– Вы и теперь там будете жить?
– Да, только переселюсь в дом поменьше. Неподалеку от нашего дома продается один замечательный домик – я в него просто влюблена. Он мне как раз подойдет, особенно если Люсет решит все-таки жить отдельно. Господин Граф, вы думаете, она в самом деле устроится на какую-нибудь работу?
– Несомненно.
– Она обязательно захочет вернуться, когда поймет, что такое работа. Конечно, если она приедет в Ла Рош, я возьму ее к себе.
– А ваш муж, позвольте спросить, оставил ей что-нибудь? Она упоминается в завещании?
– Нет, конечно… Муж составил завещание очень давно. Тогда он еще и не знал о существовании Люсет. У нее есть несколько сотен – наследство отца. Буквально перед самым нашим отъездом она побежала в банк и получила наличными по чеку. Сняла со счета все подчистую. И ни словом не обмолвилась об этом, пока мы не добрались сюда. Проделала все скрытно.
– В этом возрасте они многое считают само собой разумеющимся.
– Господин Граф, а как вы думаете, может, я не получала писем от мужа из-за какой-нибудь ошибки? – неожиданнно сменила тему госпожа Мартинели.
– Ошибки?
– Например, этот Шмид забыл их послать. Я не могу… Просто не верю, что Говард мог так жестоко поступить со мной. В этом нет никакого смысла.
Граф встретился с мисисс Мартинели взглядом, через мгновение она отвернулась.
– В этом нет никакого смысла, – повторила вдова уже не так уверенно.
Вернулась Люсет Дион. Теперь на голове у нее была шляпка, украшенная цветами, в одной руке – жакет, в другой – чемодан. Граф взял у нее поклажу, попрощался за руку с госпожой Мартинели и вышел в холл. Рассерженная Люсет вылетела из столовой через несколько минут. В полном молчании они ждали лифт, а потом – так же безмолвно – ехали в душной кабинке. И только оказавшись внизу, в вестибюле, девушка заговорила:
– Тетя Женевьева рада, что я решила не возвращаться.
– Но она не признается в этом до самой смерти, – отозвался Граф.
Управляющий, господин Гумберт, выскользнув откуда-то из глубины дома, отвел Графа в сторону.
– Молодая дама не вернется в Женеву?
– Нет.
– Я не осуждаю ее за это.
– Осмелюсь напомнить: ее тетя пережила ужасное потрясение, – улыбнулся Граф.
– Поначалу я и сам считал, что с ней обошлись несправедливо, но теперь думаю иначе. Я не виню ее мужа, что он ухватился за шанс умереть спокойно. Только представьте себе эту женщину у вашего смертного одра! Добиваясь снижения платы за лечение, она замучила бы врача и сиделок и авансом потребовала бы скидки в аптеке и у гробовщика.
– Кстати, о докторах. Когда господин Мартинели уезжал отсюда в больницу, его сопровождал врач?
– Конечно! Я сам проводил его до авто, а Шмид придерживал дверцу. Потом, ни слова не говоря, Шмид вернулся в квартиру. Хоть он и молчал, было видно, что сильно переживает.
– Он вам понравился, да?
– Нечто вроде неотшлифованного алмаза. Ему явно не хватает настоящего воспитания. Но здесь он оказался на своем месте – просто ангел-хранитель какой-то. Знаете, иногда нам отчаянно не хватает таких людей… Да, так вот о враче. Конечно, Шмид лучше ничего не придумал, как сразу по приезде выбежать на улицу и кинуться в первый попавшийся кабинет. Доктор оказался чудаковатым стариканом, бессеребренником и неряхой, правда, в итоге выяснилось, что он превосходный специалист… Извините, кажется, я задерживаю вас.
– Вовсе нет, – ответил Граф, не сводя взгляда с Лю-сет Дион. Похожая на Артемиду, она стояла под аркадой и разговаривала со старым швейцаром. В трепещущей на сквозняке юбке и с выбившимися из прически кудрями, девушка казалась вольной, как птица.
– Я хотел попросить у вас совета, – вновь заговорил управляющий. – Старик Матти, наш ночной швейцар… Он беседует сейчас с госпожой Дион… Он хороший малый… Так вот он сообщил мне, когда пришел на дежурство и услышал о прибытии госпожи Мартинели, что недели две тому назад и в тот вечер, когда господина Мартинели увезли в больницу, кто-то сюда звонил. Нам, видите ли, удалось оставить у себя телефон, поскольку в доме обосновались несколько господ из правительства. Мы обходимся без коммутатора… У жильцов свои аппараты. Но, конечно, наш номер есть в городском справочнике. Однако господин Мартинели настоятельно просил нас… Он передал свое указание через Шмида… Так вот, он просил нас не соединять квартиру с городскими автоматами, так как болен. Поэтому Матти просто сказал звонившей, какой-то женщине, что с квартирой господина Мартинели нет связи. Ей, конечно, следовало бы написать ему. Ну, а когда она позвонила в следующий раз, Матти объяснил ей, что господина Мартинели увезли в больницу Святого Дамиана… Видите ли, тогда старик не придал этому значения. Сейчас во всех аптеках и конторах много новых работников, и он подумал, что одна из таких девушек звонит по поводу какого-нибудь незначительного дела… По крайней мере, ее голос звучал, как у неопытной продавщицы… Матти слышал подобное щебетание тысячи раз. Ну вот, а теперь, когда началась вся эта суета, оказывается, у одинокого господина Мартинели была жена, и еще куча людей имеет к нему какое-то отношение. Чертовски неприятно… Тут-то Матти припомнил эти телефонные звонки и забеспокоился. Как вы думаете, ему следует сообщить о них супруге покойного? И, самое главное, не закатит ли эта дамочка скандал, поскольку старик не записал ни имени, ни того, что хотела передать та женщина?
– Я знаю, кто и по какому поводу звонил, – успокоил его Граф. – Не волнуйтесь. Я уже все обсудил с госпожой Мартинели.
Гумберт радостно заулыбался.
– Уф. Просто камень с души сняли. Огромное спасибо. Я передам Матти. Честно говоря, мне не хотелось бы еще раз беседовать с той дамочкой наверху. Я рад, что она решила уехать. Надеюсь, мы получим остальную плату из наследства господина Мартинели. Контракт о найме подписан нашими жильцами, но мы как посредники чувствуем свою ответственность… Моральную ответственность…
– Деньги вы получите. У Мартинели, по-видимому, их было достаточно.
– Пожалуй, вдова могла бы раскошелиться.
– Ей это и в голову не придет.
– Да, вы правы. Но господин Мартинели был настоящим джентльменом.
Попрощавшись, Граф присоединился к госпоже Дион, извинился и попросил Матти вызвать такси. К великому отвращению Графа это оказалась машина с открытым верхом – ему не нравилось, когда солнце слепило глаза. Люсет, напротив, оживилась и повеселела. Она крутила головой то налево, то направо, не обращая внимания на то, что легкий ветерок окончательно разворошил прическу и трепал темные кудри, как хотел. Вряд ли это беспокоило девушку – волосы у нее вились от природы и сами ложились красивыми волнами.
– Давайте съездим сначала на вокзал и оставим ваш багаж в камере хранения, – предложил Граф. – Тогда вам не придется думать о нем до тех пор, пока вы не сядете в поезд.
Госпожа Дион одобрила эту идею.
– А я смогу позвонить, – продолжил Граф. – Я жду междугороднего звонка, и мне нужно перезвонить слуге и сообщить, где меня можно найти.
– Господин Граф, почему же вы не сделали этого раньше – из квартиры? Неужели забыли за нашими разговорами? Вам это было бы гораздо удобнее.
– Знаете, Люсет, я не люблю пользоваться чужими телефонами для личных дел.
Они быстро сдали чемодан в камеру хранения, Граф заглянул в полицейский участок, позвонил и через четверть часа присоединился к девушке. Та встретила его вопросом:
– А где, вы сказали, вас можно найти?
– Это секрет, – ответил Граф с улыбкой. – Я предлагаю начать нашу прогулку.
– Люблю ходить пешком, – радостно заявила госпожа Дион.
Но когда они вышли из здания вокзала и, свернув налево, вышли на набережную Ааре, чтобы с моста Лоррейнбрюкке полюбоваться на Корнхаусбрюкке, девушка как-то сникла и помрачнела. А по возвращении в начало Крамграссе стала подавленной. А Граф, словно не замечая этого, рассказывал Люсет об уникальной архитектуре средневековой башни Цитглогге и механике астрономических часов с удивительно живыми фигурками петуха, медведей и бога времени Хроноса:
– Обратите внимание, все это было изготовлено в 1530 году! И как давно действует!..
Прошагав по людной и шумной улице добрых два квартала, Граф вновь услышал приятный, несколько протяжный голос Люсет:
– Вы тратите свое время на малознакомую провинциалку… Как это мило с вашей стороны, господин Граф.
– Я получаю от прогулки искреннее удовольствие, – спокойно ответил он.
– Мне нужно многое вам рассказать, – продолжала она. – По крайней мере, следует объяснить вам, почему я не хочу возвращаться домой. Тогда вы перестанете считать меня бездушной эгоисткой. Без дяди Говарда я не смогла бы жить в Ла Роше.
– Я так и подумал.
– Вы знаете – я не испытываю особой благодарности к тете… Наверное, это низко с моей стороны. Она взяла меня в семью и содержала все эти годы. Но она поступала так лишь потому, что считала себя обязанной помогать сироте.
– Или потому, что окружающие считают: это – ее долг.
Госпожа Дион выразительно взглянула на него.
– Да, в Ла Роше полно моралистов! Там нужно быть, как все… или уезжать.
– Не сомневаюсь.
– Они не способны понять других. Они не выносят приезжих, особенно, если те отличаются от элиты Ла Роша. Мать смеялась над этим. Я и не предполагала провести там всю свою жизнь. Не смогла бы. Тем более с тетушкой.
– Но какое унижение для вашей тети – возвращаться и объяснять соседям и знакомым, что и как.
– Вот именно. Человек умер, а ее тревожит лишь мнение приятельниц о собственной персоне! О нем она никогда не думала и совсем его не понимала.
– Его поступок, госпожа Дион, действительно требует понимания.
– Я знаю, почему дядя так поступил. Он не выносил суеты: телеграммы, билеты, самолеты, консилиум. Сплошное лицемерие! Самое главное – соблюсти приличия.
Помолчав, Граф спросил:
– Они что, не ладили?
– Ну, что вы! Жили душа в душу! С дядей Говардом никому и никогда не удавалось поссориться. Да и она не устраивала сцен: она выше этого! Только вот человек, живущий с ней под одной крышей, тупеет на глазах.