До полнолуния оставалось еще три дня.
Ультиматум тетушек тяготил ее, как камень, но ничего не поделаешь. Впрочем, в чем-то они были правы. Он и в самом деле не мог провести всю жизнь в четырех стенах. А кроме того, его ведь трудно было бы все время удерживать. Мужчина, который лежал и все время смотрел в потолок, у нее уже был.
Сначала он стал неразговорчивым, намного более молчаливым, чем обычно. Все время читал, но реагировал как-то иначе, чем прежде. Нервно и резко. Смотрел в окно, ходил по комнате или сидел и молча разглядывал свои руки.
— Что со мной происходит?
— Это луна, — ответила Меланья. — Когда наступает полнолуние, ты будешь себя плохо чувствовать. Я заварю тебе травы. Они должны помочь.
— Приближается зима, — произнес он. — В лесу, не здесь. Здесь только бетон, вонь и шум. Олени становятся толстые и красные. Надвигается большой мороз и снег. Сходятся все кланы, будет большая охота. Знаешь, чего мне не хватает? Песни. Выходишь на холм и поешь. В песне передаешь все, о чем тоскуешь, и бросаешь призыв всему миру. Когда волк поет, в пуще воцаряется тишина. А эти песни обращены к луне. Только она их понимает. Туда уходят умершие. А здесь только бетон и грязь. Да, и еще политика. И экономика. Да, и еще запреты. Чуть было не забыл. Нельзя кричать. Нельзя входить. Нельзя садиться. Знаешь, что было в газете, которую я разорвал? Напали на пожилого человека. В его доме. Взломали дверь, когда он звонил в полицию. Потом его били ломом. Сломали ему руку, но у него были ножницы. Такие длинные, портновские. Он что-то вырезал из газеты и положил их возле телефона. Ну он и убил одного бандита этими ножницами, а второй убежал. Так вот этого старца осудили и дали ему три года тюрьмы. Даже защищаться нельзя. Где-то там запретили курить, потому что бургомистр бросил и считает, что все остальные должны сделать так же. В другом городе людям запретили держать собак и кошек. Потому что гадят на газоны. В одной стране повесили молодого парня, потому что кто-то видел, как он пил пиво. Запреты, запреты, запреты. Луна становится все громче. Я слышу ее крик в ночи и не могу спать. Никуда нельзя пойти, нельзя говорить. Нельзя любить, нельзя думать. Зачем ты научила меня думать? Завари мне травы, Меланья. Завари такие, чтобы все это перестало болеть.
В этот вечер она впервые его испугалась. Глядя в окно на огромную луну, он сидел на кровати и качался. Он издавал какой-то странный звук сквозь сжатые губы — похожий не то на поскуливание, не то на мяуканье. Меланья обняла его за плечи, и тут он зарычал. Звук был глубокий, вибрирующий, откуда-то изнутри.
— Борись с этим, — произнесла она сквозь слезы. — Помни, что ты человек.
— Я чудовище, — выдавил он из себя. — Луна зовет меня. Лес зовет меня. Я охотник. Был охотником. Теперь я больной получеловек.
Ночью она долго смотрела на его неподвижную фигуру; залитый бледным ртутным лунным блеском, он сидел на кровати, выпрямившись, как изваяние. В его зрачках появились маленькие щелочки, которые светились фосфорической зеленью. Иногда он царапал отекшую кожу на запястье. Она смотрела на него сквозь тихие слезы отчаяния, но решила, что не отступит. Она была его женщиной, а это что-то да значило.
Но закрыть глаза боялась.
Кошмар начался накануне самого полнолуния. Говорил он все хуже, потом перестал говорить вообще.
Он издавал только бешеный хрип. Не оделся и нервно ходил по квартире, голый, с пульсирующими мускулами, на покрасневшей опухшей коже пробивалась шерсть, десны кровоточили, что-то страшное творилось с ладонями — судорога выкручивала его пальцы и они выглядели как когти. Это длилось бесконечно. Меланья сидела тихо, беспомощная и напуганная, и глотала слезы, но помочь ему не могла. Она заварила успокоительную микстуру, но та могла лишь уменьшить перемены, но не остановить их.
Он все время ходил, непрерывно, туда-сюда. Как-то странно, на носочках.
Она открыла каморку, но не имела понятия, как его туда загнать. Глупая идея. Он был для этого слишком большой и опасный.
И если бы не защита браслета, она бы убежала куда глаза глядят. В конце концов она нашла в холодильнике сырую курицу, но он не обратил на нее внимания. Только потом она заметила, что на кухне его все-таки что-то заинтересовало. Он обнюхал холодильник, потом провел пальцем по полу и облизал его.
Оказалось, что он нашел капельку разбавленной крови, которая капнула с упаковки с говядиной. Пользуясь тем, что он полез в окно, она слила эту кровь в блюдце, а потом поставила в каморке. Когда задвинула засов двери, почувствовала облегчение, но только на миг.
Двери приглушали звуки, но не полностью. А кроме того она не могла не слушать. Всю ночь она слушала, как он царапается, скулит, сдавленно воет, чем-то грохочет. Он метался внутри, роняя что-то на пол, а она сидела на полу у двери и грызла пальцы. Ни за какие сокровища в мире она не хотела бы видеть то, во что он превращался.
Она слышала свой собственный голос. Она молилась и умоляла его. Монотонно, словно повторяла мантру или заклинание.
Будь человеком! Будь человеком, умоляю, будь человеком, иначе тебя убьют.
Он не слышал.
Полнолуние закончилось, и наступил день, а потом еще один. Они оба прожили это, но оба были больны.
Когда она открыла каморку, он спал. Снова выглядел как человек. Окровавленный, побитый, измученный, но живой. Меланья плакала, обмывая его губкой. Он слабо и неловко защищался, потом попытался прибрать помещение. Она смела остатки шерсти, ее было намного меньше, чем в предыдущий раз, поставила полки, вымыла пол.
Максим побрился и надел одежду. Полнолуние прошло.
До следующего раза.
Он должен иметь работу. Должен зарабатывать. Это доказательство того, что он является человеком. Но где может работать оборотень?
— Я мог бы быть детективом. Я могу с этим справиться. Умею выслеживать, умею бороться.
«Детектив… Зачем ты дала ему столько книжек? Что еще? Агент разведки? Наверняка он был бы хорошим агентом, да что с того?»
— Нет сейчас детективов.
— Как это — нет?
— Не важно. Может, какие-нибудь и есть, но это ни к чему. Действие тех книжек, о которых ты думаешь, происходило в другом месте и в другое время. Думай серьезно.
— А может, я смогу работать в лесу?
Время шло, и было непонятно, сколько еще выдержат родные. Она хотела бы, чтобы он освоился с ситуацией, привык самостоятельно передвигаться по городу. Может, записать его на какие-нибудь курсы, только все это длилось бы слишком долго. Они встречались приблизительно раз в месяц, и, видимо, у них сейчас не было ничего более важного, чем Меланья и ее волк.
Она придумала выход только на следующий день.
— Это в городе, но там есть животные и деревья, и вообще природа. Ты бы смотрел за животными со всего мира. Я думаю, что с ними ты бы общался больше, чем с людьми. Работа на свежем воздухе. Только сможешь ли ты не охотиться?
— Ты считаешь меня дикарем?
Осенний зоопарк тонул в тумане, пустой и странный. Деревья без листьев, замерзшие животные, кружащие по клеткам. Почти никто не гулял по посыпанным галькой дорожкам. Они купили билеты и блуждали по парку в поисках здания дирекции.
— Но я не могу разговаривать с директором в твоем присутствии, — сказал он решительно. — Ведь я должен буду приходить на работу самостоятельно. Ты не должна сопровождать меня, как ребенка. Ты же отправляешь меня не в детский сад, я иду на работу.
— Я не отношусь к тебе, как к ребенку, — осерчала Меланья. — Пока тебе нужно только поговорить, а я подожду или погуляю, или что-нибудь еще сделаю.
Откуда-то издали раздался гортанный громоподобный звук. Рык льва. Максим не отреагировал, но она увидела, как он наставил уши.
— Это очень странное место, — сказал он. — Какое-то больное.
Только теперь Меланья заметила, что с того момента, как они появились здесь, в зоопарке установилась какая-то странная мертвая тишина. Умолкли крики павлинов и фазанов. Только этот лев или, возможно, тигр подал признаки жизни. Все остальные вольеры казались вымершими. В воздухе висело тревожное ожидание, будто весь зоопарк понял, как что-то поменялось.
А потом где-то вдалеке завыли волки.
Хором.
Когда они проходили рядом с вольером антилоп, стадо, завидев их, в панике бросилось наутек. Земля под копытами ходила. Некоторые животные выпрыгивали из переполошенного табуна вверх, некоторые пытались перепрыгнуть через ограждение. Горные козлы галопом бросились в свое заграждение и сбились в кучу в самом далеком углу. Их хриплое общее блеяние казалось Меланье каким-то жалобным, она слышала в нем страх.
Может, это все-таки плохая идея, подумала она. В каждом вольере, мимо которого они проходили, что-то происходило, но не всегда это был взрыв дикой паники. Обезьяны кричали и сбегались со всех углов к решеткам, желая посмотреть на него. Хищники просыпались от дремы и подходили друг за другом ко рвам или заграждениям, провожая его взглядом.
Меланья села на скамейку напротив здания дирекции и странно опустевших вольеров каких-то экзотических оленей. Подняла ворот дубленки, сунула ладони под мышки и вытянула скрещенные ноги поперек дорожки.
— Иди. Я здесь подожду.
Туман расстилался меж кованых железных решеток, висел среди голых деревьев. Парнокопытные животные перестали паниковать, но стояли неподвижными группками, напряженно всматриваясь в здание администрации. Она смотрела на повернувшиеся в ту сторону головы зебр и антилоп, у которых торчали уши, будто они пытались подслушать происходящий там разговор.
Это продолжалось около часа.
— Сначала он не хотел со мной разговаривать. Говорил, что ему не нужны работники и что у них нет денег. Потом просмотрел бумаги и вдруг поменял мнение. Денег не хватает, но работы достаточно, поэтому он, возможно, что-то выкроит и мне нужно прийти в понедельник на испытательный день.
— Так почему же тебе грустно?
— Мне не грустно. Это странное место. Они все здесь странные.