– Я пою не так, как пела мать. У меня вообще с ней мало общего. Я думаю, что пошла в отца, – призналась Эстер зачарованной аудитории. Ее голос прозвучал кротко, но в глазах сверкнули молнии. – У вас будут еще просьбы, мистер Витале?
Мы исполнили еще несколько песен. А когда я встал из-за пианино, Рудольфа Александера за столиком уже не было. Я не видел, когда он ушел. Возможно, он покинул зал после того, как прозвучала «Ave Maria». А может, когда по гостиной все еще разносился насмешливый голос Эстер, певшей «Ящик Пандоры»: «Тайна раскрыта, все ее знают, люди за нами теперь наблюдают». Мою здоровую руку сводило, моя покалеченная рука ныла от боли. Но больше всего я отчаянно желал освободить себя и Эстер от невыносимого эмоционального напряжения. Но между нами стоял Сэл, и его руки лежали на наших плечах.
– Это было великолепно, Эстер. Потрясающе, – пробормотал он, подталкивая нас к своим друзьям.
Сэл провел нас по всему залу, представляя гостям. Одно лицо перетекало в другое. Я чувствовал себя плохо, но понять, из-за чего – из-за боли или стресса, – уже не мог и послушно, как теленок за быком, следовал за дядей, пока зал не начал пустеть и люди не перестали на нас глазеть. Сэл указал на свободный столик.
– Присядь, Бенито. Выпей чего-нибудь. У тебя такой вид, словно тебя сейчас стошнит.
– Думаю, мы уже можем уйти, – сказал я, испугавшись, что застрянем здесь еще на несколько часов.
Эстер явно придерживалась того же мнения и тоже осталась стоять. На ее лице застыла маска. Красивая. Суровая. Сердитая. Пугающая. «Расплата последует, когда она ее снимет», – не усомнился я. Что ж, чем раньше, тем лучше.
– Нет, – возразил Сэл. – Присядь. Выпей.
Я взял Эстер за руку.
– Спокойной ночи, Сэл. Спасибо вам за… вечер.
– Эстер, Бенито, садитесь, – продолжал настаивать Сэл.
Но мы остались стоять. Лицо дяди вытянулось, глаза забегали по залу. А потом он поднял руку и подал сигнал Тони-жердяю.
– Ладно. Идите. Я свою задачу выполнил. И не хочу, чтобы ты тут начудил и разрушил всю мою тяжелую работу.
В тоне Сэла сквозила обида.
– Вы знали, что он был здесь? – спросил я.
– Кто? – кротким голосом переспросил Сэл.
– Александер.
Сэл улыбнулся, на мгновение оскалив зубы.
– Конечно. Это я его пригласил. Дела, знаешь ли. Но мы все решили еще до вашего появления. – Небрежным жестом Сэл отмахнулся от этих слов, как будто речь шла о сущем пустяке. – Теперь будет лучше, – сказал он. – Увидите. Мы с Александером пришли к полному взаимопониманию. – Дядя расстегнул свой безупречный смокинг и тут же снова застегнул на все пуговицы, словно ему нравилось быть скованным. – Все закончилось. Идите. А то вас качает, – опять отмахнулся дядя, но уже от нас.
– Что закончилось? – спросила Эстер тихим, ровным голосом без эмоций.
– Все как в вашей песне, – ответил Сэл. – В песне о Пандоре. Мне она очень понравилась. Как вы там пели? Тайна раскрыта. Теперь всем все известно. Александер знает, что я в курсе. Все знают. Вы под моей защитой. Вы оба. Так что все закончилось.
Я покачал головой. Не закончилось! Все только начиналось. Недостающий палец запульсировал, а ладонь Эстер, зажатая в моей руке, напряглась.
– Ступайте уже, – прогнал нас Сэл. – Увидимся завтра. На концерте.
Наверх нас сопроводили два Тони. Элроя в лифте уже не было. На дежурство заступил его сменщик, и он упорно отводил глаза от всех нас. На манжете правого рукава Жердяя краснели капельки крови. Когда я указал ему на это, Жердяй пожал плечами и скрестил руки, чтобы скрыть кровь, а глаза поднял к потолку. До нашего этажа мы поднялись молча.
– Ты теперь с нами, Бенни. Все будет хорошо. Вот увидишь, – сказал Тони-толстяк, когда за нами четырьмя закрылась дверь и лифт уехал вниз.
Длинный коридор был безлюден. Но я не ощущал ни спокойствия, ни уверенности в этой тишине.
– Теперь все знают, что ты под защитой Сэла, – снова заверил меня Тони, но, судя по его постоянным напоминаниям, сам он тоже не был в этом убежден.
– Все прекрасно знали, кто я, и прежде. А пальца у меня больше нет, – возразил я, отбив у Толстяка охоту повторять свою сомнительную мантру.
– Хотите, мы подождем здесь немного? – спросил он, когда мы подошли к двери нашего номера.
– А это нужно, Тони? – тихо спросил я.
– Не-а. Не нужно, – успокоил меня Толстяк, но не ушел, а вместе с Жердяем прислонился к стене, дожидаясь, когда Эстер достанет из сумочки ключ.
Она отперла номер и широко распахнула дверь.
– Спокойной ночи, Эстер, – мягко произнес Жердяй.
– Спокойной ночи, – ответила она, залетев внутрь.
– Ты ее пугаешь, – прошипел я.
– Давай, парень, заходи, – извиняющимся тоном поторопил меня Толстяк. – Как только ты закроешь за собой дверь, мы уйдем. Уважь нас. Эта пара недель выдалась странной.
Я зашел в номер и захлопнул дверь. Эстер сидела на краю кровати – спина прямая, как стержень, но туфли сброшены. А вот стеклянная маска с ее лица не исчезла, и, ощутив потребность в паузе, я прошел в ванную. Меня поприветствовало мое отражение, и я тут же отвернулся. Опершись на бортик ванной, я взял стакан, который оставил у раковины, и подставил его под струю воды. На поверхность вынырнул палец – с аккуратным ногтем и бледной кожей, отрубленный чуть ниже верхнего сустава. Стакан выскользнул из моих рук.
– Сукин сын! – взревел я и уставился на отвратительный обрубок.
Он изогнулся посреди осколков, словно подзывая меня к себе. На долю секунды я даже подумал, что кто-то вернул мне мой палец.
– Бенни? – резко ворвался голос Эстер.
«Закрыться!» – Я с облегчением обнаружил, что запер дверь.
– Бенни? Ты в порядке?
– В полном, Бейби Рут. Я просто уронил стакан. Не заходи. Я не хочу, чтобы ты порезала свои ножки.
Это был палец белого мужчины – большой и усеянный старческими крапинками. Отрезанный безымянный палец. Почти как мой. Но, черт возьми, это точно не мой. Схватив тряпку, я выудил его из стеклянных осколков, кинул в унитаз, закрыл крышку и спустил, затем бросил тряпку и остатки стекла в мусорную корзину. Крови на полу не было, кровавых подтеков в ванной тоже. И никаких больше сюрпризов я не заметил. Я рывком распахнул дверь, напугав Эстер.
– Не заходи сюда. Я не закончил. Может, где-то еще остались осколки, – предостерегающе рявкнул я.
Подбежав к двери номера, я открыл ее и выглянул наружу. Но оба Тони уже ушли, и коридор был таким же пустым, как в момент нашего возвращения.
– Бенни? – послышался за спиной оклик Эстер.
Я заколотил в дверь на противоположной стороне коридора.
– Я просто хочу пожелать им спокойной ночи, – сказал я Эстер.
– Но уже два часа, – возразила она.
Теперь ее пугал я. Пугал… и был напуган сам. Напуган – не то слово. Я пребывал в ужасе: дыхание перехватывало, сердце колотилось о ребра так, словно готово было выпрыгнуть из груди.
На стук ответил Мани. Кожа на его лице сморщилась ото сна. Глаза насторожились.
– Что стряслось? – пробормотал он.
Мои легкие сдались; воздух со свистом прорвался в щелку между губ.
– Вы в номере все? – спросил я на удивление спокойным тоном. Я умел притворяться.
– Да. Мы все тут. И между прочим, мирно спали. А где вы двое были? – Осмотрев красное платье Эстер и мой смокинг, Мани вперил в меня обвиняющий взгляд.
– Семейные дела, – ответил я. – Но мы все уладили. Я не сообразил, что уже так поздно. Извини, что разбудил.
– Что за семейные дела? Мы же все здесь.
– Вот и хорошо, – кивнул я. – Ладно. Спокойной ночи, – развернулся я, собравшись уходить.
– Что случилось, Ламент? – повысил голос Мани.
– Ничего. Мне просто надо было тебя повидать.
– Ну… вот он я… здесь…
– Спокойной ночи, Мани, – повторил я в надежде, что он отстанет. Я не собирался сообщать ни ему, ни кому бы то ни было еще о своей находке.
– Кто-то нуждается в молитве? – выкрикнул из глубины комнаты Элвин.
– Никто в ней не нуждается, – буркнул Мани. – Спи давай.
Настороженность в его глазах сменилась подозрительностью.
– Вы что, пьяны, Ламент?
– Нет. Просто… просто… – У меня совсем пропал голос.
– Вы напуганы.
– Эта пара недель выдалась странной, – процитировал я Тони-толстяка.
Рот Мани искривился в поисках верного отклика, но затем он кивнул, признав справедливость моего утверждения.
– У нас все нормально, – заверил он меня уже без всякой злобы. – Спокойной ночи, Бенни.
– Спокойной ночи, – попятился назад я.
Я подождал, пока Мани закроет дверь. Эстер уже зашла обратно в наш номер. Еще миг, и она… чертыхнулась. И я снова запаниковал. Эстер стояла в ванной. Дверь нараспашку. Балансируя на одной ноге, она вытаскивала из подушечки ступни осколок стекла. Сочившаяся из ранки кровь стекала в складочку под пальцами.
– Что ты делаешь? – вскричал я. – Я же сказал тебе сюда не заходить! Я же сказал, что тут стекло!
Я поднял Эстер на руки. Сердитый. Разъяренный. Слезы застили мне глаза. Я бросил Эстер на кровать и обхватил руками ее стопу.
– Это всего лишь крошечный кусочек, – воскликнула Эстер. – Я его вытащила! – оттолкнула она меня, раздраженная моей грубостью.
Я сжал ее ногу и осмотрел каждый квадратный дюйм маленькой стопы, промакивая уже переставшую течь кровь носовым платком. На ней не было даже крошки стекла. Эстер лежала подо мной, тяжело дыша: маска сошла с ее лица – на нем остались лишь огромные карие глаза.
– Осколка нет, – прошептал я.
– Тебе нужно отдохнуть, Бенни. – Эстер решила, что я сорвался, как на пути из Детройта в Чикаго.
Я кивнул, но мои глаза забегали по комнате. Мне захотелось перебраться в другой номер. В этом мы оставаться не могли. Я представил себе, как кто-то в него заходит, озирается по сторонам и… Вскочив на ноги, я произвел беглый осмотр всех поверхностей. Проверил стол. Шкаф. Заглянул под кровать.
– Что ты делаешь? – едва слышно спросила Эстер.