овой царствовал дуб: дубовые балки, дубовые панели на стенах, мебель из отличного дуба. Два массивных угловых шкафа поднимались до самого потолка, с которого свисала бронзовая люстра. Хильда стояла перед буфетом, держа за спиной бутылку. Она переоделась в платье цвета лаванды: летнее и тоже, увы, весьма потрепанное. Впрочем, оно явно шло своей хозяйке. Тонкая ткань юбки и корсажа, покрой и цвет делали девушку выше и изящней. Она казалась совсем юной и хрупкой, как статуэтка.
– Госпожа Утзингер говорит, что господин Одемар непременно предложил бы вам по стаканчику.
– Значит, он джентльмен.
– Вот. Вы и сержант Галлер нальете себе сами?
Через пять минут все они сидели за овальным обеденным столом, госпожа Утзингер раздавала яичницу с ветчиной и зеленый салат, а Хильда Гаст разливала кофе.
– Удачно, что вы к нам заглянули, – улыбнулась девушка. – Господин Утзингер пьет только чай… Где вы служите, сержант, если можно об этом спросить?
Стефан поперхнулся.
– На перевале, – выдавил он, справившись с комком пищи.
– Я уже спрашивал его об этом, – поспешил на помощь Граф, – и предупреждаю, вы больше ничего от него и не услышите, разве что он поделится своими соображениями о белках.
– Приятные маленькие существа, – обронил Стефан.
– И надолго вы станете нашим соседом? – спросила девушка, устремив сияющие глаза на квадратное лицо сержанта.
– Зависит от того, как пойдут дела.
– Здесь так хорошо. Я люблю снег. Правда, теперь я очень занята с книгами господина Одемара… Фридриха Одемара. Вы не сказали, знаете ли вы его, господин Арп?
– Совсем не знаю, – ответил Граф, с задержкой отозвавшись на свое вымышленное имя.
– Он – чудесный. – Лицо госпожи Гаст порозовело от удовольствия. – Чудесный. Я помогала ему в его библиотеке в Берне, но тетя Эмма решила, что там нас слишком много. – Она рассмеялась, но потом вдруг помрачнела. – Вы знаете о бедной Анне Одемар, ее сыне и их ужасном переезде?
– Да, я наслышан.
– И о Леоне?
– Да, я знаю.
– Разве это не печально? Судьба так неожиданно свела нас с ними, но, кажется, к обоюдному благу. Для нас это была редкая удача, потому что тете Эмме пришлось оставить все деньги в оккупированной Франции. Тетя Эмма – подруга госпожи Одемар, а меня господин Одемар взял в секретари. Он просто ангел, и мне хотелось бы оказаться по-настоящему полезной. Но одно доброе дело нам все-таки удалось сделать – мы нашли на вокзале Йоста Карсона, и теперь он заботится об Леоне.
– Наверное, этот человек замечательно подходит для подобной работы.
– Он прекрасен, вы не представляете себе, как он прекрасен, – отвечала Хильда. – И в первую очередь потому, что на самом деле он совсем не годится для этого.
– В самом деле?
Ее лицо вдруг помрачнело.
– Они никогда не смогут найти никого вместо Йоста, но я думаю, что отказ просто убил бы его. Хотя я испытала беспредельное удивление, когда услышала, что он собирается остаться. Он до сих пор не может заниматься тяжелой физической работой, но один его друг предложил поучаствовать в организации художественной галереи. Я так радовалась, так надеялась, что он согласится! Ему не обещали много денег, но все равно…
– Возможно, он тоже стремится сделать одолжение господину Фридриху Олдемару.
– Ну что вы, у Йоста нет никаких обязательств, просто он случайно встретился с нами и помог благополучно добраться сюда. Вы не представляете, что это был за поезд! А он… он не мог все бросить на произвол судьбы, возился с нами всю дорогу. Надо было переделать множество дел, а еще он писал статьи, очерки, отчеты – о Турции, вы знаете. Господин Одемар очень удивился, когда тот сказал, что останется и будет присматривать за Леоном, и тетя Эмма тоже удивилась.
– Очень изнурительная работа, я думаю.
– В особенности – для Йоста. Он привык сам распоряжаться собой и постоянно находиться на воздухе! А теперь он такой тощий и бледный…
– А когда он принял это решение?
– Примерно два года назад.
– Вы давно знаете господина Карсона?
– Всю жизнь, – сказала Хильда. – Его отец и мать были друзьями моих родителей, и после того, как они умерли, он часто навещал меня в школе, чтобы мне было веселее, понимаете?
– А вашей тети поблизости не было?
– Нет, она разъезжала по стране вместе с дядей – он работал в представительстве британской фирмы, мой отец тоже занимался этим делом. Когда он и тетя Эмма возвращались домой, тогда они жили под Парижем, в городке, который назывался Бур-ла-Рэн, у них был милый маленький домик.
– Надеюсь, этот ваш добрый знакомый – Карсон – навещает вас здесь, в Витчерхиире.
– Вначале он так и делал. Утзингерам очень нравится Леон, и они развлекали его, а мы с Йостом гуляли. Но теперь он слишком занят, да и Леона сюда не привезти. Война…
Госпожа Утзингер подала яблочный пирог. Съев его без остатка, гости и хозяйка поднялись из-за стола.
Хильда повела их через гостиную и, на ходу обернувшись, спросила, не хотят ли они взглянуть на библиотеку.
– Очень хотим.
– Но, наверное, там жутко холодно. Мы эту сторону держим закрытой, а во время работы я включаю газовую печь.
– Пожалуй, вы и вправду замерзнете. – Граф выразительно посмотрел на тонкую ткань ее платья цвета лаванды. – Наденьте мое пальто.
Граф взял его, когда они проходили через холл, и набросил его девушке на плечи. Она сунула руки в рукава.
– Мне оно нравится!
Гарольд приоткрыл створку высокой двойной двери, и Хильда включила свет. Сумрачная старая библиотека, с книжными полками, закрытыми дверцами с застекленными частыми переплетами, с гравюрами в рамках, с тяжелой мебелью из махогона и обивкой из зеленого сукна нагоняла тоску.
Окинув взглядом шкафы, Граф задумчиво протянул:
– Вряд ли вам удастся отправить все это в Берн – хотя бы половину, – на полках и сейчас довольно тесно.
– Я раздвинула книги, а промежутки незаметны. Тяжкая работа – чистить эти шкафы. Старые бумаги и вещи такие пыльные. – Госпожа Гаст повернулась к столу, заваленному бумагами и папками. – Я просматриваю каждую, потому что господин Одемар рассказал о гравюре, выпавшей из книги. Разве господин Матиас не рассказывал вам об этом?
– Нет, о чем?
– Это была прекрасная подборка старых гравюр, по крайней мере, так говорит господин Одемар, и я с ним согласна. Я помню, как они выглядели – все четыре тома, – в бархатных зеленых переплетах. Картинка пропала, когда книги отправляли в Берн, – ее вырвали. Вид старого Витчерхиира до первого пожара – утраченное родовое гнездо. Заменить гравюру невозможно. Мне так жаль…
– Может, ее вырвали после того, как книги прибыли в особняк? – Граф, покуривая, оперся о край стола. Гарольд рассматривал фотографии.
– Нет! – Казалось, что это предположение испугало Хильду. – Господин Одемар обнаружил, что картинка исчезла, на следующий день после получения посылки. И скажите, кому в особняке понадобилось портить книгу?
Граф улыбнулся.
– Ну, это уже философский вопрос, вроде обсуждения понятия «беспричинная смерть», не так ли?
– Я не это имела в виду. Я считаю, мы знаем, что ее не могли вырвать в номере 24.
Граф погасил улыбку, увидев, как Хильда поникла головой.
– Надеюсь, господин Одемар не осуждает вас?
– На словах нет, но я не могу удержаться от мысли, что он может посчитать меня небрежной или безответственной.
Гарольд произнес одно из своих бессвязных замечаний:
– Если бы это вы выдернули картинку из книжки…
– Да, но я ничем не могу помочь и потому нервничаю.
– Вы искали в доме? – спросил Граф.
– Повсюду, во всей библиотеке, в сундуках и в коробках на чердаке. Осталось два закрытых на замок шкафа. Правда, они платяные – я видела это, когда они были открыты. Их заперли, потому что они приоткрываются сами. Семья не приезжала этой осенью, вы знаете, и все вещи вывезены. Госпожа Одемар говорила, что это первый случай за всю ее жизнь. Вы встречались с ней?
– Нет, никогда.
– Она очень умная.
– А когда последний раз кто-то видел эту потерянную гравюру, вы знаете?
– Я думаю, лет двадцать назад.
– Не страдайте бессоницей из-за того, что было потеряно еще до вашего рождения, – проговорил Гарольд.
– Боюсь, бессонница мне не грозит.
– Здесь по ночам должно быть очень тихо.
– Так и есть.
– А как насчет одиночества?
– Мне оно нравится.
– Здесь только вы и семейство Утзингеров. – Граф казался озабоченным. – Ночью они недалеко от вас?
– Совсем близко. Я ночую в юго-западной комнате на следующем этаже, а они на верхнем этаже со стороны фасада.
– Да уж, ближе некуда! Но тем не менее вы не боитесь?
– За все это время я испугалась только один раз – неделю назад – в четверг, в холодную вьюжную ночь. Вообще-то это порядочная глупость – вообразить, что взломщик залезет в полупустой дом такой ночью!
– Не знаю, не знаю, случается и не такое. – Граф тихо курил, внимательно разглядывая девушку.
– Но это была не крыса… Господин Утзингер говорит, что у нас нет крыс. Он считает, что это была белка – они вроде иногда издают звуки, похожие на шорох шагов.
– Что же делала эта белка?
– Мне послышалось, что на черной лестнице кто-то есть. Затем кто-то прошел мимо моей комнаты. А потом мне почудились глухие удары.
– И когда это случилось? Поздно?
– Да. Мы все крепко спали, уже перевалило за три часа ночи. Мне показалось, что я слышу шум на чердаке. Это самый верх черного хода. Я собралась было позвать господина Утзингера, но тут шум прекратился, а я зверски замерзла, и мне стало жаль будить пожилого человека. Я закуталась в халат и вышла из спальни, но все стихло. На следующее утро я порадовалась, что не разбудила бедного господина Утзингера. Все окна были закрыты на замки.
– Такая ночь могла оказаться вполне подходящей для взломщика, не так ли? Его следы были бы засыпаны снегом.
– Пожалуй, из него самого вышел бы сугроб!