции и станет ее убийственным обвинением (по сравнению с ней “Шарашка” “покажется ерундой”)» (Сараскина, с. 547).
И самое горькое, нестерпимо обидное, что для своего шулерства — для своей подлой предательской СПЕКУЛЯЦИИ — сей исполнитель использовал народную боль, человеческое страдание… потому стал в премьер-лиге «новых» «капиталистов» — первым из первых, наживший без тени смущения весь свой ГРЯЗНЫЙ капиталишко — на чем же?! — на крови — на страданиях — на боли своей земли!
Вспомним, как о, Александр Шмеман разгадал в нем эту опасность — увидя в нем:
«…большевизм наизнанку… Такие люди действительно побеждают в истории, но незаметно начинает знобить от такого рода победы <…>».
Я, вслед за Андреем Белым, не очень-то верю в самовсплывание правды: нужны водолазы. Потому и стараюсь.
Но я всегда верила — верю и сейчас: обязательно — вопреки всем самозванцам и их лжам — придет ее час.
Неужели мы обречены и нас всегда только будет знобить от такого рода побед?.. Нет и нет. Не могу поверить в это — не могу принять!
Потому не могу ни в какую и согласиться с Александром Шмеманом: в историю страны Солженицын не войдет победителем: самозванцы — они и есть самозванцы…
Милый женский голос по телефону в ответ на мое негодование солженицынской ЛЖОЙ — растерянно спрашивает: «А разве было по-другому?..»
Да, скажу я, да! Было по-другому: было жестоко — тяжко — кроваво — страшно — НО: ПО-ДРУГОМУ!
Не было и не могло быть