о оправленных металлических и стеклянных трубок – половина тонкие, как иглы, остальные толщиной с руку Дэвида. На полках стояли бутылки разнообразных форм и размеров, с прозрачной жидкостью внутри или с внутренностями людей и животных. Одна бутыль почти доверху была наполнена глазными яблоками. Дэвиду они показались живыми – даже вырванные, как будто не потеряли способности видеть. В другой бутыли лежала женская рука с золотым кольцом на безымянном пальце; с ногтей постепенно отслаивался красный лак. В третьей находилась половина мозга; его внутреннее устройство было выставлено напоказ и утыкано разноцветными булавками.
Было кое-что и похуже, ох, гораздо хуже…
Дэвид услышал приближающиеся шаги. Над ним возвышался охотник, снявший шарф и откинувший капюшон, так что теперь можно было увидеть лицо. Неулыбчивое лицо женщины, румяное и без всякой косметики, с тонким поджатым ртом. Черные с сединой, словно барсучий мех, волосы были собраны на макушке в пучок. Пока Дэвид рассматривал ее, женщина распустила узел, и волосы тяжелой лавиной упали на плечи и спину. Она встала на колени, правой рукой ухватила Дэвида за подбородок и принялась туда-сюда поворачивать его голову, словно оценивала. Осмотрев голову, проверила шею и ощупала мускулы на руках и ногах.
– Годится, – сказала она скорее себе, чем Дэвиду, и оставила его лежать на полу, а сама занялась головой девочки-оленя.
Больше охотница не сказала ни слова, пока не закончила работу, занявшую много часов. Она подняла Дэвида, усадила его в низкое кресло и продемонстрировала плоды своего труда.
Голова девочки-оленя была приделана к дощечке из темного дерева. Волосы ее были вымыты, рассыпаны по панели и приклеены к ней прозрачным клеем. Удаленные глаза заменили овалы из зеленого с черным стекла. Кожа для сохранности была покрыта чем-то вроде воска, а голова издавала глухой звук, когда охотница постукивала по ней костяшками пальцев.
– Просто прелесть, тебе не кажется? – сказала она.
Дэвид покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. Когда-то у этой девочки было имя. У нее были отец, мать, возможно, братья и сестры. Она играла, любила и была любимой. Она могла вырасти и дать жизнь собственным детям. Теперь ничему этому не бывать.
– Ты не согласен? – спросила охотница. – Может быть, тебе ее жаль? Но сам посуди: пройдут годы, она состарится и подурнеет. Ее будут использовать мужчины. Из нее будут вылезать дети. У нее сгниют и выпадут зубы, постареет и покроется морщинами кожа, истончатся и поседеют волосы. Теперь же она навсегда останется ребенком и вечно будет прекрасной.
Охотница потянулась к Дэвиду, потрепала его по щеке и в первый раз улыбнулась:
– А вскоре и ты будешь таким же, как она.
Дэвид резко крутанул головой.
– Кто вы? – спросил он. – Зачем вы это делаете?
– Я охотник, – просто ответила женщина. – Охотник должен охотиться.
– Но это же маленькая девочка! – воскликнул Дэвид. – Девочка с телом животного, но все-таки девочка. Я слышал, как она говорила. Она боялась. А вы убили ее.
Охотница поглаживала волосы девочки-оленя.
– Да, – спокойно произнесла она. – Она протянула дольше, чем я ожидала. Она оказалась хитрее, чем я думала. Возможно, ей больше подошло бы тело лисицы, но что уж теперь говорить…
– Так это вы сделали ее такой? – изумился Дэвид. Он был очень напуган, но отвращение пересилило страх.
Охотницу удивило негодование в его голосе, и она почувствовала необходимость как-то оправдать свои действия.
– Охотник всегда ищет новую добычу, – сказала она. – Мне надоело охотиться за зверьем, а люди – слишком легкая добыча. У них острый ум, но слабое тело. И тогда я подумала, как здорово было бы совместить тело животного с интеллектом человека. Какое испытание моего мастерства! Но это очень трудно – создать подобный гибрид: и человек, и животное умрут раньше, чем я смогу их соединить. Я не могла задержать кровотечение настолько, чтобы успеть завершить слияние. Их мозги умирали, их сердца останавливались, и весь мой каторжный труд шел насмарку. Но однажды мне посчастливилось. По лесу проезжали три хирурга; я случайно натолкнулась на них, взяла в плен и привела сюда. Они рассказали мне о созданном ими бальзаме, который способен присоединить отрезанную руку к запястью или ногу к туловищу. Я заставила их показать, на что они способны. Отрезала у одного руку, а остальные приделали ее на место, как и обещали. Другого я разрубила пополам, и его приятели снова сделали его целым. В конце концов я отрезала третьему голову, и они опять прикрепили ее к шее. В общем, они стали первыми из моих новых трофеев, – она указала на три головы пожилых мужчин, висящие на стене, – как только поделились секретом своего бальзама. С тех пор все мои жертвы разные, потому что каждый ребенок добавляет что-то животному, с которым я его соединяю.
– Но почему дети? – спросил Дэвид.
– Потому что взрослые впадают в отчаяние, а дети – нет, – объяснила она. – Дети приспосабливаются к новым телам и новым жизням, ведь какой ребенок не мечтает стать зверем? И, по правде говоря, я предпочитаю охотиться на детей. С ними и охота интереснее, и на стене они смотрятся красивей.
Охотница отступила на шаг и принялась внимательно разглядывать Дэвида, как будто лишь теперь сообразила, о чем он спрашивает.
– Как тебя зовут, и откуда ты пришел? – спросила она. – Ты не отсюда. Ты и пахнешь не так, и говоришь по-другому.
– Меня зовут Дэвид. Я из другого места.
– Что за место?
– Англия.
– Ан-глия, – повторила охотница. – А как ты сюда попал?
– Есть проход между вашей землей и моей. Я проник сюда, но не могу вернуться домой.
– Какая жалость, – протянула охотница. – И много детей в Англии?
Дэвид не ответил. Охотница схватила его за щеки, впившись ногтями в кожу.
– Отвечай!
– Да, – невольно проговорил он.
Охотница отпустила его.
– Возможно, тебе придется показать мне этот путь. Здесь почти не осталось детей. Они больше не шастают поблизости, как прежде. Эта, – она махнула рукой в сторону головы девочки-оленя, – была последней, я ее берегла. Впрочем, появился ты. Итак… Или я использую тебя, как ее, или ты проводишь меня в Англию.
Охотница отступила от него и задумалась.
– Я терпелива, – произнесла она наконец. – Я знаю эту землю и уже переживала такие перемены. Дети вернутся. Скоро настанет зима, и у меня достаточно запасов, чтобы пережить ее. До первого снега ты будешь моей последней охотой. Я сделаю из тебя лиса, потому что ты, похоже, еще смышленей моего маленького олененка. Кто знает, вдруг ты убежишь от меня и заживешь своей жизнью в каком-нибудь укромном уголке леса… Хотя никому это пока не удавалось. Но всегда есть надежда, мой маленький Дэвид. Надежда умирает последней. А теперь спать, ибо завтра мы начинаем.
С этими словами она взяла тряпку, вытерла лицо Дэвида и нежно поцеловала мальчика в губы. Потом положила его на большой стол, приковала цепями на случай, если ночью он попробует убежать, и погасила все светильники. При свете очага разделась, улеглась на свой тюфяк и тут же уснула.
Дэвид не спал. Он думал о своем положении. Вспоминал свои сказки, а еще историю о пряничной избушке, которую ему рассказал Лесник. У каждой сказки было чему поучиться.
И постепенно у него созрел план.
XVIIО кентаврах и тщеславии охотницы
Рано утром охотница проснулась и оделась. Она поджарила мясо и съела его, запивая чаем из трав и специй, а потом подняла Дэвида. После ночи на жестком столе у него ломило спину, руки и ноги болели от цепей, да и поспать удалось всего ничего, зато теперь он чувствовал, что не все потеряно. До сих пор мальчик большей частью зависел от доброй воли окружающих – Лесника, гномов. Теперь он был сам по себе, и только от него зависело, выживет он или нет.
Охотница дала ему чаю, затем попыталась накормить мясом, но он плотно стиснул зубы. Мясо сильно пахло дичью.
– Это оленина, – сказала охотница. – Ты должен поесть. Силы тебе понадобятся.
Однако Дэвид не разжимал зубов. Он думал о девочке-олене и ощущал прикосновение ее кожи. Кто знает, что за ребенок был частью животного? Возможно, это плоть девочки-оленя и охотница раскромсала обезглавленное тело, чтобы позавтракать свежим мясом… Дэвид не мог это есть.
Охотница оставила свои попытки и дала ему хлеба. Она даже освободила Дэвиду одну руку – так, чтобы пленник смог поесть самостоятельно. Пока он ел, она принесла из конюшни клетку с лисом и поставила ее на стол рядом с Дэвидом. Лис смотрел на мальчика, как будто сознавал, что скоро произойдет. Пока они разглядывали друг друга, охотница принялась собирать все необходимое. Это были лезвия и пилы, бинты и тампоны, длинные иглы и мотки черных ниток, трубки и склянки, а также сосуд с вязкой прозрачной жидкостью. К нескольким трубкам она присоединила кузнечные мехи – «на всякий случай, чтобы сдержать кровотечение» – и подогнала кожаные ремешки под маленькие лапы лиса.
– Ну и что ты думаешь о своем новом теле? – поинтересовалась охотница, закончив приготовления. – Это прекрасный лис, молодой и проворный.
Лис, скаля острые белые зубы, пытался перекусить прутья клетки.
– Что вы сделаете с моим телом и его головой? – спросил Дэвид.
– Я высушу твое мясо и добавлю к моим запасам на зиму. Я выяснила, что можно успешно присоединить голову ребенка к туше животного, но не наоборот. Мозги животного не в состоянии приспособиться к новому телу. Они не могут правильно двигаться, так что охотиться за ними неинтересно. Вначале я выпускала их забавы ради, но больше не трачу на это время. Однако кое-кто из уцелевших еще бродит по лесу. Мерзкие существа. Иногда они встречаются на моем пути, и я убиваю их из жалости.
– Я думал о том, что вы сказали вчера вечером, – осторожно начал Дэвид. – О том, что все дети мечтают побыть животными.
– А разве не так? – спросила охотница.
– Мне кажется, так, – согласился Дэвид. – Я всегда хотел стать конем.