Я знаю это, поскольку Якоб, сын мельника, такой же глухой с рождения, как я слепой, держал меня за руку, когда мы стояли у ворот, и рассказывал мне своим искаженным голосом глухого о том, чему был свидетелем. Он не дал моим приплясывающим ногам последовать по стопам других, а я спас его зрение от колдовских видений, и поэтому мы остались единственными, кто мог рассказать о том, что произошло, когда портал наконец закрылся за Дудочником, а звуки его музыки резко оборвались.
Гору тщательно обыскали, каждый ее фут и дюйм. Шахтеры изрыли ее чуть ли не целиком, но безрезультатно. Король отправил свое войско прочесать все прилегающие земли, а Бургомистр и главы гильдий разослали весть во все стороны света, что обещают Дудочнику все доходы городской казны в течение всех последующих поколений, только если он вернет их детей. Но ответа так и не последовало, и Дудочника больше никогда не замечали в наших краях. Со временем люди воздвигли у подножия горы памятник всем пропавшим в ней детям и выбили на нем имя каждого украденного ребенка, всего числом сто тридцать – целого поколения, похищенного всего за одну ночь.
Но я выжил, и Якоб, сын мельника, тоже выжил, и мы оба женились, хотя так и не обзавелись собственными детьми. Мы вовсе не собирались умирать бездетными, и редко говорили об этом, но, думаю, оба понимали, что наши тела каким-то образом сами приняли это решение за нас. Где-то в самой глубине души у нас таилось знание того, что мы ухитрились расстроить планы Дудочника, а тот очень не любит, когда расстраивают его планы. Если б Господь одарил нас детьми, то когда-нибудь ночью, пока мы спали бы глубоким сном без сновидений, Дудочник мог прийти опять, чтобы заставить наших детей плясать под его дудку.
Якоб умер много лет назад. Он дожил до преклонного возраста, но это не утешает меня, и я, зажившийся на этом свете, каждый день скучаю по нему. Не важно: я уже слышу, как сквозь горлышко песочных часов проскальзывают последние песчинки, и скоро мы воссоединимся с ним. Я прожил дольше кого-либо в наших краях. Мне сто тридцать восемь лет.
Я слишком уж стар.
Хотя, наверное, во мне поддерживают жизнь не без причины, поскольку эта история еще не совсем закончена. Несколько дней назад в мою дверь постучал человек из одного заморского королевства. Между нашими двумя королями долгое время тлела какая-то старая вражда, но потом старые короли умерли, а новые сплотились против какого-то другого врага, и между нашими странами возобновились торговля, а простые люди стали вновь общаться друг с другом. Этот человек, купец, переплыл Пустынное море, чтобы разыскать меня, посидеть у моего очага и рассказать мне одну историю.
Несколько месяцев назад этот купец проезжал через горы над отдаленной деревней на северной окраине своей страны и мельком приметил там странную фигуру: какое-то изможденного вида существо, похожее на горгулью, закутанное в разноцветный плащ и сидящее на камне.
Руки этого существа трудились над обломком кости, вырезая в нем отверстия и превращая его в музыкальный инструмент – дудочку. Кость была маленькой, но узнаваемо человеческой, и купец подумал, что она могла быть из руки ребенка. Пока он едва ли не завороженно наблюдал, фигура все резала и ковыряла, подтачивала и продувала, пока наконец не поднесла дудочку к губам и не испробовала ее. Послышалась лишь хриплая неблагозвучная нота, и создатель инструмента с недовольным видом вернулся к своей работе.
Фигура эта была сгорбленной, сказал мне купец, с искривленными конечностями и носом птицы-падальщика – просто-таки какой-то скрюченный человек.
Нет, тот самый Скрюченный Человек…
На камне рядом с ним сидела столбиком огромная крыса с шипастым обломком кости на голове, который носила, как корону. Трудясь, Скрюченный Человек разговаривал с этой крысой.
– Новая дудочка, – произнес он, – для нового города.
Крыса облизала лапы в предвкушении того, что ее ждало, и в этот момент Скрюченный Человек еще раз испробовал дудочку, звучание которой на сей раз его больше устроило. Он поднялся на ноги и достал из кармана стеклянную бутыль. За стеклом что-то двигалось, и даже издали купец сумел разглядеть, что это крошечная светящаяся фигурка маленького мальчика, и он понял, что это дух ребенка – его душа, запертая в прозрачной бутыли. Спереди на рубашке мальчика, прямо над сердцем, виднелось красное пятно, как будто этот орган вырвали у него из груди, убив его и оставив лишь его бесплотный дух.
Скрюченный Человек откупорил бутыль, и купец услышал, как мальчик завопил от ужаса, но этот звук быстро затих, когда Скрюченный Человек поднес горлышко к губам и высосал дух ребенка без остатка.
Он мгновенно преобразился. Стал выше ростом. Спина у него выпрямилась, а руки и ноги изменили свои пропорции, чтобы соответствовать фигуре. Нос укоротился, а злобный огонек в глазах потускнел, хотя и не погас полностью.
Торговец увидел достаточно, но с ужасами на тот день было для него еще не покончено. Он услышал и почувствовал сотрясение земли у себя под ногами. В скале открылся портал, и из него высыпала целая армия крыс, которая выжидающе собралась вокруг Скрюченного Человека и Крысиного Короля на камне.
При виде их торговец развернулся, чтобы броситься бежать, но потерял равновесие и скатился вниз по склону горы, сильно поранившись. Он пролежал без чувств и день, и ночь, а когда пришел в себя, то обнаружил, что одна нога у него сломана. Купец полз еще один день, волоча за собой раненую конечность, и боль была так сильна, что он опять потерял сознание и вполне мог умереть, если б на него случайно не наткнулись всадники из соседней деревни. Они искали пропавших из нее детей.
На сей раз Дудочник управился со своим делом всего за пару дней, а не недель.
Мне было восемь лет, когда Дудочник впервые объявился в нашем городе. И вот теперь, сто тридцать лет спустя, он вновь выбрался из своего логова. Сто тридцать лет, сто тридцать детей – это не может быть совпадением. Он питался детьми, и вот теперь его запасы иссякли.
Хотя я не верю, что он мог просто украсть их. Обязательно была какая-то сделка – сколь бы злокозненной и односторонне выгодной она ни была, – которую сначала заключили, а затем расторгли. Как только с этим было покончено, Дудочник мог забрать всех детей, каких только хотел, и питаться их душами, оставив Крысиному Королю обгладывать их кости, а затем плодить новых своих подданных, которые погрузятся в спячку до тех пор, пока от них не потребуется поразить какой-нибудь другой город.
Купец ушел. Он разнесет эту весть по всему миру, как я уже и сам пытался своими скромными усилиями. Он будет скитаться из города в город, из страны в страну и предупреждать всех остерегаться Крысиного Короля – хоть эта крыса и не настоящий король. Не каждый правитель носит корону, и реальная власть зачастую таится за троном.
Опасайтесь Дудочника, скажет он им. Прислушайтесь, не слышно ли его дудочки.
Поскольку не исключено, что он уже близко.
Читайте дальше, чтобы узнать, какими глазами видит эту книгу ее автор Джон Коннолли.
– Это ужасный вопрос, но откуда вообще возник замысел «Книги потерянных вещей»?
– Тогда, пожалуй, мой ответ тоже может показаться ужасным, потому что я не знаю. Я попытался анализировать некоторые элементы, которые легли в основу этого произведения, но вообще-то они не особо объясняют, как оно появилось на свет. Я хотел написать о детстве и горе, об этом трудном переходе от детства к взрослой жизни, но, полагаю, уже знал, что в конечном итоге большую часть книги буду копаться в своем собственном детстве, которое было окрашено книгами и историями. Сейчас подумать, так я очень глубоко погрузился в свое прошлое и в свои собственные страхи – как ребенка, так и взрослого. Я сам удивлен тем, что получилось в итоге, и не могу отделаться от ощущения, что книга просто придала зримую форму значительной части того материала, что засел у меня в подсознании. Я просто надеюсь, что другие увидят в ней отголоски самих себя. Думаю, что так и будет. В конце концов, я знаю, что те зародившиеся в какие-то незапамятные времена истории, которые легли в основу книги, сохранились в памяти человечества не просто так, и если они оказали такое воздействие на меня, то окажут такое же воздействие и на других.
– Вы совершенно ясно дали понять, что не считаете эту книгу детской, и все же это книга, которая вполне могла бы понравиться многим детям. Не могли бы вы немного подробней остановиться на этом?
– Я думаю, что это книга о детстве – или, более конкретно, о том периоде или моменте, когда ребенок начинает очень хорошо сознавать реальность мира, в котором он живет: приходить к пониманию того, что мир этот труден, что он ничем не обязан душам, которые его населяют, что он, скорее всего, будет в какой-то мере полон боли и потерь, и что в конечном итоге люди бессильны перед лицом неукротимо надвигающейся смерти. В этот момент что-то теряется. Не хочу называть это невинностью, поскольку что-то не припомню, чтобы я вообще был хоть когда-то невинен, даже в детстве. Дети всегда подспудно сознают собственную уязвимость, сколь бы глубоко это чувство ни пряталось, и я думаю, что именно на это и опираются все великие народные сказки. Тем не менее такие истории также и весьма позитивны, поскольку их главный посыл заключается в том, что подобные трудности могут и должны быть преодолены в рамках перехода от детства к взрослой жизни.
Так что вы правы: ребенок постарше вполне мог бы прочесть эту книгу (и кое-кто уже прочел, и она им понравилась), но я думаю, что ребенок прочтет ее иначе, чем взрослый, и таков был мой опыт восприятия этой книги до сих пор. Взрослые гораздо лучше осведомлены в теме потери, затронутой в ней, и я думаю, что ее заключительная глава найдет отклик скорее у взрослых, чем у детей. Вообще-то меня немало подивили толкования концовки, предложенные отдельными читателями. Некоторые моменты в ней намеренно двусмысленны, так что это не оказалось совсем уж полной неожиданностью, но, пожалуй, больше всего меня порадовало то, что взрослые применили к книге свой собственный жизненный опыт, и это повлияло на то, как они ее читают и понимают.