Не дав народу вздохнуть, Маньяки заиграли стенобитную, шаманскую «Die In Tne Summertime», а вдогон… Ба, Никанор Иваныч, знакомые все лица: «Убей Ельцина! Кто говорит? Жириновский, Ле Пен, Амин, Брейди, Каддафи, Сатклифф… У меня нет ружья, есть только гитара».
«Проснулся мальчик — мистер Ленин. Бисексуальная эпоха — товарищ Сталин. Хрущев — упивался собой в зеркалах, Брежнев — повяз в групповухах. Горбачев — подавился собственной значимостью, Ельцин — законченный импотент. Revol, Revolt lebensraum-kultur kampf-raus-raus-fila-fila…»
И не только их поминают, всех остальных ныне и присно и во веки веков: «Чемберлен — Бога видим в тебе, Че Гевара — скачут все под прицелом, Пол Пот, любезный, бай-бай…Троцкий…»
Чего греха таить, «под луной голый пел серенады». Очень смешная песня. Я хихикал и подпевал: «Revol, Revol, Рыба, Рыба», — представляя, как под эту песню пенсионеры играют в домино. Рыба! Рыба! Проснулся мальчик…
На концовку я ожидал «Правь, Британия» — «От тайги до русских морей. Гринпис не дремлет, Гринпис всех сильней!», но зазвучал кавер «Нирваны» «Penny Royal Tea». Сто очков вам, ребята. Семь футов под килем. Конец автора, агония героев… Они уходили со сцены, а на моем лице застыла идиотски одухотворен ная маска проснувшегося Тейбера из той сцены в «Полете над гнездом кукушки», где Вождь высаживает окно в психбольнице. Йо-хо-хо, и бутылка рому!
— Я думаю, в улыбке председателя Мао было что-то мистически уничтожительное… Удивительная фигня, удивительное время… (Ники Уайр. Manic Street Preachers)
Вот и «Кубик Льда» выполз. И ничегошеныси-то он с собой не сделал! «Е… Tha Police» — это мы уже слышали… Я встал во весь рост и увидел, что народ ломанул к Melody Maker Stage, слушать «Эластику». Эластичности сейчас в моем теле — хоть мыслью растекайся по асфальту… А на «Кубик Льда» завсегда отыщется кипяток.
Доковылял к насиженному месту. Из-под руки вынырнул Пол.
— С возвращеньицем вас, товери антрополог, — он был явно вещью в себе.
— Белены объелся?
— Нет. Ice-Cube послушал.
— Му heart needs a window-cleaner, my heart needs love on each spoon.
My dog wants some nuclear to play with you — My Native Land.
— Сам нацарапал? — спросил Пол.
— Так, ерундень. Отходы проекта с одним шотландцем* «Любовь на каждой ложке» — это из «Naked Lunch», на слэн-ге наркотов — продукт в ложке. А если переводить на русский и блюсти ритмику, получится пошлятина: «Сердечку нужен стеклоочиститель, любовь на кончике хуя, Кобель лакает атомное пиво… Ля-ля, о Родина, ля-ля». Ладно, пойду «Эластику» краем уха заценю…
И только краем. Три песни инди-девичника я героически выдержал.
— «У многих этих инди-команд, альтернативщиков всех мастей, стилистика на нуле. Это даже не рок-н-ролл. Способ урвать отовсюду понемногу, срать на все цветы сразу. Рок-н-ролл — это улица, это такие мудацкие ботинки, как у меня». (Ион Спенсер, Blues Explosion).
О своих армейских говнодавах умолчу. Это уже история, поросшая ландышами и опыляемая дустом с «кукурузников» на бреющем полете.
— «Я просто хренею от Love, да и от всего нафталина шестидесятых. Даже сейчас! Если доведется встретить на улице Брайена Маклина, заросшего, пьяного, опущенного, подбегу к нему и скажу: «Бери меня, Брайен, я твой с потрохами»…» (Бобби Гиллеспи, Primal Scream).
Такое выступление вряд ли когда-нибудь повторится. На ферме «Маленький Джон» прямо из земли вырастали тени прошлого. Плант, Джей Гейлз Бэнд, блюз Дельты — все уворовано, но как… Со вкусом! Планомерно изживал это в себе, и все вернулось вновь, заиграло новыми разноцветными гранями. Блюзец с тлеющей сигареткой во рту… Какой там «Кубик Льда»! Дейв Гаэн на гармонике, Мик Джонс на гитаре — 11-минутный джэм в «Loaded». Бобби, конечно, жулик, но размах — он и в Сибири размах. Недаром «Стоунз» открывали свое американское турне с его «Jailbird». Вивисектор молодой, вивисектор удалой, Слая Стоуна скрестил с Колтрейном в «Higher Than The Sun». А потом еще гимн Clash — «Jail Guitar Doors». У Джонса, я это видел в театральный бинокль, все лицо дергалось от драйва ностальгии, Гиллеспи же заделался под Страм-мера. Punters вопили, стенали, как тысячи медведей, вылезшие почему-то из одной берлоги после долгой зимней спячки.
На Рединг быстро опускалась вторая ночь. Вернулся к «Карлсбергу». Ноги подкашивались. Если бы мне сказали: «Ты сейчас ляжешь и тихо умрешь», то я бы ответил: «Всене-пременнейше, искреннейше, дайте только сигарету: После такого и умереть приятно».
Распатронил последнюю пачку и лег. Без четверти полночь.
— Завтра Red Hot, — протянул Пол. — У меня здесь охранник знакомый. Я с ним договорился, он обещался и тебе браслет выдать.
Молчание агнцев.
— Я стихи написал. Хочешь послушать?
Молчание ягнят.
— Спишь, брат?
— Без задних…
И тут подбежал какой-то хреи.
— Парень, тебе не холодно, не замерзнешь? У меня тут чаек горячий в термосе, а у тебя такие грустные глаза… Меня зовут Майк. Очень приятно познакомиться. Знаешь, что говорил отец наш, Иисус Христос? Ты верующий?
Слава яйцам, еще один Майк, а то я совсем стух.
— Исповедую адскую смесь лютеранства с дзен-буддиз-мом, — я выскочил из спального мешка, разминая на ходу мышцы. — Знаешь, у меня был знакомый — страшный прилипала, пытался воткнуться в любую щель, влезть в любой проект, а кончил женатым на одной старой обезьяне. Так вот, заканчивается наш концерт. Ресторанная байда для жлобов, ничего особенного. Спускается барабанщик, и тут он подбегает, подобострастно жмет ручку: «А вы свинговые чуваки. Приятно познакомиться… Меня зовут…» А ударник мой руку отвел, расстегнул ширинку, достал инструмент и говорит: «Весьма-весьма… У каждого приятного знакомства есть свои низменные стороны». Душевный человек, мог и пендаля дать, что я собственно и собираюсь сейчас… Эй! Куда побежал? Куда! Я еще о заповедях не сказал! Покайся, стерва Божья, публично! Улю-лю-лю! Дадим каждому вигваму апачей по скальпу миссионера!
Я окончательно проснулся. Не прошло и десяти минут. Рединг. Полночь.
Дрожащими руками в сотый раз перетряхивал свою сумку. Где же он, nice one? Диктофон, билеты букмекерских контор, с которых периодически снимал мелкие суммы, отгадывая результаты футбольных матчей, покрытый сантиметровым слоем грязи одноразовый пропуск на БиБиСи, банка пива «Фос-терз»… Потрепанный в многочисленных походах 4Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» Томпсона, письмо канадскому другу (писал его два месяца и выбросил, так и не отправив)… Есть! Последние две таблетки «синего». Вытряхнул на ладонь, задумчиво отправил в пасть и старательно разжевал. Сладковатый привкус jelly не спутаешь ни с чем. Это вам не корзинка, картинка, картонка и жареная собачонка. Нео-мальчик тает, кто-то лает, ветер носит. В кармане нащупал скомканную бумажку, развернул — адрес какого-то чувака из Ньюкасла. Ну-да, того самого…
— Пять лет назад назад это случилось. У меня брат люто промышлял. Помогал экономике отсталых стран Южной Америки. Душевный человек, мухн не обидит! Сижу я как-то дома, смотрю из окна, на душе кошки скребут. Брат не являлся дней как пять. Поставил пластинку Happy Mondays, и на тебе: к дому подгребают полицейские, и брат в браслетах между ними. А у нас и на окне растет, и в комоде лежит. Выдернул все в считанные секунды. Что смог, сжевал сразу. Из комода вытащил порошок, помчался на кухню. Залил все горячим молоком, насыпал сверху гору кукурузных хлопьев и давай рубать в темпе вальса. Они как вошли, показали ордер и сразу к окну. А там пустые горшки рожи корчат. «Где? — спрашивают. — Братан твой с поличным попался, сказал, что есть». Брат стоит молча, смотрит исподлобья, как побитый кот. Подошли к столу. «Что, Дэйв, ужинаешь?» «Угу», — отвечаю с набитым ртом. «Сам сдашь или брат покажет?» Рыгнул я тут не сдержавшись, рассмеялся им в лицо. Из динамиков Тон Райдер орет все о том же. Пока они весь дом переворачивали вверх дном, я сидел тихо, как мышь, ел и смотрел. На прощание мне сказали: «Ладно, Дэйв, в следующий раз до тебя доберемся». «Угу», — говорю. Как дверь закрылась, я на карачках пополз в туалет, очищать желудок. И вот, лежу ночью на полу в квартире после обыска. Разгром полный. На стенке наша с братом фотография. С батей в крикет играем… Так меня проняло, что выскочил из дому, сел в поезд и мотанул в Европу. С фестиваля иа фестиваль, из города в город. Торговал гашишем в Альхесирасе, разгружал героин в Марселе, работал на виноградниках в Провансе, продавал сыр в Швейцарии, был вышибалой в Милане… Доехал с экологистами аж до Минска. Там меня чуть не убили за татуировки какие-то придурки. Кричали на улице: «Уголовник, пидор!» Странные люди, злые… В Польше за нами в Катовице гналась орда скинхэдов. Так и ие догнали. В Германии воровал машины и продавал их русским солдатам.» Покупал у них оружие, а потом сплавлял в Югославию. Да и сам там воевал два месяца. Деньги были нужны… Теперь домой еду. Только вот EchobeUy посмотрю. Там девица поет, Соня Мадан. Уж больно она мне мою старую подружку напоминает. Как вспомню, так ходить больно. А Ньюкасл? Я на стадионе уже три года как ие был.
— Вы только подумайте, сколько денег ежегодно уходит на бесполезную борьбу с так называемыми «наркотиками». Это такая же индустрия, такая же пирамида, как и наркомафия. Они друг без дфуга жить не могут, обе калечат жизни. А все решается просто. Легализуйте их. Установите твердые государственные цены, ниже черного рынка, ужесточите наказания за убийства и воровство. Как только государство начнет извлекать доход, сразу же пропадет обаяние «запретного плода». Музыкантов, писателей упрекают в пропаганде, но мы честнее, мы показываем все так, как оно есть на самом деле. Для структур, типа «Отдела по борьбе с «наркотиками», легализация опаснее любой мафии. (Лу Рид — Уильям С. Берроуз — Декларация «Legalize It», 1989)
Боже, что это? В голове холодная зверская ясность, в карманах пусто, перед глазами Empire State Building. Но это не чертов Нью-Йорк, это ашлийская Африка… Африка, масса Дик! Чувствуя лихорадочное возбуждение метался из сторону в сторону, как живой карась на сковородке.