В глазах Нидербергера мелькнуло понимание. Он развел руками.
– Отчасти вы правы. Но беда в том – и, позвольте заметить, доктор Терли согласен со мной, – Леон Одемар доказал, что в состоянии совершить акт насилия. Это, на мой взгляд, независимо от побудительных причин, достаточно хорошо доказывает: Леон потенциально опасен, а потому нуждается в особом внимании. Я сам склоняюсь в подобных случаях к содержанию в специальных учреждениях. Мне кажется, лучше и для пациента, и для родственников. Правда, я боюсь, что госпожа Одемар будет всячески сопротивляться этому, но, надеюсь, нам удастся ее убедить. Конечно, если семья поддержит ее…
Беата дернула плечиком.
– Из семьи остался только мой отец.
Фридрих Одемар ссутулился и поднес руку к глазам. Его голос прозвучал глухо и безжизненно.
– Я понимаю точку зрения Карсона.
– Отец… – Беата повернулась, стараясь заглянуть ему в лицо.
– Да, моя дорогая?
– Тетя Анна ничего не говорила о гравюре с видом Витчерхиира, не так ли?
Он опустил руку и с удивлением посмотрел на дочь.
– О виде Витчерхиира?
– Вряд ли это сделала Эмма Гаст?
– Сделала… что?
– Вырвала ее.
– Эмма Гаст? Зачем ей вырывать картинку?
– Причин и в самом деле нет. Кузен Матиас и я думали, что это сделал Леон.
– О чем идет речь, госпожа Одемар? – с некоторым любопытством спросил Нидербергер.
– О гравюре с видом нашего старого дома. Ее вырвали из книги, присланной сюда неделю назад, в четверг, из Витчерхиира. Вот после этого и начались все наши неприятности. Тетя Анна сказала, что Эмма Гаст стала ее шантажировать примерно в это время, не так ли?
– Да.
Одемар помотал головой.
– Мы не знаем, когда была вырвана картинка, Беата.
– Нет, но вы обнаружили, что она исчезла, в пятницу вечером. Кузен Матиас и я винили в этом Леона. Нам казалось, что он меняется, становится непослушным и агрессивным. Отец, мы так боялись Леона – вернее, кузен Матиас избегал его, а я тряслась от ужаса, выходя в темный коридор – что я подумала, не он ли убил кузена Матиаса вчера вечером.
Карсон завопил:
– Что вы имеете в виду? – Ледяной взгляд Нидербергера мгновенно охладил пыл бывшего журналиста, и тот продолжил уже тоном ниже: – Теперь вы отказались от этой идеи, госпожа Одемар?
– Да, но…
Карсон заговорил снова, но тихо и подавленно:
– Эта мысль нелепа. Мы все знаем, почему он убил Эмму Гаст, хотя на самом деле он не понял, что произошло. Он не злобен. Бездоказательно обвинять его в умышленном убийстве – это преступление.
Нидербергер покачал головой.
– Беата Одемар просто сказала, что хочет удалить своего беднягу-кузена из этого дома, потому что парень действует ей на нервы – и, по ее же словам, действовал на нервы и Матиасу Олдемару. Она не обвиняет его в чем-то конкретно. Ведь доказательств нет, госпожа Одемар?
– Нет.
– Хорошо, я скажу вам, как мы собираемся решить эту проблему. Пока надо направить парня в больницу для наблюдения. Это устроит Терли. Он увезет Леона. Нового пациента ожидает отдельная комната и все удобства, какие только можно создать. Конечно, о суде или полицейском преследовании речь не идет. Правда, свободу перемещения придется несколько ограничить. Кстати, в лечебных заведениях установлен очень мягкий, ненавязчивый надзор, но тюрьмы можно не опасаться. Вы, господин Карсон, можете отправиться вместе с этим беднягой, и когда Анна Одемар почувствует себя лучше, она сможет даже поселиться там, если захочет. Надеюсь, вы объединенными усилиями объясните ей…
Карсон энергично кивнул.
– Я поеду с ним. И обещаю, он больше не причинит никаких неприятностей.
– Мы хотим облегчить вам жизнь. – Нидербергер пристально посмотрел на Фридриха Одемара. – Вам пришлось немало пережить, и все потому, что эта Эмма Гаст сошла с ума. Я сталкивался с такими людьми. Тихие, забитые, они копят злость, а потом идут в разгон.
Одемар простонал.
– Вы не представляете, какое мы пережили потрясение, лейтенант. Эта женщина была старейшей подругой моей невестки, а вовсе не платной служанкой из агентства!
– Да. Теперь о Хильде Гаст, племяннице.
– Племянница ее мужа, Нидербергер. Она действительно очаровательная молодая девушка. Она должна быть здесь очень скоро. Скорее всего, она уже в пути.
Карсон процедил сквозь зубы:
– Я не верю ни в какие ловушки в Витчерхиире. Даже сумасшедшая не способна на такое.
– Что ж, тогда я останусь и поговорю с ней. – Нидербергер задумчиво смотрел на молодого человека.
– Она не сможет отвечать на ваши вопросы. Она так любила эту женщину!
– Карсон, я смогу позаботиться о Хильде Гаст, – строго сказал Фридрих Одемар.
– И я тоже, – добавила Беата. Карсон скривился. Заметив это, госпожа Одемар продолжила, тихо и печально. – Я вполне способна на добрые чувства. Теперь Хильда будет жить у нас. Я не знаю, есть ли ловушка в Витчерхиире, но порой одиночество страшнее любых ловушек.
– А сколько времени она провела в этом вашем загородном доме?
– Хильда не видела Эмму Гаст более пяти недель.
– Ну, насколько я понял, месяц назад та женщина вела себя вполне нормально. Но в таком случае помощи от племянницы ожидать не приходится. – Рассудительность лейтенанта Нидербергера казалась просто феноменальной. – Я могу даже не показываться ей на глаза.
В этот момент зазвенел колокольчик у двери, и вскоре появился полицейский, объявивший, что сержант Галлер, который назвал себя помощником господина Графа, хотел бы поговорить с господином Графем.
– Сержант чего? – отстранено поинтересовался Нидербергер.
– Артиллерии. Вы позволите нам побеседовать в библиотеке? – Граф переводил взгляд с лейтенанта на Одемара и обратно. – Вероятно, он принес какое-то срочное сообщение.
Фридрих Одемар разрешил, Нидербергер не возражал, и Граф вышел из комнаты. Колокольчик позвонил снова – на этот раз полицейский объявил о прибытии Хильды Гаст. Эмилия Ингольд, увидев, что девушка вошла в дом, изящно ретировалась, не ожидая приглашения. Все обладавшие свободой перемещения обитатели дома высыпали в холл, и заплаканная Хильда бросилась в объятия господина Йоста Карсона. Почувствовав надежные руки своего старого друга, она ответила на нежные слова симпатии, сказанные Фридрихом Олдемаром. Затем над ней опеку взяла Беата. Она увела барышню наверх, в ту самую комнату на третьем этаже, что прежде служила Хильде спальней. Выполняя свое обязательство позаботиться об осиротевшей девушке, Беата решила переночевать рядом, в апартаментах Матиаса Одемара, а Карсон – поднимаясь следом за ними, он объяснил это десяток раз – собирался при необходимости прибежать по первому зову, поскольку будет находиться рядом.
Граф намеренно задержался со Стефаном в библиотеке, пока Хильда не миновала первую дверь: он не хотел, чтобы в нем с удивлением узнали господина Арпа. Проводив сержанта до двери, он почувствовал, что кто-то уцепился за его локоть. Обернувшись, он обнаружил за своей спиной лейтенанта Нидербергера. Выражение лица лейтенанта несколько изменилось: к холодной отстраненности и спокойной властности добавилось легкое удивление, некий невысказанный вопрос – такое выражение Граф привык видеть на лицах полицейских.
– Так вы тот самый Граф? – поинтересовался Нидербергер.
– А что?
– Господин Одемар только что сказал мне. Не хотели бы вы снова пройти в библиотеку?
– Я ожидал от вас такого приглашения.
– А я, честно говоря, думал, что вы покинете дом вместе со своим помощником.
Лейтенант пошел впереди Графа по опустевшему коридору, но у входа в библиотеку приостановился и пропустил «друга семьи» в дверь, а затем притворил ее; оглядевшись, он заметил еще одну: закрыв и ее, повернулся и увидел, что Граф смотрит на него со слегка печальной улыбкой.
– Странный поступок? – спросил он.
– Наоборот – вполне естественный. Я снова сравнивал методы работы любителя и профессионала.
– Если вы любитель, то я тоже. Может, присядем и немного поговорим – просто сделаем короткий обзор этого дела, пока оно еще не закрыто. Они все такие милые и откровенные – госпожа Одемар и прочие домочадцы, – вот я и подумал, что вам не повредит побыть таким же милым и откровенным со мной.
– Не повредит, лейтенант.
– Прекрасно.
Они уселись друг напротив друга перед гаснущими красными угольками камина и предложили друг другу сигареты, но, вежливо покачав головами, закурили каждый свои.
– Я слышал о вас, – начал Нидербергер, – и должен заметить, что ваша репутация безупречна, по крайней мере, вас не назовешь ни буревестником, ни, простите, стервятником.
Граф усмехнулся и, положив ногу на ногу, откинулся назад в глубоком кресле. Его сигарета начертила в воздухе неровную голубую спираль, превратившуюся в серое облако. Больше он никак не прореагировал на слова Нидербергера. Глаза его были чуть прикрыты, взгляд – отсутствующий, он даже что-то бормотал себе под нос.
– Прошлым вечером, – Нидербергер говорил ровно и спокойно, словно читал лекцию, – я еще не знал, кто вы. Не знал, что вчера вы в первый раз оказались в этом доме и встретились с его обитателями; не знал, что вы пришли, в сущности, по своей инициативе – кто-то из ваших родственников написал господину Одемару и попросил принять вас, не откладывая. Я не стал бы ломать над этим голову и мучить расспросами господина Одемара, но сегодня я, наконец, понял – он не знал, как получилось, что вы снова пришли сюда.
– Я принес книги.
– Вы принесли книги на следующий день после того, как этот дом посетила смерть. Правда, человек умер не в своей постели – он погиб, выпав из окна, – но все равно, логичнее было бы увидеть здесь старых друзей покойного, а вы впервые встретились с семьей днем раньше. Вновь столкнувшись с вами сегодня, я подумал, что вас кто-то пригласил – Беата Одемар, например, или кто-нибудь еще.
– Так она не призналась, что пригласила меня? – Веки Графа дрогнули, он слабо улыбнулся.