— Красивые цветы? — спросил он. Этот в противовес говорил тихим спокойным голосом, но звук был страшный. Таким полушепотом произносят приговор.
Колючая раздвоенная палочка, которую я нервно сжимал в пальцах, вдруг сухо зашелестела и — зацвела. Выглядело, как будто на ускоренной съемке. Коричневые, одеревеневшие стебли вдруг выпустили липкие почки, которые распускались веером зеленых листочков, на концах веточек появились цветочки, раскручиваясь тугим круговым движением и распуская короны пурпурных лепестков; рядом с сухими шипами вдруг появлялись новые, густые и длинные, как иголки. В течение нескольких секунд палочка покрылась листьями и цветами, новые побеги появились в пазухах старых веток, и палочка превратилась в большую ветку дикой розы. Запах лета и кондитерской наполнил комнату.
— Ну же, это прекрасно! — процедил один из пришельцев.
— Брось это! — Я бросил. Букет некоторое время продолжал расти, выпуская цветы все новых красок.
— И что теперь? — спросил тип из ванной.
— Сломай его! Теперь, сейчас же, и все дела!
— Понятно! Ты видел, что происходит? Сам его сломай, раз ты такой умный! А это все куда денется?
— Да пусть идет, куда хочет! Вероятнее всего, вернется к источнику.
— А если нет? Что тогда?
Я решил включиться в разговор.
— Господа, я… — На меня не обратили ни малейшего внимания.
— Сынок, заткнись! — зарычал тип с дисками, даже не глядя на меня. Я заткнулся.
— Я спрашивал: что сейчас? — отозвался первый.
— Я слышал. Давай поговорим. У тебя есть какие-нибудь таланты?
— Это было до меня.
— Минутку, что все это…
— Сынок, ты, видимо, чего-то не понимаешь. Ты отвечаешь на вопросы. Когда я говорю: «Молчи», ты молчишь. Когда я скажу: «Летай», ты поднимаешься в воздух. Когда я скажу: «Умри», ты перестанешь жить. Ты понял?
Гигант медленно, аккуратно снял очки и сложил дужки. А потом поднял голову и посмотрел на меня. У него вообще не было глаз. Под его веками горел блеск ацетиленового огня. В них кипела гибель, уничтожение, рядом с которым ядерный взрыв показался бы фейерверком.
Я превратился в факел. В одну секунду, как подбитый танк, взорвался от ослепительного огня. Я слышал треск, с каким горели мои волосы, видел, как кожа покрылась пузырями и почернела; прежде чем сварились глаза, сквозь белую стену пламени, которое валило сквозь мое тело, я видел комнату. Горящие мышцы скрючились, превращая меня в эмбрион. Я был криком и болью. Я горел.
А потом снова оказался на стуле, голый и мокрый, кашляя, давясь криком, всхлипами и мятной пеной. Ничего не болело, но я помнил.
— Браво! — рявкнул один из типов. — Превосходная работа. Теперь вы наверняка договоритесь.
— Я экономлю время, — ответил сидящий на стуле. Он снова надел очки. — Хватит с меня болтовни! «Кто вы такие?», «В чем, собственно, дело?», «Выйдите, не то я позову полицию!» и прочее. Может, тебя это развлекает, но у меня нет времени на глупости. И у тебя, насколько я помню, его тоже нет. Вопрос: что ты умеешь делать?
— Я психотерапевт, психолог… принимаю пациентов… лечу, с проблемами приходят… помощь… — забормотал я.
— Вот тебе, пожалуйста, — он в шоке. Ну и сэкономил ты время. — Говорящий покачал головой и торжественно поднял два пальца. Вдруг я успокоился, словно вернулся на землю. Меня охватило абсолютное, блаженное спокойствие.
— Хватит! Поменяй работу!
— На какую? — беспомощно спросил я.
— Какое мне дело на какую? Стань глотателем огня! Кобзарем!
— Подожди! Ионаш Рудкевич! Ты его знаешь?
— Это мой пациент.
— Смотри!
Он взял папку, а потом бросил мне на колени несколько блестящих фотографий большого формата. Часть соскользнула на пол. На них были самые обычные предметы: пылесосы, машины, но также и люди — фото как фото. Разве что очень красивые. Они излучали идеальную, неземную красоту, словно принадлежали идеальному миру, в котором функциональность и красота соединяются в равновесное целое. Я смотрел на бутылку пива, рядом с которой греческая амфора или японская ваза выглядели, как ночные горшки на помойке. Я смотрел на фотографию девушки, на которую взглянул всего лишь раз, и сердце мое заныло. Я всегда искал такую. Она была само совершенство. Она всю жизнь была где-то в глубине моего подсознания, и я надеялся, что никогда ее не встречу, ведь иначе нужно было бы просто умереть.
— Кто это? — прошептал я со слезами на глазах.
— Обыкновенная модель. Первая попавшаяся. Это что-то в твоем пациенте. Из-за тебя.
— Минутку. Я встречался с ним в понедельник. Когда он успел?
— Не успел. Он сделает эти фотографии в следующем году. Люди будут готовы убивать из-за вещей, которые он сфотографирует. Будут умирать от соковыжималок или сходить с ума от часов. Дорота Убачевская! Это твоя пациентка?
— Думаю, да.
— Думаю! Ты освободил ее от матери, не так ли? Мать уже плохо себя чувствует, потому что ее сердце рвется от злости. Она потеряла власть над дочерью. Уже через месяц она умрет, а дочь даже не придет на похороны. Она свободна. От мужа и ребенка тоже. Свободна от закона, от всего. Когда захочет, украдет. Свободна как ветер. Несколько радикальное лечение, не правда ли?
— Ей нужна была помощь.
— Понятно, сынок! Помощь! Поддержка, а не, черт побери, твое идиотское кривое чудо! Ты не заметил, что на своей территории ставишь мир вверх ногами?
— Ты совсем запутал его, — произнес тот спокойный, который перебирал мои диски. — Факты. У тебя есть пациент, с которого все началось. Тебе нельзя лечить этого человека. Даже не думай об этом! Нельзя, понятно? Не твоя это область! Не твой масштаб. — Он наклонился вперед вместе со стулом и посмотрел мне в глаза. На матовой поверхности я увидел очень нечеткое отражение фигуры человека, раскачивающегося на стуле, как червяк на булавке. — Тебе нельзя лечить этого человека, понятно? Произойдет что-то немыслимое, если ты на это решишься. У тебя не было этого пациента. Забудь о нем. Для своего же личного блага. Для блага всех.
И тут я увидел то, чего прежде не замечал, потому что был в состоянии сильного шока. Они боялись. Они были сильно напуганы.
Они боялись того, что я умел, хоть не имел понятия ни как, ни откуда. Но они боялись. Не знали, что со мной сделать.
Собственно, человек, которого вытащили из ванны, голый и мокрый, которому три жутких существа учинили допрос посреди собственной комнаты, должен рехнуться от паники, впасть в истерику или потерять сознание. Ведь это были не воры, не агенты служб, не полицейские. Это были невозможные, несуществующие призраки.
Один их облик переворачивал мир вверх ногами. Зачем обучать детей физике или природоведению? Если человека преследует чужой, который ведет себя как агент спецслужб, значит, никакой науки не существует. Это только кажущаяся правда, иллюзия. Как после такого явления идти на работу? Варить яйцо? Я и в самом деле должен сойти с ума, но они сделали в моей голове что-то такое, что я был абсолютно спокоен. Как камень. Это было лучше транквилизаторов. Страх во мне исчез. Он не существовал. Не осталось паники или инстинкта самосохранения. Были только факты. А они говорили мне об их страхе.
Я чувствовал, что три чудовища испуганы. Они боялись того, что я мог, хотя непонятно как. Они по маловразумительной причине хотели, чтобы я не лечил пожилого человека, мучившегося от непонятных угрызений совести, который просил у меня помощи. Продавца животных, который заразил меня чудесами. Но они и боялись меня убить.
— Ты понял? — это был тот, который меня поджег. Я чувствовал, что еще минута, и он снова это сделает, если мой ответ ему не понравится. А он хотел забрать у меня все то, чем я в общем-то был. А я был психотерапевтом. И впервые в жизни действительно мог помочь людям. Даже если эффекты были далекоидущие, это я сделал пациентов счастливыми.
Я почувствовал в душе гнев.
— Что я должен понять?
— Послушай, — произнес спокойный. Присел на корочки рядом. Говорил со мной, как с ребенком, который нашел револьвер. — Послушай! С тобой произошло нечто, что не должно было произойти. Ладно уж твои пациенты! Ты не помогаешь им, а меняешь их. Убираешь из их сознания блоки, которые они сами себе поставили или которые поставили им. Ты делаешь это случайно, пользуясь силой, мощи которой даже не можешь себе представить. И вызываешь страшные аномалии. Ставишь с ног на голову физику и вселенную. Делаешь дыры в реальности. Это не твоя вина. Это, собственно, случайность. Но этот пациент. Это особенный человек, кто-то, кого ты не должен трогать. Ты не можешь ему помочь. Только он сам в состоянии себе помочь. Даже не приближайся к нему. И ни под каким видом ничего не пытайся сделать. Для своего собственного блага. Для блага всех. Разум этого человека — самая опасная вещь во вселенной.
— Почему?
— Не твое дело! Ты и так не поймешь.
— Почему я должен вам верить? Почему я должен вас слушать?
— Если я скажу тебе, то ты не поверишь. А если поверишь, то сойдешь с ума. Вот так! — Говорящий щелкнул пальцами. — Ты, вероятно, заметил, что мы не из служб безопасности. Поверь, сынок, существуют более важные, более страшные и более опасные дела, чем все тайны этого мира. Если бы ты нашел атомную бомбу и стал бы с ней играть, то это была бы шуточка и дружеский розыгрыш в сравнении с тем, что сейчас происходит.
Он встал. И медленно протянул руку к своим очкам. И тогда гнев и дикий звериный страх, ужас взорвал меня, как бомба. Возможно, он хотел их только поправить. Но было уже слишком поздно. Его голова и тело покрылись трещинами и рассыпались, как раскрошившийся гипс. Внизу находился жуткий, как ацетиленовое пламя, голубой свет, похожий на огонь атомного взрыва. Свет в виде огромного кричащего человека. Светящаяся фигура в ворохе вспышек распалась. В воздухе висел лишь пронзительный крик, высокий, как аварийная сирена. Как крик банши. Все стекла в окнах комнаты рассыпались грудами мелких, как дробленый кристалл, осколков. Во всем районе хором начала выть сигнализация.