Глава 22Хотел бы я это знать
Боль пульсировала в моей голове, словно по ней ударяли барабанные палочки. И я попытался попросить Ли Отиса немного умерить темп. Но мой рот не слушался, а губы не шевелились – вместо просьбы с них слетело искаженное, неразборчивое бормотание. Мой голос звучал даже хуже, чем обычно. Я промямлил что-то еще, но слова застряли глубоко в горле. «Я что, заболел?» – промелькнуло в голове под барабанную дробь. Нет! Я не мог заболеть. У нас было шоу в Чикаго. Целая цепочка шоу. А кроме того, я ведь должен был жениться. И Бо Джонсон мог заявиться.
Мои губы распухли, язык был огромен, а нос, казалось, даже еще больше. Я его ощущал – мясистый, бахромчатый клюв, торчавший между глазами и залезавший на щеки. И все это болело – вся голова. Я не мог различить, когда заканчивалась одна волна боли и начиналась другая. Я попытался поднять голову, но мышцы не реагировали на мои потуги. Может, голова – это все, что у меня осталось? А может, именно это ощущает человек, когда умирает? Боль, отсутствие телесной оболочки, полубессознательное состояние?
Едва эта мысль проникла в мой отекший мозг, как левую руку пронзила боль. Ха! У меня была голова и… рука! Я пошевелил пальцами. Похоже, они двигались. И движение не причиняло боли. Хотя нет, не так. Боль скорее походила на жжение, чем на внезапный колющий удар. И истязала она кожу, а не кости. Я сконцентрировался на правой руке. Ну вот! В ней боли не было! И я продолжил с затуманенным сознанием оценивать свое тело и все его способные двигаться части.
Больше всего меня пугала боль в руке. Я еще раз пошевелил всеми пальцами. Эта попытка далась легче. Голова и конечности работали в связке. Мне удалось поднять правую руку и поднести к лицу, но разглядеть я ничего не смог, кроме узкой щелки прямо над головой. Похоже, моя правая рука была в порядке. Один, два, три, четыре, пять… все пальцы на месте – рука опустилась обратно. Я был в постели… Затем аккуратно поднял левую руку. Она была забинтована и закреплена лентой, как если бы я собирался на ринг. Кто-то сделал мне перчатку из марли. Зачем? С моей рукой было что-то не так? Но что? Понять я этого не мог. Запястье не болело. Предплечье тоже было невредимо. Боль исходила от пальцев. Точнее, от одного пальца. Правой рукой я начал разматывать бинт – мне нужно было увидеть, что он скрывал. Я освободил от бинта все пальцы, кроме безымянного. И жутко устал. Мне пришлось держать руки над лицом, чтобы видеть, что я делал. И все равно я как будто смотрел в узкую щель. Я продолжил избавляться от марли и ленты, а сняв их, попытался рассмотреть кисть, двигая головой туда-сюда, чтобы она оказалась в поле моего зрения… Мой безымянный палец превратился в окровавленный обрубок – чуть ниже среднего сустава. Он был иссиня-черным, вдвое толще своего нормального размера и вполовину меньше привычной длины. Верх обрубка был покрыт аккуратными черными стежками, стягивавшими края зиявшей раны. Я снова пошевелил пальцами. И – странное дело! – мой ужас исчез. Зашитый обрубок напоминал мне толстое чудище с пурпурной кожей и свалявшейся черной шерстью. Но девять пальцев у меня были. И значит, играть я мог! Конечно, мне придется приспосабливаться к извлечению аккордов и, возможно, пропускать какие-то ноты, пока чувствительность не вернется. Но играть я мог!
– Бенни?
– Эстер?
Я попытался повернуть голову, чтобы ее увидеть, но Эстер была совсем рядом – нависала надо мной.
– О Бенни… – повторила она, и мне показалось, что она плачет.
А может, это плакал я? Соль сделала мои веки липкими, и я оставил попытки разглядеть Эстер.
– Ты в порядке? – спросил я.
Слова опять прозвучали неразборчивым бормотанием, но она поняла.
– Да, в порядке. Мы все в порядке.
– Кто-то забрал мое кольцо, Бейби Рут.
– Знаю. – Она поцеловала мою целую руку, и я провел большим пальцем по ее губам-лепесткам.
– Мы все равно поженимся. И я могу еще играть…
– Мистер Ламент? – У моей больничной койки остановились два детектива в штатском, вытащили жетоны и поднесли к моему лицу, чтобы я смог их рассмотреть.
Я постарался сфокусироваться. Боль в голове не утихла, а пересохшее горло требовало влаги.
– Воды… – прохрипел я.
Внезапно возле меня появилась сиделка. Поправив подушки и установив кровать в более вертикальное положение, она поднесла к моим губам соломинку, и я начал жадно пить, хотя она внушала мне не спешить.
«Ты чертовски красивая, Бейби Рут. Я просто не хочу, чтобы это кончалось…»
– Где Эстер? – спросил я.
– Вы об Эстер Майн, мистер Ламент? – уточнил один из следователей.
– Да. О ней.
– Темнокожие пациенты проходят лечение в другом крыле больницы, мистер Ламент, – сказала сиделка с извиняющейся улыбкой.
– А она – пациентка? – чуть не задохнулся я.
– Нет… нет. Просто она… мы просто… – начала запинаться сиделка. – Мы просто пускаем к больным по одному посетителю. И разрешаем всей семье навестить пациента, когда он… идет на поправку. Эстер Майн в приемном покое, вместе с остальными.
– А их вы пустили двоих, – указал я на копов.
Сиделка, вспыхнув, покосилась на детективов.
– Да… пришлось… но у меня не было выбора.
– Я хочу ее видеть, – потребовал я.
– Пойду передам ей, что вы очнулись, – пообещала сиделка и оставила меня наедине с полицейскими.
За маленькими окнами больничной палаты было темно.
– Какой сегодня день? – спросил я.
– Вторник. Двадцать седьмое декабря, – ответил более худой детектив.
Я не запомнил их имен. Детектив посмотрел на часы:
– Начало седьмого.
– Мы понимаем, вы еще не полностью пришли в себя, мистер Ламент, – произнес более грузный
следователь. – Но у нас в морге четыре трупа, и нам необходимо составить отчет.
«Четыре трупа…»
– Четыре трупа? – ошеломленно переспросил я. – Чьи?
– Может быть, вы нам поможете с этим.
«Помочь с чем?»
– Чьи трупы? – повторил я вопрос, уже более настойчиво.
– Вы можете нам рассказать, что произошло прошлой ночью? – продолжил гнуть свое детектив.
– Я не знаю, что произошло. Кто умер?
– Вы помните, как на вас напали, мистер Ламент?
– Нет.
– Вы должны нам рассказать все, что помните.
– Мы выступали в театре «Фокс».
– Это нам известно. А что-нибудь из того, что случилось потом, вы помните?
Я помнил Бо Джонсона, но не собирался им об этом говорить.
– Я вышел на улицу покурить. У нас в девять должен был быть следующий концерт. Похоже, я его пропустил.
И встречу с Бо Джонсоном в полночь у старой часовой башни мы тоже пропустили. Я не успел сказать о ней Эстер. Но кто-то погиб. Четыре трупа…
– С Эстер все в порядке?
«Может, она мне только снилась?»
– Я должен быть уверен, что и с ней, и с ее братьями все в порядке. Только тогда я буду с вами разговаривать, – заявил я.
– А мы должны поговорить с вами прямо сейчас, мистер Ламент. Вы можете нам рассказать, что случилось, когда вы вышли на улицу покурить?
Мне нужна была моя одежда. И мне необходимо было выбраться из этой чертовой палаты. Должно быть, они вкололи мне морфин. Он престал действовать, и я чувствовал себя отвратительно. Но я бы справился с болью, если бы убедился, что с Эстер и ее братьями все нормально. Мне нужно было выбраться!
– Мистер Ламент?
– Я решил немного пройтись. Просто проветриться. Кто-то ударил меня по голове. У меня теперь нет пальца, а моя девушка – в больничном крыле для темнокожих пациентов. Что, черт возьми, значит «крыло для темнокожих пациентов»?
«Я веду себя с ним чересчур воинственно», – осознал я. Но мной овладел страх. Я помнил, как беседовал с Бо Джонсоном. Помнил, как провожал его взглядом, вдыхая в легкие дым. И вот теперь я находился в больнице и мог из нее выбраться, лишь ответив на вопросы копов.
– Где я? – попытался я унять сердцебиение.
– В стационаре Детройтской больницы, – ответил мне худой детектив.
Эти копы напоминали мне Тони-толстяка и Тони-жердяя – две противоположности, волею случая оказавшиеся вместе и вынужденные взаимодействовать, каждый со своей ролью.
– Эстер Майн – ваша девушка? – спросил двойник Тони-толстяка.
– Да. Моя невеста.
– А это ваше? – Детектив показал мне маленькую пластмассовую коробочку с кольцом внутри – тем самым, которое я носил с тех пор, как Эстер надела его на мой палец.
– Возможно. Я не могу его примерить. Разве я не говорил, что лишился пальца?
– У вас на пальце было похожее кольцо, когда на вас напали? – спросил Тони-толстяк-2.
Детектив-жердяй молча стоял рядом, играя свою роль.
– Да, было.
– Большинство мужчин не носят обручальное кольцо до женитьбы.
– А я носил.
– Вам знаком Мани Майн, мистер Ламент?
– Да. Он – член бенда, с которым я играю. Брат Эстер.
– Он был с вами, когда вы вышли покурить?
– Нет. – Мое сердце бешено заколотилось, очистив от тумана болевшую голову. – Он остался внутри. С остальными музыкантами группы. – Я перевел взгляд с одного офицера на другого. – С Мани все в порядке?
– Это он вас нашел… после того как на вас напали. С ним все в порядке.
Я потянулся за стаканом воды, но он был пуст.
– Вы знаете, кто на вас напал, мистер Ламент?
– Нет.
– А кого-нибудь подозреваете?
– Нет.
– Вы можете рассказать нам все, что помните?
– Мне захотелось покурить. Я вышел на улицу. Получил удар по голове. Очнулся здесь. Без пальца, – снова повторил я. – Но я заберу свое кольцо.
– Вы знали, что вас разыскивает для допроса полиция Нью-Йорка?
Я уставился на детективов.
– Меня сейчас вырвет, – предупредил их я.
Обезболивающие препараты всегда провоцировали у меня тошноту. И воду я выпил слишком быстро. Плевать! Не до сантиментов. Я свесился с кровати, и вся выпитая мной жидкость фонтаном выплеснулась наружу и растеклась по полу мокрой лужей. Оба детектива отступили на несколько шагов. Один выругался. Но они не ушли.