Надо сказать, что в истории городской топонимики фольклор играет не только оценочную, но в значительной степени и созидательную роль. Он не только интерпретирует появление того или иного названия или реагирует на него. Как мы уже знаем, в самый ранний период существования Петербурга фольклор пополнил арсенал официальной городской топонимики. Названия многих петербургских географических объектов извлекались из неисчерпаемого кладезя мифологии допетербургского периода жизни Приневского края. Финские и шведские народные названия островов, рек и протоков самым естественным образом вошли в свод официальной городской топонимики. К счастью, многие из них ни разу так и не были заменены на другие и если подверглись незначительным изменениям, то только в области орфографии и произношения. До сих пор они сохраняют свои иноземные корни, донося до нас аромат древнего финского присутствия на «топких невских берегах». Финская лексическая музыка явственно слышится в названиях таких исторических районов города, как Купчино, Коломяги, Парголово, Лахта, Шушары и многих других, хотя городской фольклор частенько и предлагает многочисленные русские версии этимологического прочтения первородных топонимов. Так, например, бытует легенда о неких купцах, которые останавливались в одном из южных предместий города перед последним переходом в столицу. Отсюда и пошло, якобы, название Купчина.
Еще менее убедительна легенда о происхождении названия Парголово. Принято считать, что топоним Парголово происходит от бывшей здесь старинной деревни Паркола, название которой, в свою очередь, родилось от финского собственного имени Парко. Сохранилась в народе и более древняя легенда о том, что «Парголово» будто бы происходит от финского слова «пергана», что в переводе значит «черт». В старину эта местность была покрыта густыми лесами, которые «наводили на жителей суеверный страх». Говорили, что в непроходимых чащобах водятся черти.
Между тем, петербургская фольклорная традиция считает, что название это связано с Северной войной и основателем Петербурга Петром I. Как известно, Парголовская мыза включала в себя три селения: Суздальская слобода, Малая Вологодская слобода и Большая Вологодская слобода. При Петре их стали называть Первым, Вторым и Третьим Парголовом. По легенде, они получили свои названия оттого, что здесь якобы трижды происходили жестокие сражения со шведами. Бились так, что ПАР из ГОЛОВ шел.
Есть и другое предание. Согласно ему, во время одного из сражений Петр I якобы почувствовал себя плохо. У него так закружилась голова, что он не мог «мыслить и соображать». Тогда он собрал своих военачальников и признался: «У меня ПАР в ГОЛОВЕ». От этих слов и ведет-де Парголово свое непривычное для русского слуха название.
Но это не более чем легенды. Впрочем, историческая правда от такой экспансии фольклора вовсе не страдает. Напротив, она становится еще более выразительной, более яркой, будит воображение и не дает затухнуть ассоциативному мышлению. Освещенная красивыми поэтическими легендами и романтическими преданиями историческая правда становится более интересной для изучения и более доступной для запоминания. История от этого только выигрывает. Не говоря уже о практической пользе фольклора. Нельзя забывать того, что, наряду с историческим знанием, фольклор формирует образ истинного петербуржца, потому что не исключено, что городской фольклор – это, возможно, и есть та Душа Петербурга, определение которой так долго никак не дается исследователям.
Итак, как менялась городская топонимика и как на это реагировал городской фольклор?
Понятно, что рамки заданной темы ограничивают нас в выборе объектов. Мы рассматриваем только те топонимы, которые были отмечены городским фольклором, причем лишь такие, которые за время своего существования претерпели изменения. Но и этого, как мы полагаем, вполне достаточно, чтобы увидеть общую картину порой грустной и печальной, порой смешной и забавной, но всегда интересной и поучительной истории петербургской топонимики.
Австрийская площадь
1903… Несмотря на то что Петербург возник на Петроградской стороне, формирование его главной магистрали – Каменноостровского проспекта – затянулось на два столетия, вплоть до 1903 года, когда через Неву был построен постоянный Троицкий мост. До этого на протяжении всего XVIII столетия будущий проспект представлял собой проселочную дорогу, идущую от Петропавловской крепости к Каменному острову. Отсюда его название: Каменноостровский.
Восьмиугольная площадь, образованная пересечением Каменноостровского проспекта с улицей Мира, бывшей Ружейной, начала приобретать современный архитектурный облик в 1901–1906 годах. Тогда появились три здания, возведенные по проекту архитектора В. В. Шауба. Завершилось формирование площади только в 1952 году строительством дома № 15 по проекту О. И. Гурьева.
Долгое время площадь не имела никакого названия. Понятно, что вакуум заполнил фольклор. В народе ее называли «Ватрушка», или «Площадь звезды». Огромная светящаяся неоновая конструкция в форме звезды была распластана над площадью в те недавние времена, когда проспект, называвшийся тогда Кировским, был дорогой к правительственным дачам на Каменном острове и украшался, не в пример другим городским магистралям, ярко и выразительно.
1992. Только в 1992 году площадь получила свое первое официальное название – Австрийская, в честь дружбы между народами России и Австрии. Это была одна из первых международных акций первого мэра Санкт-Петербурга Анатолия Александровича Собчака. Известно, что отношение к нему петербуржцев было далеко не однозначным. И потому праздник открытия новой площади не обошелся без зубоскальства. «Вы слышали, австрийцы заплатили Собчаку двести тысяч долларов за наименование Австрийской площади?» – «Да. И не только. Марсиане дали ему взятку в один миллион долларов за сохранение названия Марсова поля».
Адмиралтейский проезд
1838. Этот проезд проходит между главным фасадом Адмиралтейства и северной границей Александровского сада. Некогда здесь простирался незастроенный луг, или эспланада, – свободное пространство, окруженное каналами и земляными валами для защиты от возможного нападения противника. Еще в 1816 году на месте наружного канала, окружавшего Адмиралтейство с трех сторон, был разбит бульвар, ставший одним из любимых мест праздных прогулок петербургской знати. В Петербурге его называли «Адмиралтейским бульваром», или «Адмиралтейским променадом». По утверждению многих знатоков старого Петербурга, именно он вошел в «энциклопедию русской жизни» – роман Пушкина «Евгений Онегин». Сюда, «надев широкий боливар», выходил на променад ее главный герой. В 1816 году фольклорное имя Адмиралтейский бульвар приобретает официальный характер.
По свидетельству историка М. И. Пыляева, Адмиралтейский бульвар был «центром, из которого распространялись по городу вести и слухи, часто невероятные и нелепые». Тем не менее, авторитет сведений, полученных с бульвара, среди общественности оставался непререкаем. «Да где вы это слышали?» – недоверчиво восклицали петербуржцы. «На бульваре», – торжественно отвечал вестовщик, и все сомнения исчезали. Таких распространителей слухов и новостей, услышанных на Адмиралтейском бульваре, в Петербурге назвали «Бульварный вестовщик» или «Гамбургская газета». Как нам кажется, этимология понятия «бульварный» в значении «газета или литература, рассчитанная на обывательские, мещанские вкусы» восходит к тому знаменитому Адмиралтейскому бульвару.
1880. С появлением на территории бывшей фортификационной эспланады Александровского сада центр отдыха и прогулок петербуржцев переместился на его территорию. Адмиралтейский бульвар утратил одну из своих основных функций. В 1880 году, в рамках упорядочения городских названий, бульвар был переименован в Адмиралтейский проезд.
Академика Крылова, улица
1849. В середине XIX века короткая дорога между Ушаковской набережной на правом берегу Большой Невки и набережной Черной речки была названа Чернореченским проспектом.
1860. Чернореченский проспект проходил вдоль загородной дачи Строгановых в Новой Деревне. В 1860 году проспект был переименован в Строгановскую улицу.
Графы Строгановы происходили из старинного и сказочно богатого рода, которому принадлежали почти все солеварни и горные разработки России. Согласно преданиям, еще в XV веке Строгановы выкупили из татарского плена московского князя Василия Темного, а в XVI веке на свои деньги снарядили дружину Ермака для покорения Сибири. Петру I Строгановы ссужали деньги для успешного ведения Северной войны. Причем, если верить фольклору, делали это весьма экстравагантно. Рассказывали, что Григорий Дмитриевич Строганов, «угощая царя обедом, преподнес ему на десерт бочонок с золотом».
Не менее богат был и Александр Сергеевич Строганов. На его ежедневных обедах, устраиваемых во внутреннем дворике собственного дворца на Невском проспекте, могли одновременно присутствовать до сотни-другой человек. Всякий прилично одетый человек мог зайти и отобедать у графа. Рассказывают, что «некто обедал таким образом более двадцати лет, и, когда однажды не пришел (по-видимому, умер), никто не мог назвать его имени».
Говорят, однажды Екатерина II представила графа Александра Сергеевича австрийскому императору словами: «Вот вельможа, который хочет разориться и никак не может». В Петербурге о нем говорили: «Богаче Строганова не бывает».
Екатерина любила Строганова и, как сообщает М. И. Пыляев, даже часто тосковала без него. Однажды императрица, соскучившись по графу, приказала Зубову атаковать строгановскую дачу на Черной речке и, взяв его в плен, привезти к ней. По преданию, Зубов приплыл со своими егерями в лодках, но был встречен вооруженными людьми Строганова, ожидавшими вблизи укрепленной усадьбы графа. Оказывается, Строганов заранее узнал о намерениях императрицы и принял заблаговременно меры. Флотилия была посажена на мель и взята в плен. Строганов по этому случаю устроил гранди