В ответ миссис Эдвардс закатила глаза, как это делала Эстер, реагируя на реплики братьев. И, глядя на обоих Горди, слушая их, отдаваясь на их волю, я вдруг расслабился.
– Берри пытается вам сказать, что мы придерживаемся высоких стандартов, – сказала миссис Эдвардс. – Мы должны делать то, что считаем лучшим для нашей компании и наиболее целесообразным в долгосрочной перспективе. Если мы хотим, чтобы она развивалась. Но нам нужны деньги. И нам необходимо привлечь к себе внимание. Вы можете дать нам и то и другое прямо сейчас.
– Грядут рождественские праздники. Традиционно поначалу бывает затишье, а потом – на Рождество – все приходит в движение. У нас запланировано множество концертов, но студийное время не так сильно забито, – начал Берри. – Так что девять-десять дней для записи мы сможем выделить.
– Это все, что нам нужно, – сказал я, пытаясь не показывать своего облегчения.
– Но это не все, что мне нужно, – откровенно признался Берри. – Я хочу, чтоб на этом альбоме значился «Мотаун». Я готов продвигать все что угодно, лишь бы лейбл развивался. Моя студия звукозаписи будет доступна вам две следующие недели. Вы можете работать даже по ночам, если нужно. Но я хочу, чтобы лейбл «Мотаун» стоял на конверте.
– Нет, Горди, нет. Я заплачу тебе за время записи большие деньги. Только не это, – сказал я.
Плечи Эстер под моими руками напряглись, и я легонько сжал их, словно извиняясь.
– Я всегда знал, что ты – находка. Это мне следовало бы заплатить тебе за продвижение пластинок «Мотаун». Черт! Я же пытался в свое время нанять тебя на работу! Я знаю твою подноготную и твое окружение.
– Дело не только в цвете кожи. Тут и криминал, и политика, и секс. Да все, что не так с этим миром, – возразил я.
– Думаешь, я не знаю, что не так с этим миром, Ламент? – фыркнул Берри. – Я хочу, чтобы на твоем альбоме было написано: «Мотаун».
– Я уже обращался к одному независимому производителю винила. Парень согласился записать для меня несколько синглов. Так вот, его мастерская сгорела дотла.
– Мы не штампуем копии здесь, – отмахнулся от моего предостережения Горди. – Я только что подписал контракт с «Саузерн Пластике» в Теннесси. Они готовы выпускать все пластинки «Мотаун». И кого-кого, а «Саузерн Пластике» никто не спалит. Иначе об этом узнает весь мир и тем, кто это сделает, будет, мягко выражаясь, неловко. Это маленькие фирмы можно сжигать, и на это никто не обратит внимания.
– Они могут превратить в пепел вашу студию, – сказал я.
– Никто нас не испепелит, – вмешалась миссис Эдвардс. – Но, по-моему, вам лучше рассказать нам всю историю. С самого начала.
И я рассказал, а Эстер периодически добавляла комментарии. В подробности я не вдавался и о дяде или своей семье говорить не стал. Упомянул лишь о дружбе отца с Бо Джонсоном. Глаза обоих Горди расширились, когда мы с Эстер произнесли имя Рудольфа Александера. Но когда все было сказано, они выглядели скорее заинтригованными, нежели напуганными.
– Тогда на кой черт ты все это делаешь, Ламент? – удивленно спросил меня Берри, и Эстер снова напряглась.
Она держалась пугающе спокойно и тихо, позволяя мне вести беседу, но разговор принял до боли личный характер.
– Ты когда-нибудь кого-нибудь любил, Берри? – отбросив всякое лукавство, спросил я.
– Да. Любил. И люблю. Многих людей.
– А я нет, – помотал я головой.
Берри пристально посмотрел на меня, ожидая продолжения.
– Я любил своего отца. Но его больше нет. И я люблю Эстер Майн. И все. А на всех остальных мне глубоко плевать.
– Вот ты, значит, каков! Сукин сын с ледяным сердцем? – сказал Берри, хотя при этом он улыбался.
Но улыбка исчезла с лица Горди, когда он произнес:
– Я очень сожалею о кончине твоего отца, Ламент.
Я смог только кивнуть, а сестра Берри спасла меня от необходимости бормотать что-то в ответ.
– Вам не обязательно петь, чтобы быть вместе. Вы могли бы жить вместе вне сцены. Спокойно и счастливо. Зачем лезть на рожон?
– Я думал об этом. Но я так не смогу. Я не мыслю себя без музыки, а Эстер – без пения. Нельзя обратить свое знание в незнание. Да, бывает, люди свой талант хоронят, но счастливее от этого они точно не становятся.
– А Александер… ты думаешь, это он так сильно запугал ребят из «Атлантик Рекордз», что они отказались с вами работать? – спросил Берри.
– Возможно, не он лично. Но кто-то из его людей.
– Значит, пока имя Эстер звучало на радио, но никто не знал, кто она такая, все было ничего. А теперь она поет песню об истории любви своего отца и Мод Александер, сделав ее хитом, о котором говорят по всей стране. Добавим тот факт, что ты – белый, и…
– И получается полное дерьмо, – закончил я за Берри.
– Или успешное шоу, – усмехнулась миссис Эдвардс.
– А вы эти песни сочинили вместе с ним? – спросил Берри Эстер.
– Некоторые из них, – ответила она.
– Большинство из них, – поправил я. – Она написала сама, без меня, песню «Бомба Джонсон» – всю, кроме припева и бриджа. Мы отлично сработались.
– Я называю это успешным взаимодействием, – сказал Берри. – Просто вы можете творить вместе.
– Этого недостаточно, – твердым голосом заметила Эстер.
– Надо донести до слушателей, что в песне правда, – кивнула миссис Эдвардс. – Не просто исполнять ее, как обычную песню. А рассказывать со сцены историю. Рассказывать ее всякий раз, когда выступаете. Везде. До тех пор, пока тайное не станет явным… для всех.
– Так мы и делали, – сказала Эстер.
– И планируем делать в дальнейшем, – добавил я.
– Ваша пара уже имеет огромную популярность, – снова вступил в разговор Берри. – Я даже вообразить не мог, что представится шанс привлечь к себе такое внимание… Сразу после Рождества в театре «Фокс» у нас запланировано шоу-презентация – «Мотортаун Ревю». Увы, мы даже не продали достаточное количество билетов, чтобы окупить аренду сцены, но если пройдет слух, что вы тоже участвуете… мы соберем полный зал. Потом мы едем в Чикаго. 30 декабря выступаем в клубе «Ригал», а 1 января отправляемся в турне по Восточному побережью. Театр «Аптаун» в Филадельфии, оттуда в Колумбию, далее Балтимор, потом Ричмонд. А затем нас ждет «Аполло» в Гарлеме. И вы окажетесь дома. На гастроли поедут все наши артисты плюс несколько новых лиц, которых я сейчас подбираю. Если вы поедете с нами, то поможете мне сделать «Хитсвилл США» известным.
– Если вы укажете наши имена на афишах, могут возникнуть проблемы, – предупредил я.
– Типа той, что у вас возникла в Питтсбурге? – спросил Берри.
Я кивнул.
– Я это учел! – воскликнул Берри. – Об этом трезвонили даже в наших новостях. Такого никогда не случалось. Проблемами кормится свободная пресса. Мы наймем охрану и будем проводить вас на концерты и с концертов тайно. А в «Фоксе» есть кинозал. Так что при необходимости мы проведем вас через него. За экраном. – Горди мысленно уже колесил по городам и весям.
– Мы представим вас как наших специальных гостей. А в рамках шоу «Мотортаун Ревю» в театре «Фокс» устроим презентацию группы «Майнфилд». Вы обеспечите нам аншлаг, и наших артистов узнает широкая аудитория, – подытожила миссис Эдвардс.
– А полиция? – спросил я. «А Рудольф Александер?» – пронеслось в моей голове.
На мгновение Берри затих, размышляя, и паузой воспользовалась его сестра.
– Позвольте нам об этом позаботиться. У нас тут с полицией давняя история. В 1943-м в городе вспыхнули беспорядки из-за ситуации с жильем. Во время войны Детройт перешел на выпуск военной продукции. Проблему нехватки рабочих рук на заводах решили за счет мигрантов с Юга. В город хлынули и белые, и негры, со своими застарелыми взглядами. А жилья для такого наплыва людей оказалось недостаточно. Тем более что новоиспеченные детройтцы не желали ни жить, ни работать бок о бок. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Юг никогда не жаловал цветных, – ввернул Берри.
– И до сих пор не жалует, – откликнулась Эстер.
– Наши родители приехали из Джорджии, когда мне было два года. Детройт вырос в одночасье, но цветным дозволялось селиться только в одном жилом районе. И обходилось нам худшее жилье гораздо дороже, чем белым лучшее, – объяснила миссис Эдвардс.
– И до сих пор так, – добавил Берри.
– В сорок третьем мне было двадцать два. И я все это видела своими глазами, – продолжила миссис Эдвардс. – Началось все со взаимных оскорблений, они переросли в стычки, затем пришлось вмешаться полиции, а потом президент Рузвельт послал сюда войска. Вообразите: шесть тысяч солдат! В военное-то время! Для установления мира и порядка. Только мир у нас так и не установился… за все семнадцать лет. Это место – бочка с порохом. А теперь у нас еще и автомобильные заводы закрываются, и люди могут в любой момент лишиться работы. Старые проблемы пока тлеют, но подбрось еще пару спичек – и все полыхнет с новой силой. Так что ваша история не покажет нам ничего такого, чего бы мы не видели.
– И вы все равно хотите вывести нас на сцену? – спросил я.
– Давайте полиция будет нашей заботой, – твердым тоном повторила миссис Эдвардс.
– Кстати! – сказал я, потирая руками свои щетинистые щеки, как будто после утреннего бритья в доме в Кранберри прошло лет десять. – Нам нужен отель. Какое-то место, чтобы я не оказался в одном здании, а все остальные в другом. Я не хочу, чтобы мы жили на разных этажах или в разных крыльях. И мне бы не хотелось, чтобы на нас пялились как на какую-то диковинку.
– Этого не будет, – заверила миссис Эдвардс, правда, ее губы при этом тронула легкая улыбка.
– Никто не знает, что вы здесь? – спросил Берри, прикусив нижнюю губу.
– Сэлу известно все, – пробормотал я.
Берри и его старшая сестра уставились на меня в недоумении.
– Я никому не говорил, – пожал я плечами. – Но это не значит, что никто ничего не знает.
– Ли Отис сказал маме сегодня утром. Он позвонил ей, – сказала Эстер. – Так что мама с Арки в курсе, что мы в Детройте. Но больше об этом не знает никто.