– Теперь я понимаю. – Лицо Нидербергера изменилось. – Шантаж? Но Анну Одемар не шантажировали картинкой, или же она не говорила об этом…
– Ее не шантажировали.
– Похоже, что вы знаете об этом немало. – Нидербергер угрюмо, но одобрительно посмотрел на своего союзника. – Эмма Гаст собиралась шантажировать Одемаров?
– Я узнаю ответ, если мы отыщем пропажу.
– Найти кусок бумаги в доме таких размеров? – проговорил Нидербергер жалобно. – Паре опытных людей на это потребуется неделя. Ее могли свернуть и засунуть в трубу, или сложить и спрятать в одну из этих тысяч книг. – И он обвел глазами идущие к потолку полки.
– Но ее нельзя ни свернуть, ни сложить. Самое главное – оттиски букв, а их надлежало сохранять очень бережно, не переламывая и не затирая. А раз так – картинка не могла поместиться ни в одну книгу меньше, чем ин-кварто, что исключает из рассмотрения три четверти томов в этой библиотеке.
– А если ее спрятали под ковром, под приколоченным ковром?
– Это ненадежное место. Если ее протолкнули пальцами, то пальцами можно ее и нащупать – хотя бы край. Понимате, Нидербергер, она должна быть спрятана так, чтобы ее нельзя было найти даже при самых интенсивных поисках, а ее, как вы знаете, активно искали. Одемар занимался этим с 22 января, и я уверен, что и Матиас Одемар, и Беата не отставали от него – не говоря уже о других.
– Почему бы не закопать ее в саду в водонепроницаемом ящике или закрыть в банковском сейфе?
– Гравюру не выносили из библиотеки – я в этом уверен.
– Уверены?
– Да. Почему – скажу вам позже.
Нидербергер снова взглянул на полки, забитые книгами.
– А как насчет того, чтобы засунуть картинку за книги?
– Поднявшись по лесенке и вынув два или три тома из каждой секции, вы легко обнаружите лист любых размеров.
– Даже если поставить картинку за какую-нибудь из этих больших книг? Вон их тут сколько.
– Мне не нравится возражать вам, но ее было бы видно: она сделана на самой плотной из лучших сортов толстой бумаги; ее не заметил бы только слепой.
– Я полагаю, что она вряд ли мирно лежит на одном из шкафов или полок?
– Слуги сметают оттуда пыль.
Нидербергер снова откинулся на спинку кресла.
– Ну так просветите меня – намекните, куда она подевалась.
– Я расскажу вам, что, по моему мнению, произошло в этой библиотеке пополудни в четверг, 21 января. Возможно, я ошибаюсь, и события развернулись на следующее утро, но почему-то мне кажется, что это было все-таки в четверг. Прибыли книги, господин Одемар развернул их и разложил на этом длинном столе в крытом балконе справа от вас. Одемар не стал их рассматривать – он куда-то торопился. Вошла Эмма Гаст – вероятно, она хотела посмотреть, что на этот раз прислала ее племянница. По неизвестным причинам ее внимание привлекла книга «Виды озера Тун», может, из-за того, что Одемар частенько упоминал о ней. Прежде госпожа Гаст не интересовалась этим изданием и не рассматривала его. Вы, конечно, знаете, что эта женщина была не из Одемаров, как и Анна Одемар. Не исключено, что она вообще не слышала – до последнего времени – о старом Витчерхиире. Теперь она увидела его изображение – на картинке отчетливо виднелись оттиски строк какого-то письма. И Эмма Гаст, решив удовлетворить собственное любопытство, прочитала их с помощью увеличительного стекла, о котором я говорил. Я не пытаюсь описать, какое впечатление произвело на нее уцелевшее письмо, потому что пока мы не ознакомимся с ним сами, мы не сможем даже представить, какие глубокие эмоции завладели Эммой Гаст. Но придя в себя, она, скорее всего, начала лихорадочно искать в книге другие следы. Она поняла, конечно, почему так получилось и какое значение имеют собственноручные свидетельства Клауса Одемара, оставленные, впрочем, неумышленно. Прочие оттиски писем выглядели вполне невинно, поэтому госпожа Гаст сосредоточилась только на гравюре с видом Витчерхиира. Быстро спрятать целую книгу было практически невозможно. Тогда она вырвала картинку и защитный лист… Что делать с ними? Наверняка она отчаянно крутила головой, обшаривая глазами библиотеку в поисках укромного места, прекрасно понимая, что выносить их наружу крайне рискованно. Следовало спрятать гравюру – спрятать безупречно, не оставляя никаких, даже косвенных, указаний. Озираясь по сторонам, эта умная женщина обратила внимание на то, что библиотека оборудована десятками полезных вещей, вроде увеличительного стекла, а слуги не стирают пыль с нижней части предметов.
– В самом деле? – Нидербергер подвигал ногами. – Они переворачивают столы и стулья. – Он посмотрел на высокий стол напротив и на Графа. – Вы не имеете в виду…
Граф, улыбаясь, покачал головой.
– Я пытался.
– Вы думаете, что картинка приклеена…
– Эмма Гаст хотела сохранить эти листы: а в столе есть клей, Нидербергер, библиотечный клей, и большие конверты.
– Значит, вы нашли ее!
– Нет. Я ждал вас. Что в этой комнате можно поднять, но нельзя перевернуть? Что здесь есть такое, подо что мы не сможем просунуть руки?
Нидербергер окинул взглядом библиотеку, а затем поднялся с места и последовал за Графом к столу в стиле Буль.
– Давайте вместе. – Граф подсунул пальцы под один край инкрустированного ларца. – Эта вещь весит порядочно – слоновая кость на старой бронзе. Слугам не разрешается двигать ее по столешнице, а если ее наклонить, то крышка может свалиться. Между поверхностью стола и дном ларца не более дюйма; если это произведение прикладного искусства когда-нибудь двигали – в чем я сомневаюсь, – то наверняка всего лишь переставляли с места на место. – Мужчины подняли ларец, обнаружив под ним толстый слой пыли.
Затем они установили ларец на край стола, и пока Граф удерживал тяжеленную бронзовую коробку, Нидербергер нагнулся и взглянул на ее дно снизу. С непонятным восклицанием он отодрал что-то, и, когда выпрямился, в его руках оказался большой конверт с пятнами сухого клея.
– Просто замечательно. Теперь поставим это на место. – Накрыв ларцом большое пыльное пятно, Граф и Нидербергер вернулись к камину. Граф и, попыхивая дымящейся сигаретой, продолжил свои рассуждения: – Эмма Гаст просунула в щель пальцы и прижимала конверт к дну, пока он не прилип. Очень аккуратно. Весьма разумная женщина.
Нидербергер уставился на него:
– Почему вы подумали, что картинка здесь?
– Что ж… В сущности, нет причин держать ее в другом месте.
Лейтенант вытащил из конверта гравюру: аккуратно раскрашенное изображение белого дома на холме среди деревьев. Тонкий защитный лист отделился от гравюры – Граф поймал его и отдал Нидербергеру; тот, наложив кальку на рисунок, направился к столу, включил настольную лампу, взял увеличительное стекло и положил оба листа рядом. Граф издали наблюдал, как полицейский, согнувшись, всматривался в листы.
Неожиданно лейтенант громко вскрикнул:
– Боже мой!
Граф пожал плечами, поднялся с кресла и подошел к столу. С совершенно непроницаемым видом, сунув руки в карманы, он стоял и ждал.
Нидербергер снова принялся за сравнительное изучение гравюры и защитного листа. Наконец, он выпрямился – мрачный, напряженный, постаревший на несколько лет, – молча уступил место Графу, а сам замер в ожидании. Когда Граф оторвался от созерцания листов, Нидербергер резко сказал:
– Вы ожидали этого?
– Предполагал найти нечто подобное.
– Эта бедная женщина посылала вам анонимные письма.
– Да. Я расскажу вам всю историю… потом.
– Позаботьтесь об этом. – Нидербергер сделал резкий жест в сторону доказательств и выскочил из комнаты. Оставив дверь открытой, он исчез в холле. Мгновение спустя его шаги загрохотали по лестнице.
Граф стоял, прислушиваясь. До него доносились голоса, неожиданный топот, предупреждающий крик. Ему ответил приглушенный хлопок пистолетного выстрела. Граф оперся о край стола. Он улыбался.
В двери появился Фридрих Одемар. Он сказал:
– Там на лестнице полицейский с пистолетом, он не разрешает мне подняться наверх. Он не хочет говорить, что там произошло. Кто в кого стрелял? Я ничего не понимаю.
Лицо Одемара изменилось: теперь он стал похож, как две капли воды, на своего сурового предка, чье изображение висело в гостиной над камином.
– Пожалуй, я знаю, что там случилось, господин Одемар, и почему. – Граф помахал гравюрой, но собеседник так увлекся собственными переживаниями, что вряд ли заметил этот жест. – Я нашел вашу картинку.
– Мою картинку? – Одемар, казалось, не понимал, о чем идет речь. Затем, обратив, наконец, внимание на лист бумаги, в замешательстве спросил: – Какое отношение вид старого Витчерхиира имеет к тому, что сейчас происходит?
– Вы не взглянете на нее?
Одемар медленно пересек комнату, скользнул взглядом по картинке и почти безразличным голосом заметил:
– На ней какие-то знаки.
– Это следы карандаша вашего брата.
– Моего брата?.. Не понимаю.
– Господин Клаус Одемар написал письмо на тонкой бумаге, твердым, остро заточенным карандашом, используя «Виды озера Тун» в качестве пюпитра, и следы от его письма остались здесь. Вы можете прочесть этот текст через увеличительное стекло.
Граф протянул лупу Олдемару, но тот покачал головой.
– Вы читали это?
– Читал, и Нидербергер тоже.
– Тогда скажите мне, что там.
– Вы не хотите все же взглянуть сами?
– Зачем? Ведь это больше не частный документ.
– Это вообще не документ в общепринятом смысле слова. Это отпечаток документа, увековеченный на двух листах бумаги, с подписью вашего брата. В этой книге есть и другие фрагменты писем, также подписанные им. А этот практически целый.
– Если этот, как вы выражаетесь, документ компрометирует моего брата… То это подделка.
Граф посмотрел на него с удивлением.
– Компрометирует? Напротив. Он укрепляет его репутацию. Считайте, что это одно из светлых воспоминаний о вашем брате. Я прочитаю его вам, господин Одемар, но только если вы сядете и будете слушать.