– Подчас трудно понять, почему люди делают те или иные вещи. Но кто-то явно хотел, чтобы я замолчал… чтобы мы все… замолчали.
Глава 23И это всё
Мани оказался ужасным водителем, а я – еще худшим пассажиром. Мне пришлось сесть вперед, иначе меня мутило, и мы с Мани грызлись хуже, чем с Эстер в худшие дни. В итоге Эстер втиснулась между нами, как учительница, разделяющая драчунов на игровой площадке. А дело просто было в том, что мы все боялись, и никто из нас не мог держать себя в руках.
Берри Горди сказал «не переживать из-за Чикаго».
– Лечись, поправляйся. Встретимся в Филадельфии, – заверил он меня, когда мы вынесли свои вещи из дома возле его студии и вернули ключи миссис Эдвардс.
Но я очень переживал. Переживал и страшился. Чикаго занимал все мои мысли с тех пор, как мы покинули Нью-Йорк. И я сказал Берри, что мы приедем туда, если нам по-прежнему будут рады. Он лишь взглянул на мое расцвеченное синяками лицо и забинтованную руку и сказал, что будет ждать нас в пятницу утром в клубе «Ригал».
Причиной страха, окутавшего салон машины, было не только отвратительное вождение Мани. За пять часов пути из Детройта в Чикаго никто из нас ни разу не задремал и не спел. Я чувствовал себя еще недостаточно хорошо, чтобы сесть за руль, хотя даже в таком состоянии я бы справился с управлением лучше, чем Мани. А когда мы заехали заправиться на колонку, взгляды людей приковала не наша пестрая компания, а мое лицо.
– Как же вы выйдете на сцену, Бенни? – спросил Ли Отис, когда я во второй раз заставил Мани съехать на обочину из-за очередного приступа рвоты. – И как вы собираетесь играть с больной рукой?
– Без проблем. Это все обезболивающие, которыми меня напичкали в больнице. Они вызывают у меня тошноту, – объяснил я. – Все в порядке.
– Не лукавьте, Бенни, это не так, – возразил Ли Отис.
– Это уже больше не смешно, – заявил Элвин. – Я считаю, что нам следует вернуться домой.
– В нас и дома стреляли, братишка, – заметил Мани.
– Я боюсь, – сказал Ли Отис, в двух простых словах озвучив то, что чувствовал каждый из нас и в чем никто из нас не решался признаться.
– И зачем нам, в самом деле, ехать в Чикаго, Бенни? – спросил Элвин. – Вы можете пожениться в Нью-Йорке.
– У нас нет концерта в Нью-Йорке, – ответил я.
– Может, нам вообще пока не петь? И прекратить выступать, хотя бы на время? – предложил Элвин.
Это был не тот Элвин, которого я знал.
– Нет. Нельзя, – сказал я. – Мы прекратим… и на нас можно будет поставить крест. Это будет конец…
Мы снова замолчали, уставившись в окна, но не видя ничего, кроме собственных тревог и опасений.
– Когда же все это закончится? – тихо спросила Эстер.
Думаю, это был риторический вопрос, но Мани не оставил его без ответа:
– Это никогда не закончится. Я вам пытался это втолковать, но вы не желали меня слушать, – как всегда, не преминул обвинить он всех скопом.
– Не понимаю почему? Если мы не будем петь… все закончится. Разве мы не этого хотим? – не угомонился Ли Отис.
– Почему ты так давишь, Бенни? Чего ты добиваешься? – присоединилась к хору братьев Эстер. – Подожди хотя бы, пока ты… окончательно не поправишься.
– Потому что чем известнее мы станем… чем известнее я сделаю вас… тем лучше. Известность – гарантия нашей безопасности, – сказал я.
Я повторял эти слова так много раз, что они стали мантрой. Но в них не верили больше ни я, ни ребята.
– Не думаю, что это про нас, Ламент, – сказал Мани. – Это про вас.
Я не мог больше этого выносить. Не мог дышать. Я перестал что-либо видеть. И внезапно перестал контролировать свои эмоции.
– А ну, остановись, Мани, – грубо потребовал я.
– Вам опять плохо? – ошарашенно спросил парень.
– Бенни? – прикоснулась к моей ноге Эстер.
Я отпрянул, и она отдернула руку так, словно я ее ударил. Мне сделалось совсем невмоготу; вода ручьями заструилась из оплывших глаз и просочилась сквозь повязку на носу. Мне не хотелось, чтобы это видела Эстер.
– Пожалуйста, Мани, останови. Дай мне выйти.
Резко повернув руль, Мани съехал на обочину. Я вылез из машины и побрел, пошатываясь, к деревьям, вытянувшимся вдоль дороги. Ребята поначалу ждали, убежденные в том, что мне – как и до этого – необходимо просто исторгнуть желчь из желудка. Но я все шел и шел, петляя между деревьями, дрожавшими на холодном ветру, и напоминая себе, что укрытия не найти. Его нет. И конца тоже нет. И сделать правильный выбор невозможно, потому что выбора нет. Никакого…
– Бенни?
Эстер побежала за мной. Элвин, Ли Отис и Мани метнулись за ней. Их размытые фигуры плясали между деревьями цветными пятнами на черно-белом фоне. Машина позади них превратилась в темный уродливый силуэт. Я рухнул на поваленное дерево, склонив тяжелую голову, и полез в карман в поисках отцовского носового платка. Я вытер мокрое лицо, превозмогая боль, хотя платок от износа и времени стал очень мягким. Это был мой любимый платок, потому что отец пользовался им дольше всего. Сохранял ли он все еще его запах, я понять не мог. Мой нос был слишком распухшим, а чувства притупились.
– Бенни! – позвала Эстер.
Я не смог ответить. На секунду она замерла в нерешительности, братья застыли у нее за спиной. А потом все четверо уселись рядом со мной на бревне – в один ряд, лицом к бескрайнему темному лесу. И я заплакал…
Я плакал долго. У меня не было под рукой клавиш, способных меня успокоить, и музыки, способной унять мою боль. Возможно, поэтому я не мог остановиться. Я оплакивал отца и себя. Оплакивал несчастную Карлу и Мод Александер. И я плакал о моей Бейби Рут, сидевшей со мной рядом, державшей руки на коленях и страшившейся прикоснуться ко мне… Я был для нее единственной надеждой, и я не справился…
– Может быть, помолимся? – тихо предложил Элвин.
Ему никто не ответил.
– А я помолюсь, – укрепился в своем желании Элвин.
Он молился долго. Почти столько же, сколько я плакал. Но молился он громко, и молился он за меня. А еще он помянул в своей молитве Бо Джонсона и поблагодарил за него Господа. И именно в тот момент Эстер взяла меня за руку, и я понял: Мани поделился с ней историей о появлении Бо и его участии в моем спасении, освободив меня от этого груза.
– Жестокость и насилие – не выход. Мы понимаем это, Господи! Но мы благодарим тебя за наши жизни и за жизнь брата нашего Бенни, – договорил Элвин.
И когда он закончил, мои слезы высохли, и я присоединил свой голос к общему «Аминь!».
– А в чем выход, Элвин? – прохрипел я голосом, еще не окрепшим после рыданий.
– О чем вы, Бенни?
– Ты сказал, что жестокость и насилие – не выход. Я не знаю, где выход. Мне просто стало интересно, знаешь ли ты.
Элвин не ответил сразу. И никто из ребят не ответил.
– А ты видел смерть другого человека, Элвин? – спросил я.
– Нет.
– А я видел. Дважды. У меня на глазах простились с жизнью двое. И оба были… плохими людьми.
– О ком вы, Бенни?
– Одним из них был мой отец…
Тоска мгновенно нахлынула на меня, и я едва не задохнулся от ее силы. И опять Эстер с братьями замерли в ожидании. Они не стали спорить, что отец был плохим человеком. И не понуждали меня продолжать. Но через несколько минут я и сам был готов это сделать. Слова полились из моих губ так же быстро, как чуть раньше лились из глаз слезы. Только я не молился. Я очищался.
– Другим был человек по имени Патрик Суини. Я не знал, кем он был, когда умер. Узнал позднее. Он был продажным прокурором, работал на моего дядю. Делал так, чтобы улики исчезали, иски отзывались, свидетели меняли свои показания и дела закрывались. И этот Патрик Суини захотел кое-кого убить. Он захотел убить своего брата. И пришел к дяде Сэлу. А дядя Сэл обратился к Альберту Анастазии, мафиози, возглавлявшему «Корпорацию убийств».
– Альберт Анастазия? Это тот парень, которого несколько лет назад застрелили в парикмахерской? – перебил меня Мани.
– Да. Он самый. Но та история с прокурором произошла гораздо раньше. Почти двадцать лет назад. В 1941-м. Я был еще мальчишкой и слышал об этой корпорации от отца и двух Тони. Вы их видели.
– О «Корпорации убийств»? – переспросила Эстер.
– Да, это была группировка наемных убийц, выполнявших заказы еврейской мафии, итальянцев, сицилийцев. Заметьте, всех преступных организаций. Никакой дискриминации.
– Итак, прокурор, Суини, захотел избавиться от своего брата и нанял эту корпорацию, – подытожил Мани.
Я кивнул:
– Они выполнили заказ. Суини пожелал, чтобы брата убили, и оплатил заказ. Но когда брата не стало, он использовал его смерть и убийство, чтобы создать себе имя. Заработать репутацию.
– Это как? – спросила Эстер.
– Суини воспользовался своим служебным положением, чтобы выследить членов «Корпорации убийств». В числе гангстеров, выполнивших заказ Суини, был парень по имени Релес. Суини арестовал Релеса и начал на него давить.
– А почему этот Релес не заявил, что убийство заказал сам Суини? – спросил Мани.
– Члены группировки не знали имен заказчиков. Так делается всегда.
– Но вы видели смерть Суини? – встрял Элвин, пораженный моим признанием.
– Релес испугался, что ему придется отвечать за всех одному. И начал сдавать всех, кого знал. Имена были громкие. Баггси Гольдтшейн, Луис «Лепке» Бу-халтер. Еврейская мафия. Итальянская мафия. Все мафиозные лидеры. Релес дал показания против всех, чтобы спасти свою шкуру. Ребята, которых он назвал, подверглись судебному преследованию, и некоторые из них были казнены.
– Но ведь это были плохие ребята… разве не так? – озадачился Ли Отис.
В том-то и была вся соль. Плохой парень преследовал плохих ребят.
– А каково ваше участие? – спросил Элвин.
– Мой дядя Сэл ужасно разозлился, потому что тот прокурор, Суини, был его помощником, своим человеком в органах. Дядя Сэл выступил посредником в его сделке. Суини получил то, что хотел, его заказ выполнили, а в итоге он обрек организацию, услугами которой воспользовался, на большие неприятности.