– Я предоставлю персоналу заведения Иеремии Валпа возможность развеять мои тревоги.
– Боюсь попасть пальцем в небо.
– Руди, дорогой друг! Когда-нибудь я приду к вам и откровенно расскажу, что такое метафоры. А пока я могу оказать вам другую услугу, которую вы оцените много выше. Я знаю подходящее место для госпожи Мадер.
– В самом деле?
– Это под Лозанной. Приятная пожилая дама с дочерью. Милая маленькая ферма. Они только что похоронили свою гостью, которая платила им за проживание, и написали мне, чтобы я нашел им другую жиличку, а то им не хватает средств на налоги. У них прекрасные навыки по уходу за старыми людьми. Предусмотрены даже герметические печи, а про сквозняки можно вовсе забыть. И еще там целый сарай дров. Госпожа Мадер сможет отдохнуть и от невестки, и от внуков.
– Я буду бесконечно признателен! Постарайтесь все разузнать подробнее. Увы, проклятая старость неизлечима, – загорелся юный Бьянчи. Он подал Графу две отпечатанные страницы. – Это учетная карточка госпожи Мадер. И если вы почувствуете, что в заведении Валпа что-то не так, или они вас не впустят, я заеду туда сам. Когда время появится, конечно.
– Руди, вы такой же добрый самаритянин, как в юности!
Граф поспешил на трамвай, идущий Маттенхоф-Вайссенбюль. Когда он вышел из него и пошел пешком, то очутился в районе, совершенно ему незнакомом.
Словно другой мир – странный и серый. Некоторые здания имели печальный вид аристократов, впавших в нищету: бывшие особняки превратились в доходные дома, а наиболее обветшалые – в неблагоустроенные ночлежки. Среди них возвышались новенькие многоквартирные дома, где на первых этажах располагались мастерские, а подвалах ютились убогие магазинчики.
Психиатрическое заведение Иеремии Валпа, кирпичное здание, отделанное песчаником, выглядело на редкость мрачным. У одной половины здания сохранилось высокое крыльцо и вестибюль. Другая половина напоминала тюрьму: окна подвала были заложены кирпичом, остальные закрыты ставнями, не пропускающими внутрь солнечные лучи. Здание казалось закрытым и заброшенным. Граф взобрался по облупившимся ступенькам крыльца и позвонил. Двери распахнулись, и перед ним оказалась невысокого роста женщина в старомодном шелковом платье. Она стояла и смотрела на Графа, весело улыбаясь.
– Могу я поговорить с заведующей?
– Я заведующая. Входите.
В это время из глубины дома вышла в холл очень высокая женщина плотного телосложения, в мятом полотняном халате. Решительным шагом она устремилась к двери, взялась за дверную ручку и властно проговорила:
– Все в порядке, госпожа Дерек?
Госпожа Дерек резво повернулась и суетливо юркнула в комнату справа. Затем дородная женщина повернулась к Графу, и с болезненно-желтого лица на него уставились два стеклянных рыбьих глаза.
– В чем дело? – голос у нее был под стать внешнему виду: мрачный и угрюмый.
– Я хочу видеть заведующую.
– Я заведующая.
У Графа было то же ощущение, которое он испытал мальчишкой в музее восковых фигур. Кто здесь настоящий контролер, настоящий полицейский, настоящая дама-туристка в альпийской шляпе и очках? Какая рука в перчатке ответит на его рукопожатие, если он посмеет пожать кому-либо руку? Ему все еще снились эти сомнительные фигуры.
– А та дама – пациентка? – спросил он.
– Ох уж эта госпожа Дерек! – Заведующая закрыла дверь. – У нас не хватает обслуживающего персонала, и она выскакивает всякий раз, когда звонит звонок.
– А вы не боитесь, что она… э-э… вообще выскочит? Сбежит?
– Нет. Она никогда не выходит из здания. Она боится улиц… Чем могу служить?
– Я разговаривал с доктором Бьянчи о том, чтобы поместить пожилую даму в какую-нибудь психиатрическую лечебницу. Меня зовут Граф. Я полагал, что вы сможете сказать мне, возьмет ли больница Иеремии Валпа…
– Вас послал сюда доктор Бьянчи? Этьен Бьянчи?
– Нет, Рудольф Бьянчи, хирург Бернского госпиталя. И не послал, а посоветовал зайти. Я говорил с ним об одной нашей общей знакомой, пациентке. Физически она здорова, но начинает страдать старческим слабоумием. И я склонен поселить ее тут. Надеюсь, здесь удобно, но все дело в плате за содержание.
– Содержание здесь стоит недешево!
Заведущая провела Графа в свой кабинет – большую комнату с портретом основателя этого заведения Иеремии Валпа, сурового мужчины с бакенбардами. Портрет украшал стену над каминной полкой.
– Меня зовут госпожа Лихтенвальтер, – сказала она. – Садитесь.
Она опустилась на стул, стоявший за письменным столом, Граф устроился напротив. Скупой свет едва проникал в комнату сквозь коричневые шторы. Граф с трудом различал сильные, резкие черты ее лица, седеющие волосы, тяжелый подбородок. Она глядела на него с любопытством.
– Я хотел разместить больную у вас только на время, – постарался вернуть разговор в прежнее русло Граф. – Я в определенном смысле несу ответственность – взялся устроить ее. Надеюсь, вы сможете показать мне свободные комнаты.
– С удовольствием.
Граф огляделся.
– Интересное старинное здание. А вы не знаете, в связи с чем Иеремия Валп основал вашу больницу?
– Он когда-то жил в этом доме, а его сын – в соседнем. Сын совершенно опустился под влиянием то ли наркотиков, то ли алкоголя, точно не знаю. Семейный врач пообещал вылечить его дома и вылечил. Поэтому Иеремия Валп оставил завещание, согласно которому оба дома должны были превратить в психиатрическую лечебницу, а доктор становился ее владельцем с пожизненной оплатой. Из чувства благодарности, знаете ли. После смерти доктора учредили опекунский совет. Сейчас у нас только приходящие врачи. Они навещают своих пациентов. Для вашей больной придется нанять одну из наших сиделок, чтобы присматривать за ней, если ей нужен уход и если у нас найдется сиделка, – добавила госпожа Лихтенвальтер, бросив на гостя язвительный взгляд.
– Боюсь, это может оказаться слишком дорого. А что, сын Иеремии Валпа одобрил то, как распорядились собственностью его отца? Я бы сказал, что это для него довольно мрачное напоминание о прошлом.
– К тому времени ему было уже все равно. Он умер.
– Умер?
Глаза госпожи Лихтенвальтер сверкнули циничным удовольствием.
– Покончил с собой. Полагаю, после излечения он счел, что жить уже не стоит.
– Должно быть, у вас очень трудная работа?
Госпожа Лихтенвальтер повела широкой бровью.
– Мы здесь столько всего насмотрелись, что уже привыкли и даже, пожалуй, несколько очерствели. И родственники тоже… Вы уж мне поверьте. У нас сейчас нет настоящих психических больных, вроде госпожи Дерек, например. Их обычно помещают в клиники за пределами города. Но госпожу Дерек некому перевезти, а здесь она вполне освоилась и пользуется относительной свободой. Ну что, взглянем?
– Считается, что здесь игровая комната, – объяснила госпожа Лихтенвальтер, бросая равнодушный взгляд на дряхлый столик для пинг-понга, – но сейчас им пользуются только сиделки.
Тяжело ступая, она вышла во двор, Граф не отставал.
– Беда в том, – продолжала она, – что стоит нам пошуметь, как кто-то сразу присылает полицейских. Радио соседей может быть включено всю ночь, их дети могут визжать и вопить на улице под нашими окнами, но не успеет у нас кто-нибудь взвизгнуть, как тут же поступает жалоба.
– Трудно, должно быть, управлять психиатрической клиникой в черте города.
– Ну, большинство из наших клиентов находятся в своих комнатах и не встают с постели. А когда они могут встать, – хрипло хохотнула госпожа Лихтенвальтер, – их переводят еще куда-нибудь или отправляют домой. Пациентов помещают к нам, чтобы избежать огласки. Если им становится лучше, они возвращаются домой. А через какое-то время снова возвращаются. Уж мы-то никому ничего не скажем.
– Возвращаются?
– А что вы думаете? Конечно, есть исключения. Давайте пойдем наверх, пока нас не хватил солнечный удар.
Граф увидел большую столовую на первом этаже, в которую, как сказала госпожа Лихтенвальтер, пациенты никогда не ходят. Это естественно, так как пребывание в заведении Иеремии Валпа не должно предаваться огласке. В столовой обедают сиделки.
– Хорошее помещение для заседаний опекунского совета, – предположил Граф, но госпожа Лихтенвальтер покачала головой.
– Мы больше не проводим их. Слава богу, все это происходит где-то в конторе деловой части города… Там, напротив, наша маленькая приемная врача. Приятная комната, не правда ли?
Граф выразил восхищение приемной, затем последовал за госпожой Лихтенвальтер наверх и осмотрел оба дома. На каждом этаже они сообщались двойными дверьми, прорезанными в капитальной стене. Он увидел множество запертых помещений, несколько больших, хорошо оборудованных пустых комнат, пару – поменьше, а также одну очень маленькую комнатушку на верхнем этаже, освещенную окном в потолке. Заведующая сказала, что проживание госпожи Мадер обойдется сравнительно недорого. Однако, предполагаемое обиталище, душное и без ванны, показалось Графу баснословно дорогим.
– Ну и цены у вас! – проговорил он с восхищением.
– А почему бы и нет? Такие лечебницы не растут на каждом кусте.
– Боюсь, обстановка здесь – не говоря уже об оплате – не совсем подходит бедной госпоже Мадер.
Они уже почти спустились к гостиной, когда Граф, шедший позади своего гида, как бы между прочим, спросил:
– А как поживает пациент доктора Троллингера?
Глава 13«Заберите меня домой…»
От неожиданности госпожа Лихтенвальтер остановилась на мгновение, крепко вцепившись пальцами в перила.
– Мы никогда не обсуждаем пациентов, – проговорила она.
– Тогда, возможно, доктор Бьянчи сможет рассказать мне об этом.
Госпожа Лихтенвальтер достигла нижней ступеньки лестницы, повернулась и взглянула на Графа. Он небрежно опирался о колонну винтовой лестницы.
– У наших больных есть привилегии, – твердо произнесла она.
– Так же, как и у врачей. Вам не мешает жить мысль о том, какие у них привилегии и насколько мы полагаемся на них? – спросил он с улыбкой.