— И понимаешь, танки бьют по Белому Дому, а народ с моста смотрит. Кругом пули свистят, а они глазеют… Позорище!
— И меня девушки боятся, — отвечал ему на это Пол. — Думают, раз бритый и с эспаньолкой, значит — киллер. А я женат уже десять лет, готовлю неплохо. Садовод и огородник в трех поколениях! Я, понимаешь, вырастил у себя под Брисбеном настоящую, индийскую. Вымахала под два метра. Ну, предвкушаю сбор урожая. А мамкин кролик— сущий изверг, жрет, так и остановиться не может. А глаза счастливые…
Немного фанка Red Hot и… Небо в тюремную клетку!
— За уши надо было оттаскивать.
— Пришлось. Сразу на мясо пустил. И сам три часа на измене сидел. А потом, голуби, когда на меня предательски напал светофор и попытался изнасиловать… Вот так я и стал вегетарианцем.
— Вот так и вымирает интеллигенция в батистовых портянках. Селя Dog, селя Eat, селя Dog3.
* * *
К разговору подключился Майк — вылитый канадский битюг, полный мудак, но опасный… стопроцентный рок-н-ролльный урел, two beaded dog («Я работаю в Кремле, двухглавый пес всегда при мне»). Эти глаза не лгут — ласкают насмерть…
Глоток за глотком I think of demons.
Остапа понесло. I walked with a zombie. Когда русский, австралиец и канадец сходятся за бутылкой, через пять минут выясняется, что все они ирландцы, причем исключительно с Аляски. Отложу на миг перо, ибо…
Я танцую рейв? Папа твой Рейв! Дедушка Рейв! Барон Курляндский, выдержки Лифляндской. «Знаешь, чего?» — крикнул я Полу через пять минут головоломных, старорежимных попрыгушек. «Хрю-хрю», — отозвался он, вырываемый из темноты дискотечными вспышками.
— Если бы мне два года назад сказали, что я буду под это танцевать… Невозможно! Уму непостижимо…
— А что же скажут твои рок-боссы? Знаем мы этих экс-хипповых работодателей…
— Работодатели все в Лондоне А в Москве» брат» это полет орла в душе — Заживо Погребенные В Роке. Don't shake me Lucifer!
— A-a-a… — понимающе протянул скачущий Пол.
4Yeah, yeah, I’ve got positive vibrations». И диджей пластиночкой щу-шу-шу-шу-упс…
Майк к тому времени, извиваясь угрем, катался по земле, пытаясь изобразить под Renegade Soundwave танец живота Геракла, отрубающего голову какающей Гидре.
По литру сидра — на рыло представителей африканского племени Догонов. В голове сгущались сумерки богов. Звучала Night of the Vampire. Неожиданно я услышал свой срывающийся голос: «Ты что, кленовая падла, рацеи мне читать вздумал!» — и машинально присел, потому что над головой просвистел канадский кулак.
Кулак так кулак. «В добрый час, государь!» — воскликнул воинственный Дюнуа. Чуть приподнявшись, я нанес Майку коварный удар ногой of Bloody Hammer, позаимствованный у нехорошего племени мау-мау. Он охнул, отступил на шаг, слепо дернул в мою сторону правой. Блок, хук, блок, ногой с разворота. «Давай, дылда, не тушуйся, начисти рыло этому лосю, — моментально завопили собравшиеся зеваки. — Десять пенсов на индейца, пять к одному на длинного». Майк завелся, загривок ощетинился, и он без оглядки ринулся в бой с истошным криком: «Ты на меня не тяни!» Я пританцовывал, словно пьяный сатир… Пья, что… Ну, пущай его и получит — «пьяный» стиль без права на похмелье. Уворачиваясь от его пудовых ручищ, выдерживал диалектическую паузу… И на, получай, мурло плотоядное.
На ферме я с месяц таскал тяжеленные ящики с яблоками (подъедаясь фрухтой кажный божий день). Вечерами играл с литовцами в баскетбол, с евреями в шахматы, с англичанами и болгарами в футбол… Спарринговался с Мареком, гопником из-под Гданьска, поклонником Buzzcocks и Einsturzende Neubauten, знатоком грязных приемов уличных драк. Комнатный жирок исчез сам собой… Да еще Эйч в разумных пределах, танцы против часовой стрелки на опушке девственного леса в шотландских горах. Я действительно был в отменной форме. Боевой тесак остался в сумке: перебор свидетелей, да и жалко… Сталь такую поганить. Мушкетерский махач — Ум и Сила, Сила и Ум, Портвейн (Продолжение) и блудливая Анна Австрийская в сорок шесть лет. Снова ушел, нырнул под удар и… Пол одобрительно крякнул. «Что этот… сделал с моим глазом! Он мне глаз выбил!» — Майк визжал, как молочный поросенок перед кастрацией.
— Ладно, брат, Малруни капут. Порезвились, и будя. А вы чего собрались? На митинг, на тараканьи бега… Кина не будет! Это я вам как член Палаты Лордов с подпиской о невыезде говорю…
— Мой глаз, мой глаз, — причитал Майк.
— Окстись, старый, тяпнем лагеру. Пивная терапия за твой счет, милейший, эти капельки хворь как рукой сымут.
— Гласс-с… — просипел Майк, держась одновременно за ребро, коленную чашечку и нос.
Вот так бы сразу под White Faces. «А то, сам ты, мяфа!» — Рулет Мясной, Meat Loaf.
— Ничего, ничего, брат, — утешал я его. — О пришествии на планету Земля подобных мне тонконогих стрекулистов еще в дни давно минувшие предупреждал Нострадамус. Будет и на улице скунсов праздник…
Уж лучше бы я этого не говорил. Здоровый глаз Майка загорелся бесовским огнем, когда он увидел бесхозный рюкзак моих друзей. «Твои что, ушли?» — спросил он, выжидательно охнув.
— Ну, не всю же ночь им вдыхать запах горячих сосисок. Полночный моцион, традиционный российский вид спорта — бегом до ларька и обратно с ускорением. Вот ты знаешь, что сказал Крис Новоселик из «Нирваны»?
— Не знаю, — промямлил он, буравя рюкзак алчным взором.
— Я на один день, только на один день бросил пить — и простудился. И теперь каждое утро вместо какавы в постель иду в паб и выдуваю пинту лагера.
— А вот Beastie Boys вообще ничего не пьют. Только Элитарную Колу! Торчат на витамине С! — натянув толстый свитер, надев поверх кожаную куртку, Пол Шо удобно, прикорнул у сосисочной, отправляясь иа свидание с праотцами-каторж-никами и туземными девками-коврижками. Не дремлет бог Гипнос. не дремлет… Cold night for Alligators.
— Да, любезный, настоящий ученый-антрополог должен разбираться в черепах своих предков. Вот, к примеру, прапра-прадед мой, поэт Языков, друг Пушкина — рэппера русско-абиссинской литературы — упал из дилижанса прямо в грязь…
— Да что ты говоришь! — потомок Поля Баньяна деловито проверял рюкзак на вшивость.
— С суицидом я «на ты» только когда в стельку пьян. Поэтому мы вместе никогда не бухаем Не осталось бы в живых ни одного, кто сидел бы за рулем Между нами, девочками, Крис Корнелл из Soundgarden о — себе и товарищах.
— Это ты наизусть? — осведомился Майк, взваливая на плечо Вадимов рюкзак со спальными мешками и бутылкой вермута.
— Куда, макака страшная, сумку мою потянул, — я резко хватанул его за рукав»
— Э-э… Пойдем, тут недалеко. Сумка? Да возьми, пожалуйста. Ты же устал. Я просто помочь хотел.
— Мы устали, мы устали, наши пальчики писали, а на утро всех забрали… Вражин, под корень!
— Чего с тобой?
— Так, страницы истории со слезами на глазах. День Победы, порохом пропах, и трудный самый. Пошли, брат. А мои друзья?
— Подойдут.
— Уверен?
— Точно!
— Точно только кошки… И то, по праздникам
Большие фестивальные ворота. Секыорити дрыхнут. Огромная толпа играет в футбол пивной банкой. Штанга! Я подхватил ногой банку, сделал пару финнов, обвел группу наркоманов с дрэдлокс вокруг пальца, вышел один на один с хост-ром и послал ее в девятку. Девяткой оказалась палатка. Раздался томный девичьий крик. «Тысяча извинений, миледи», — вне себя от переполнявшего мя человеколюбия полез напролом через костер целоваться. Creature with the Atom Brain. «Вы слышали о Вагантах? Нет? А о плацкартных вагонах? Тоже нет? А о французском поце?…»
Не сказал бы, что я красивый, я — обаятельный. Фраер с пятнадцатью швами на физиономии. Прямо как Том Уэйте в часы досуга. «Прихожу я на кладбищу ночью, — говорит Уэйте. — Ложусь на могилу, высасываю пузырь виски, а потом танцую вокруг нее голый… Обаятельный мужчина в полном расцвете сил».
Канадского хмыря и след простыл.
— Где твой друг? — спросил она.
Ее имени я так и не узнал, а когда утром пошел искать ту палатку… Думаете — зола, залитые водой угли и аля-улю, прощай, любимый свинтус. Нет. Я просто ее не нашел.
Вот Бретт Андерсон из Suede брякнул: «Я — бисексуал, у которого никогда не было гомосексуального опыта». А его коллега Саймон Гилберт развил: «Я — бисексуал, у которого никогда не было гетеросексуального опыта!» Вот так заява! Десять баллов. Мысленно жму мужественную руку. И в тот трудный для Рединга час, когда лесбияне всех стран строили постельные козни, взмыленные музыковеды-организаторы готовили большой сюрприз для Mine Mine Mind… Выйдет, выйдет на сцену вечером Primal Clash, и Бобби Гйллеспи с Миком Джонсом скажут свое веское слово…
— Смотался, хрен моржовый.
— С твоей сумкой?
— Моя сумка у тебя под головой. Рюкзак моих друзей с вермутом спиздил. Кстати, ты одна здесь?
— Муж пошел на drug-field. Сказал, вернется через час.
— Час! Когда это было?
— Часа два назад…
— Муж! Боже! Ты знаешь, Бухарин тоже был чьим-то мужем. А кончил в подвалах NKVD Records. Этика, этика превыше всего. Слушай, я не рассказывал тебе, как работал у
Пабло Эскобара экспедитором? Короче, подлетаем мы на вертолете к Хумарабумбе, а тут…
— Тихо! Муж! Туда ползи. Быстро! Ползи, дорогой…
Не понимаю как, но выполз. Притворился ветошью. Мимо прошмыгнула тень хлипкого очкарика с длинными патлами. Муж шел с дела на дело. Счастливо вам, семьята! I stand for the Fire Demon в песне Роки Эриксона.
Битый час я рыскал по кэмпингу, разыскивая канадца. Вечно попадал не туда, и в зубах неизменно навязала конопляная палочка, (ори, гори ясно, подслюнявь, чтоб не погасло. Все-таки нехорошо получилось. Вермут бы сейчас и самому не помешал. И с вышки Тарзаном вниз головой… Я — маленькая птичка, шурум-бурум пых-пых. Я — птичка-невеличка, ух-чух-чух ЗаебуууШ!!!
— А вот и Алекс, дворник злой. Он шел с метлой по Редин* гу к ближайшему орешнику за новой мандулой… — я героически пытался оттянуть время морального изничтожения и общественного презрения.