Книга осенних демонов — страница 42 из 67

Сильвия вошла в салон, держа в руке треугольный стакан с золотым напитком, украшенный дурацкими зонтиками, палочками и птичками, и Янушу вдруг показалось, что он не смог бы без нее жить. Он не вынес бы тишины, не смог бы без ее сопротивления, смены настроения, без ее неповторимой тропической красоты, без ее карих миндалевидных глаз. К черту все эти супружеские кризисы!

Жена посмотрела на него с тоскливым безразличием, собственно, едва остановила на нем взгляд, как на несущественной, хоть и раздражающей части пейзажа. Вошедший тотчас же узрел ее и, раздвигая толпу, прямиком направился к ней. Сразу же и без раздумий, как направленный снаряд.

Аналогично можно распознать, когда женщина замечает мужчину, который произвел на нее впечатление. По незаметной мимике, по незаметным и подсознательным движениям мышц лица, их можно увидеть на покадровой съемке. Но Янушу не нужна была съемка, не нужны были эксперты-криминалисты — он увидел это всем своим оцепеневшим сердцем.

Неуловимое, длящееся всего долю секунды движение брови вверх, слегка раскрывшиеся губы, изменение выражения глаз. Ее лицо вдруг сделалось мягким, как растопившийся воск; где-то в глубине испанских глаз появилась горячая страстная покорность. Так выглядит женщина, которая увидела шагающего по земле ангела.

А он шел к ней, и казалось, все происходит, как в замедленном темпе, что во всем мире остались только эти двое, а все остальное утонуло в мерцающем тумане, в котором даже скрежет магнитофона превратился в пульсирующее желание фламенко. Вошедший шагал, его светлые пушистые волосы симметрично развевались по обеим сторонам лица, а полы дорогого пиджака раскрывались, демонстрируя ослепительную белизну рубашки. Когда они протянули друг другу руки, создалось ощущение, что между их пальцами сейчас пробежит молния. Он поцеловал ей руку каким-то особым манером, заботливо взяв в свою ладонь, он что-то произнес, и они посмотрели друг другу в глаза и продолжали смотреть. Бесконечно. Казалось, они уже никогда не перестанут и, не отрывая друг от друга страстного взгляда, начнут раздеваться.

Раздался приглушенный треск, и хрустнувший в правой руке Януша стакан рассыпался на куски. Наваждение прошло, и мир вновь сделался обычным. Наполнился равномерным шумом десятка одновременных разговоров, стерео разрывало пространство, как хромированный пулемет, какая-то блондинка, специалист по маркетингу, заходилась смехом, как лошадь, демонстрируя большие зубы и розовые десны.

Зажимая порез на правой руке, он неловко наклонился, чтобы собрать осколки. Положил их на барную стойку и пошел в уборную, ощущая, как стекающая ручейками кровь заполняет ладонь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Закрыл дверь на защелку и сначала направил на рану струю ледяной воды, рассматривая свое обыкновенное лицо в большом зеркале. Издалека доносились отголоски банкета, стены дрожали под ритмичные звуки басов. Он вытер ладонь бумажными салфетками и отыскал во встроенном шкафчике кафельной стены упаковку водонепроницаемого пластыря. Желания идти домой уже не было. Ему хотелось приземлиться с друзьями где-нибудь в баре, пить водку, заигрывать с малолетками, принимать участие в драке, а в завершение орать на пустых улицах песни Стахуры.

Вместо этого он сидел в огромной чужой ванной комнате на краю треугольной ванны, трезвый как стеклышко, с порезанной рукой, а где-то там его прекрасная жена строила глазки похожему на глиста типу в итальянском пиджаке только потому, что он, гнида, был богат. Гребаное бабское желание безопасности во всех его проявлениях. Он отрыгнул мятой и ангостурой. Сигарету! Водки!

Наконец-то потребность закурить победила, и он, несмотря на усиливающийся холод, вышел из помещения, поднял ворот пиджака и с наслаждением закурил. Не было никаких оснований злиться. Не было причин для скандала, никакого повода для сцен ревности. И что, нельзя поговорить с очаровательным, красивым, интеллигентным, ответственным и приятным молодым человеком? От чего тут злиться? От того, что он чувствует, у него есть все поводы для ревности, потому что настоящая измена была в ее взгляде, и уже, собственно, не имеет значения, трахнет ли ее где-нибудь в беседке этот уродец или нет.

Он раздавил на земле окурок и достал еще одну сигарету.

Януш грустно смотрел на тихую улочку богатого района, на кусты хвойных растений, растущих на готовых, метражом приобретаемых газонах, на покрытые лаком заборы, мокрые крыши, блестящий асфальт и теплый круг света вокруг лампочек стилизованных фонарей. Ветер гнал ворох кленовых листьев, в воздухе висело осеннее одиночество. Выхода не было. Он не должен пускать эту ситуацию на самотек, истерическая сцена — того хуже. Он должен вернуться в салон и стать лицом к лицу с ситуацией. Он должен вернуть жену, не то потеряет.

Гремящая на полную громкость музыка была словно удар в лицо.

Никто не обратил внимания ни на то, что он выходил, ни на то, что вернулся. Можно было подумать, что он стал невидимым. Он должен найти жену, принести ей коктейль, проследить, весело ли ей, потанцевать. Он терпеть не мог танцевать, разве что ему хотелось потанцевать, что, впрочем, случалось исключительно редко, при исключительном состоянии или в исключительных случаях, но тогда он танцевал спонтанно. Сильвия же обожала хорошо отрепетированный танец, с фигурами, обязательно по правилам. Очень плохо относилась ко всякого рода спонтанности и беспорядку.

Она стояла в одной из смежных с салоном комнат, разговаривала с какими-то некрасивыми, но ухоженными девушками. Денди, к счастью, с ними не было, но он околачивался невдалеке, возле столика с салатами, выбирая себе самые полезные. Сильвия, пользуясь каждой паузой в разговоре, бросала на него влюбленный взгляд. Она заметила Януша, и на ее лице нарисовалась гримаса неприязни и отвращения. Она закончила разговор и спокойно вышла из комнаты. Что ж, хорошо, что не выбежала.

Януш подошел к окну и, грызя оливку, уставился в темный сад. Не было никакого смысла. Может, сразу ввалить ему в телевизионную фотокарточку, не дожидаясь поводов? Жена ведь из-за этого не разведется с ним. Нонсенс. Не хватало еще потом оправдываться. Беспомощность.

«Пришла к выводу». Обычно в начале женщины не знают, чего хотят, и живут, как складывается, а потом вдруг «приходят к выводу» и, хотя по-прежнему не знают, чего хотят, зато знают, что должно быть «как-то по-другому». Она выходила замуж за генетика. Ученого. Прекрасно знала, что это значит, что жить придется довольно скромно. Вышла за Януша. Парня в джинсах и фланелевой рубашке, который всегда свободу предпочитал безопасности, странствия — пребыванию в отеле, пиво — шампанскому и так далее. Она его любила, а теперь вдруг оказывается, что не может жить без ВМW, сотового телефона, костюмов, маркетинга, биржи, виллы в Константине и всего этого дерьма.

В начале были аллюзии: «Знаешь, Роберт бросил университет и открыл оптовый магазин. Сейчас строит дом. Ты знаешь, Яцек перешел в рекламное агентство — в сентябре они с Асей были в Египте».

Потом начались споры. Януш не потому остался в университете, что не мог продавать салфетки, а потому, что именно этим хотел заниматься всю жизнь. Вести научную работу. Он любил свое дело и гордился им. Вместо этого он узнал, что он незрелый эгоист.

Сейчас начался третий этап. Супружеский кризис. Холодная война — грязная, коварная, безжалостная. Она проходила где-то невидимо. Висела в воздухе угрозой применения оружия массового уничтожения. Пока еще не прозвучало слово «развод». Пока еще оружие применено не было. Сильвия любила его. Ей некуда было идти. Она не хотела остаться одна. До сегодняшнего дня.

Но завтра могло случиться все.

Они танцевали. Это было спустя два часа и после нескольких выпитых коктейлей, когда ему удалось достичь двух половинчатых побед: сделать так, что жена разговаривала с ним ласково, хоть прежде делала это сухо и официально, а также выпить виски без подозрительных добавок: желудочных капель, чернослива, оливок и бумажных зонтиков. Золотой парень нахальным не был, ему это не позволяло врожденное совершенство. Он вертелся где-то поблизости, как акула вокруг забрызганного кровью плота, пока жертва не высунет что-нибудь за ограду супружества.

В этом было что-то мистическое и нехорошее. Какая-то враждебная парапсихология. Вокруг была куча женщин, с которыми он мог бы прекрасно найти общий язык и наслаждаться результатом. Но нет же, он приставал именно к ним. Приставал к его жене совершенно так же, как зверь на охоте. Так, словно их раненый союз оставлял за собой кровавый след, вводя преследователя в экстаз.

Сильвия подсознательно чувствовала, что происходит, и пользовалась ситуацией на полную катушку. Была чужая, безнаказанная и невыносимая. Для Януша у нее были припасены только упреки и ехидство. Он сжал зубы и молча переносил это. Согласно правилам поведения в супружеском конфликте, если бы он хотел вести себя стереотипно, то должен был бы обидеться, отойти в противоположный угол помещения и демонстративно предаться мужским развлечениям. Весело пить спиртные напитки (если бы здесь присутствовали его приятели) или (поскольку никаких приятелей тут не было) пить тоскливо, сидя в одиночестве в обнимку с бутылкой виски и стаканом из граненого стекла, призывая в свидетели и защитники своего горя всех святых из экранного пантеона Одиноких крутых парней. Должен был напиться в дерьмо и заблевать хозяйке зеркала в малахитовой ванной комнате или учинить какой-нибудь скандал.

Был еще один вариант. Флирт. Уйти в дешевое ухлестывание, найти себе какую-нибудь деваху противоположного Сильвии физического склада (значит, в данном случае лучше всего какая-нибудь худосочная блондинка со светло-серыми глазами и с лицом падшего ангела) и с удовольствием флиртовать с ней весь вечер, игнорируя светящийся взгляд Сильвии, пронзающий Золотого парня с рекламного плаката.

Но это отпадало по двум причинам. Во-первых, Януш был не в настроении. Его сердце разрывалось, а лицо напоминало гипсовую маску. Улыбнись — маска бы треснула и отвалилась кусками. Во-вторых, он наверняка смог бы приударить за студенткой или сотрудницей университета, которая немного работает, немного развлекается, немного готовит и ходит по земле, как нормальный человек. С этими бизнес-леди, которые в течение двадцати четырех часов в сутки делали карьеру, невозможно было даже поговорить. Он бы и понятия не имел, как приступить к беседе; она бы напоминала ухаживания за представительницей другого вида.