Роланд тоже представляет собой альтернативную фигуру отца, хотя его преданность своему «рыцарскому подвигу» и поискам отсутствующего Рафаэля делают его еще менее надежной личностью, чем Лесник. Флетчер, фактический предводитель жителей деревни, появляющийся позже в книге, представляет собой еще одну версию отцовской фигуры для Дэвида, хоть и склонен к чрезмерной осторожности и, как и его единомышленники, отказывается полностью согласиться с планом действий Роланда против Бестии. Король тоже ведет себя с Дэвидом по-отечески, хоть при этом и пытается обращаться к нему как к равному – или к тому, кто был бы ему ровней, если б принял его предложение занять трон.
Так что мы вновь и вновь сталкиваемся с мужскими персонажами, которые не могут быть теми защитниками, в которых нуждается Дэвид. Отчасти это происходит из-за недоверия, которое он испытывает к своему собственному отцу, и его чувства предательства из-за новых отношений своего родителя, явно окончательно оформившихся вскоре после смерти матери Дэвида. В связи с этим напрашивается вопрос: неужели у Дэвида так уж и нет никакой законной причины для недовольства? Как долго подобает оплакивать потерянную супругу? Быстрота, с которой отец Дэвида сближается с Розой, и ее присутствие в больнице, в которой умирает его мать, могут свидетельствовать о том, что семена этих отношений были посеяны тогда, когда мать была еще жива. Дэвид явно сознает это в какой-то степени, и неспособность его отца адекватно отреагировать на это говорит о слабости его характера. Но и в сказках мы вновь и вновь сталкиваемся со слабыми фигурами отцов: лживым мельником и жадным королем в «Румпельштильцхене»; дровосеком, который задумал бросить своих детей в лесу в «Гензеле и Гретель»; королем, который не в состоянии распознать угрозу, исходящую от его жены в отношении его дочери в «Белоснежке», и охотником, которому впоследствии не удается ни выполнить приказ королевы убить Белоснежку, ни защитить ее. Таким образом, отец Дэвида – лишь один в длинном ряду слабых людей.
И все же одним из самых страшных и бессердечных персонажей книги является охотница – женщина, которая, по сути, узурпирует роль, традиционно отводимую в сказках мужчинам. Она – это антизащитник, родитель-хищник, который вместо того, чтобы даже близко не подпускать диких зверей к ребенку, ловит этих зверей и использует их для того, чтобы подорвать его собственную идентичность, смешивая ее с идентичностью какой-нибудь лесной твари, чтобы выследить и убить получившийся гибрид. Охотница опять-таки символизирует и ту женскую угрозу, которая доминирует в жизни Дэвида в образе его собственной мачехи, – но она, пожалуй, еще хуже, поскольку если традиционная фигура отца не способна защитить своего ребенка, то кто же займет его место, как не существо, готовое использовать эту уязвимость до конца? Охотница здесь такая же детоубийца, как и тот человек, что обитал возле железнодорожных путей, – человек, ответственный за смерть юного Билли Голдинга.
И наконец, это поднимает один последний вопрос, поскольку есть двое детей, судьба которых в «Книге потерянных вещей» так должным образом и не раскрыта. Их тени преследуют Дэвида: в случае с духом Анны, с которым он встречается ближе к концу книги, – в буквальном смысле. Дэвид при помощи своего воображения создает одну из версий того, что могло с ними случиться, но если мы примем тот факт, что мир, в котором он оказался, целиком и полностью является плодом его воображения (а я ни в коем случае не утверждаю, что это единственное объяснение), тогда что же и в самом деле случилось с Джонатаном и Анной? В своих размышлениях об ужасной смерти Билли Голдинга Дэвид выдвигает пугающе вероятную версию, которая окрашивает каждое последующее событие в книге.
Гусятница
Закончив рассказ, Роланд взглянул на Дэвида.
– Что ты думаешь о моей сказке? – спросил он.
Дэвид нахмурил брови.
– Кажется, я уже читал похожую сказку. Только моя история была о принцессе, а не о принце. Но кончилась точно так же.
– А тебе понравился финал?
– Я читал, когда был маленький. Мне казалось, что фальшивый принц получил по заслугам. Мне нравилось, что злодеев наказывают смертью.
– А теперь?
– Это кажется слишком жестоким.
– Но он, будь это в его власти, поступил бы точно так же.
– Наверное, но от этого наказание не становится справедливым.
– Значит, ты бы проявил милосердие?
– Будь я истинным принцем, наверное, да.
– А ты простил бы его?
Над этим вопросом Дэвид задумался.
– Нет, он поступил дурно и заслужил наказание. Я бы заставил его пасти свиней и жить так, как пришлось жить настоящему принцу, а если он кому-то навредит впредь, то продлить наказание.
Роланд одобрительно кивнул.
– Это справедливое и милосердное наказание.
Из «Книги потерянных вещей», глава XIX
Версия этой сказки, растиражированная братьями Гримм, представляет собой лишь одну из целого множества вариаций, обнаруженных в Европе и других местах. Некогда одна из самых известных их сказок, теперь она несколько утратила популярность – наверное, из-за своей простоты. Здесь нет ни гномов, ни людоедов, ни ведьм. Это история о предательстве и невозмутимости перед лицом страданий.
Традиционно главная ее фигура – которой, как явствует из названия, приходится пасти гусей, к чему ее принуждают обманом, – женского пола, но Роланд, рассказывая эту историю Дэвиду, меняет пол главного персонажа на мужской, чтобы сделать его более подходящим к ситуации своего слушателя. Примеры этого есть и в некоторых более ранних вариантах – например, в старинном английском сюжете «Розуол и Лилиан»[24].
Одна из интерпретаций этой сказки рассматривает ее как назидание родителям, неспособным подготовить ребенка к реалиям взрослой жизни. Всех земных благ, предоставленных старой королевой своей дочери, оказывается недостаточно, чтобы уберечь ее от всяческих бед. Многое из того, что с той случается, происходит из-за ее собственной беспечности и недостатка опыта, и история ясно показывает трудности и вызовы, с которыми может столкнуться ребенок на пути к взрослой жизни. Сказка также проясняет, насколько важно быть верным себе и какими опасностями грозит насильственное завладение чужим положением для достижения каких-то своих целей – хотя бы того же продвижения по службе.
Однако история, которую Роланд рассказывает Дэвиду, гораздо проще. С одной стороны, этот сюжет можно трактовать как сказку про кукушонка в чужом гнезде – историю насильственного захвата, о котором упоминалось выше. Наверняка именно таким вот подброшенным кукушонком, вытеснившим его из гнезда, Дэвид и видит своего сводного брата Джорджи, и Роланд распознает гнев мальчика на этого незваного гостя. Изменения, которые рыцарь вносит в свое повествование, становятся наиболее очевидными и существенными в конце сказки: там, где обе истории заканчиваются ужасным наказанием, Роланд предлагает Дэвиду найти альтернативу, спрашивая его, насколько справедливо возмездие, постигшее самозванца. (И все же стоит отметить, что в обеих версиях сказки злодей/злодейка сами выносят себе приговор, хотя и не ведая этого: указание на то, что намерения злого человека в конечном счете погубят его самого, а также что зло – это вопрос выбора.) То, что Дэвид предлагает более милосердную альтернативу, свидетельствует о том, что он уже в какой-то степени начинает смиряться с присутствием Джорджи и ощущать свой долг по отношению к существу, которое более уязвимо и гораздо слабей его самого.
Впрочем, в общем и целом на протяжении всей книги я не проявлял склонности каким-либо образом «охолощать» старые сказки, и они остаются «красными от зубов и когтей»[25]. Дети понимают природу наказания, и их успокаивает сознание того, что зло наказывается так, как и должно быть наказано. Равным образом убрать насилие и угрозы из старых историй – значит лишить их большей части их могущества, а также перечеркнуть содержащиеся в них послания, намекающие на порой тревожную и ужасающую природу мира, в котором детям приходится обитать.
Красавица и Чудовище
В это мгновение зеркало на стене справа от Александра замерцало, обретая прозрачность, и сквозь стекло он увидел женский силуэт. Одетая во все черное, женщина сидела на огромном троне в пустой комнате. Лицо ее скрывала вуаль, а руки были затянуты в бархатные перчатки.
– Могу я увидеть лицо моей спасительницы? – попросил Александр.
– Я этого не желаю, – ответила госпожа.
Из «Книги потерянных вещей», глава XX
Пересказ Роландом этой истории был сравнительно поздним дополнением к «Книге потерянных вещей», и она больше относится к его собственным поискам, чем к поискам Дэвида. В ней, я думаю, Роланд находит способ выразить словами тот страх, который он испытывает перед тем, что ждет его в Терновой крепости, но – и здесь следует помнить, что даже эта история является плодом воображения Дэвида и находится под влиянием его эмоций – угроза вновь исходит от женщины, хотя к этому моменту реакция Дэвида на свою ситуацию становится все более сложной. И хотя в этой сказке и присутствует зло, исходит оно не от женского персонажа. Ответственен за него персонаж мужского пола. Виновный в высокомерии и тщеславии, он наказан за свои грехи.
Сказка о Красавице и Чудовище уходит своими корнями в «Купидона и Психею» из «Золотого осла» Апулея[26] (II век н.э.). А известность эта история получила в XV веке, когда была напечатана на латыни и разошлась по всей Европе, а затем переведена на другие языки для исполнения перед публикой, причем каждая культура понемногу подпитывала эту сказку своими собственными отличительными чертами, так что на основе оригинального сюжета возникло целое семейство сказок