Прикосновение чьей-то личности, если это не кто-то, кого мы любим, отталкивает и пугает. Слишком много чужих чувств, чужих лиц и запахов, все сконцентрировано в один удар. В одну секунду я увидел ее всю. В одну секунду пьяного прозрения. Запутавшаяся в неврозах, она была на грани клинической депрессии. Женщина-успех… карьера. Татуировка на предплечье, субботние дискотеки. Клубная жизнь. Это все было не ее. Все это было внешним. Привнесенным, ведь так делают все. Ей же принадлежала только спрятанная в тайниках подсознательного мечта о богатом мужчине, который освободит ее от офисной каторги, о ребенке, о счастливой семье. О безопасности. Банальные, рутинные мечты, такие же, как и она сама, густо расцвеченные белыми солнечными картинками рекламы стирального порошка и памперсов, но для девушки они были святы.
У нее все это могло быть. Он был здесь, только о ней не знал. Он сидел за столиком, слушая приятелей, что-то кричащих друг другу, и, размышляя над тем, существует ли такая женщина, которую он ищет, понуро смотрел в бокал с пивом.
Не знаю, как долго это продолжалось, может, долю секунды, а потом вдруг словно положили трубку, пропало. Музыка навалилась на меня внезапно, каждый звук ударных был как удар полицейской дубинкой. Расплывшийся фон вновь превратился в бар, в ритмично дергающихся в танце людей, исхлестанных полосами света. Она вздрогнула и посмотрела на меня с каким-то полным печали страхом.
Я уже не мог смотреть на нее как на чужую, вполне себе симпатичную блондинку, с которой для гигиены мог бы покувыркаться в своей келье. Для меня она была только скучной, несчастной Ренатой Купала, никудышным торговцем, заточённым в своей фирме с ничего мне не говорящим названием TCI.
Так ничего не получится.
Я допил водку со спрайтом, разгрыз кубик льда и встал из-за столика. Она инстинктивно посмотрела на меня своими пустыми серыми глазами.
— Он здесь, — произнес я, безразлично глядя, как ее глаза становятся совершенно круглыми. В черном пиджаке и в черном гольфе я стоял над ней, как призрак, как висящее в воздухе лицо. Я протянул вперед руку. Она невольно посмотрела туда, куда я указывал.
— Сидит там, на галерее. Тот слева, в белой рубашке, который не смеется. Его зовут Блажей Корчевич. Всю жизнь он ждал только тебя. Помнишь? Свечи в ванной и лепестки цветов, плавающие в воде? Халва и апельсины? Это именно он. Так будет.
Она посмотрела на меня, остолбенев от удивления, но потом отвернулась, чтобы посмотреть на него. Я двинулся с места — ждать уже было нечего.
Когда я надевал пальто, она уже вышла на танцпол и, танцуя, указывала на него пальцем. Он с недоверием и большим удивлением встал с места. Просто и работает.
Я подумал, что они на всю жизнь запомнят Бритни Спирс и ее песню «Oops!.. I Did It Again», после чего с состраданием покачал головой.
Утром я счел, что выпил на один коктейль больше, и включил дурака. Бывает.
Дырку запломбировали. Действительность вновь стала рациональной и безукоризненной.
Обычно я не берусь за гипноз. Вроде бы и владею техникой, но это недостоверный, ненаучный инструмент с сомнительной терапевтической ценностью. Но в понедельник я загипнотизировал пациентку через пять минут разговора с ней. В первый момент даже не заметил этого. Потом увидел ее пустые спящие глаза. Она разговаривала со мной странным, отсутствующим голосом. Полулежала в кресле.
Я загипнотизировал женщину где-то между глотком холодного чая и разговором о ее последнем дне. Одним лишь взмахом ладони или шариковой ручки.
Это была красивая шатенка сорока с небольшим лет, которая пришла на прием с какими-то супружескими проблемами. Я смотрел на ее стройные ноги в коричневых колготках, торчащие из никакущего коричневого жакета, и не знал, что мне делать. В жизни ничего подобного не видел.
У нее не было никакого приступа и ничего в этом роде. Она дышала ровно и спокойно, на мои вопросы отвечала сонным голосом.
Я посмотрел в эти отсутствующие карие глаза, и тогда это произошло опять. Я почувствовал, как сквозь мое тело проходит вибрация, и вдруг — оказался в голове пациентки. Ее жизнь свалилась на меня, как лавина: перипетии лет, чувств, мечтаний и обманутых надежд. Собственно, у нее не было проблем с мужем. Он ее любил, она любила его. Но только с него уже было предостаточно. Для парня это был уже почти предел. Настоящей причиной всего было ее отношения с матерью, которая не намеревалась разрешить дочери жить своей жизнью и почти с маниакальной преднамеренностью разрушала их брак. Вредоносные связи между родителями и детьми возникают довольно часто, но редко можно встретить такую сучку, какой была ее мать. Она была настоящим чудовищем.
Безжалостным, убежденным в собственном совершенстве, виртуозом эмоционального шантажа и рождения чувства вины. Она могла без единого слова довести бедную женщину до отчаяния. Она могла бы быть преподавателем в школе гестапо.
Ее мозг рождал безжалостные, странные, циничные интриги, нажимы, клубок бесконечных конфликтов, манифестацию власти, злобы вперемешку с шантажом. Настоящий каталог бескорыстной гнусности. Обычный банальный семейный ад, каких полно в жизни.
В моем мозгу горело.
Я почувствовал, что должен приказать пациентке встать с кресла.
— Встань, — произнес я.
Она подчинилась.
Мне показалось, что я должен ее коснуться. Я протянул руки и осторожно положил ладони на ее виски. И тогда мир провалился в пропасть. Свет стал ярким, тени — коричневыми, как на старых фотографиях.
Я услышал странный низкий звук и почувствовал, как волнообразные вибрации движутся сквозь мои плечи прямо к пальцам, касающимся ее висков. Женщину отбросило назад, а потом она поднялась в воздух, абсолютно выпрямленная, с раскинутыми в стороны руками, будто лежала на невидимом столе. Из ее рта и из носа сочился дым. Я смотрел на это, как во сне, без какой бы то ни было осмысленной реакции, а пациентка парила на спине посередине кабинета. Ей нужно было только осознать, что она ни в чем не может убедить свою мать, что не нужно и пытаться доказывать, что она уже взрослая и что никто, если только она сама этого не позволит, не может иметь над ней власть.
Я дал ей это осознание.
Изо рта женщины сочился зеленый дым, густой, как из дымовой шашки. Он стелился по полу, как жидкость, густел, собирался в небольшую тучу. Я почувствовал смрад. Как запах черемухи и еще словно зловоние горящего целлулоида. Туча дыма стала еще гуще, и тогда я увидел в ней фигуру, небольшую, наполовину человечью, наполовину лягушачью, как на картинах Босха. Тварь выставила в мою сторону три ряда острых, как иглы, зубов и зашипела, пятясь в угол кабинета к окну. Потом опять начала дымить и таять, после чего распалась на полосы дыма, напоминая известь, когда ее гасят водой.
А потом я перестал чувствовать вибрацию, свет стал нормальным, женщина из состояния левитации упала прямо в кресло. Я почувствовал толчок, как при пробуждении от полусна, и все прошло. У меня свистело в ушах, язык был сухой, как кол, сам я был мокрый от пота. В остальном все казалось нормальным.
Пациентка открыла глаза, хватая ртом воздух, и вдруг застыла.
— Что это было? — спросила она. — Вы загипнотизировали меня?
Я сделал неопределенный жест рукой.
— Я чувствую себя великолепно, — сказала она. — Господи, я еще никогда себя так не чувствовала. Я… Я свободна. Она… Хватит. Мне нужно увидеться с мужем. Извините, доктор, но это так, будто я только что проснулась. Я поняла, я вдруг все поняла… Это так просто. Роберт, господи, бедный мой!
Она встала. А я просто сидел и смотрел.
— Спасибо, доктор. Я не знаю, как это выразить, но я здорова. Теперь я могу нормально жить.
Она взяла сумку и какое-то время что-то в ней искала. Потом достала какой-то конверт и открыла его. Увидев банкноты, которые она отсчитывала, должен был среагировать. На конверте толстым красным фломастером было написано «машина».
— Прием стоит двести злотых, платить нужно в кассу.
Она понимающе улыбнулась.
— Вы не понимаете. Я заплачу в кассу, но это для вас. Это мой последний приход. Вы вылечили меня. До свидания.
Она наклонилась над столом и вдруг поцеловала меня в губы.
— Как приятно тут пахнет, — произнесла пациентка. — Вы чувствуете? Розами.
И вышла.
Я сидел и смотрел перед собой. Научная психология была зажата во мне, как в кольце, а потом выбежала рыдая. Я сидел и смотрел в окно. Мистик. Распутин. Розы.
Я почувствовал щекотание на верхней губе, почесал ее и потом увидел на пальцах следы крови. Из носа шла кровь.
— Доктор. — Это была наша секретарь, которая выглядела очень сексапильно в своем жакете. — Эта дама не записалась на следующую встречу.
— Потому что она здорова, — ответил я. — Я ее вылечил.
— Что?
— Я ее вылечил. Это странно?
Она пристально посмотрела на меня. Она никогда ничего подобного не видела. Я тоже.
Следующий клиент вошел через десять минут. И нет времени задуматься, что происходит. Честно говоря, я не был в состоянии это сделать. Это было что-то вроде транса, хотя откуда мне знать. Психотерапия — медленный и кропотливый процесс, в котором каждодневный результат виден так же, как в выращивании бонсай. Человек, который ко мне приходит, обычно и сам не знает, что с ним. Он несчастен, и все. Его жизнь напоминает ловушку. Все рушится у него в руках. Он не в состоянии нормально функционировать. Потом постепенно, шаг за шагом, начинает нащупывать в темноте какую-то дорогу. Я существую только для того, чтобы ему не оступиться во тьме. Только затем, чтобы держать за руку. Но, по сути, мы оба ходим на ощупь. Мне и самому нужно время, чтобы понять, что случилось. Чаще всего оказывается, что человек не подходит миру. Или мир — человеку.
В фильмах результат психотерапии нередко показывают в виде каких-то внезапных откровений. Героев вдруг озаряет, они бросаются друг другу в объятья, говорят «я тебя люблю» или «я всегда гордилась тобой», и все готово. Все всё понимают, все счастливы. В действительности нет никаких театральных эффектов, никаких радужных картинок, звуков арфы и лепестков роз. Люди возвращаются к себе месяцами, тысячу раз теряя веру и надежду, терзая близких. Это как физиотерапия. Некоторые падают так болезненно, что потом вынуждены заново учиться ходить. А временами навсегда остаются хромыми.