вырвет и саблезубого тигра. Да тот и слушать ихнюю пошлятину вроде 4 ваше отношение к наркотикам?» не станет — сожрет пионеров ныо-эйджа вместе с книжками Берроуза и Хаксли» и будет прав. Здешней легкости» доступности» бесконфликтности у них никогда не будет — они захлебнутся в горячей» обжигающей струе анализа своей глубокомыслен-но-бесмысленно закинутой жопы. Какая там музыка отверженных?!!! Какая альтернатива?!!! Все захлестнут толпы танцующих» обекислоченных бандитов — закономерный русский пиздаускас. Может и голубизну на щит подымут… Хотя» вряд ли» кишка тонка. Но и не настолько толста…
— Ну ты, брат, загнул. Тяпни стопку текилы и перестань ругаться, stay cool.
— Stay drunk without being drunk, ever. А ты понял, понял, что случилось?
— Ничего не понял.
— Сейчас из меня исподволь все та же муда выходила. Здесь я могу спокойно ехать с рейверами в тот же Stonehenge или отправиться за тридевять земель, куда-нибудь в Гоа, и ничего подобного мне и в голову не придет. Только, пожалуйста, не заводи больше глупыми вопросами… А хочешь, сам туда съезди — оторвись и поклубись. Только я так тебе скажу: «Увидел старик поутру мерина куцего и загоревал: без хвоста все равно, что без головы — глядеть противно».
* *
«Ерундисты» — кочевое племя, вырастающее на фестивалях в несколько раз. По их окончании тусовка мелеет на глазах, остается лишь стойкое, закоренелое ядро человек в двадцать.
Подвалило несколько байкеров со смазливой девицей, бросили на столик десятку. «Хай, Чин. Задача такая — напои эту женщину в стельку». Чин, видимо, работал раньше барменом в престижном кабаке. Жонглируя одновременно стопками, бутылками, лимонами, он за считанные секунды творил и хлеб, и зрелище, собирая в холщовую сумку хлынувшие фунты. Неожиданно вылез мужик неопределенного возраста (между шестидесятые) и вечностью), с кольцом в носу и стал помогать, гнусно хихикая и ругаясь на таком невообразимом диалекте, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. «Эй-Эй, уберите Крокодила от денег!» — из утробы Чина вырвался крик туши. — 4 На стопку и отваливай. Черт, нашел-та-ки. Мы еще по Гластонбери его помним. Все текильные соки из нас высосал» халявщик хренов».
Марк притащил гитару.
— Что будем играть?
— Может, «Passenger»?
Допеть не дали. Наскочивший Джимми стал терзать меня вопросами насчет писателя Булгаковски.
«Буковски?» — спрашивал я, смакуя текилу и оприходуя джойнт.
— Нет… Мэргеритта… Почти как пицца на Пикадилли. И этот, как его, Маэстро…
— Маэстро и Пицца? А-а…»Мастер и Маргарита»! Cool, man, pretty cool.
— О, Россия! Magic Mushrooms!
— Без мухоморов никуда. Трескает вся страна организованной толпой. И нет нам выхода из бесконечных тундр.»4 В средней полосе хреновые. Но вот когда меня занесло в одну якутскую деревню… Ну да, я кино снимал в экспедиции. Исто- рия была чумовая. Застрял там месяца на два, экспериментировал с овощами и фруктами, и всякими разными продуктами. Одну неделю почти ничего не ел, так что перед глазами у меня плыли «лимонные верблюды, стоящие в розовой, как разбавленное вино, пустыне». Местный шаман сказал, что я никакой не русский… Этого я и не отрицал — наполовину бол* > гар… Потом он спросил, не замечал ли я за собой каких-либо странностей. «Еще бы!» — отвечаю. — «Три чертовых года веду себя, как самый дикий и неприручимый из всех зверей. Во сие пою, днем становлюсь невидимым. Да и с глазами шика — один блестит, как мишура, другой блистает, как солнце. Очень подозрительно…» «А это все потому, — говорит он, — что твой кутун (то есть душу) духи унесли в подземный мир. Там она и была все эти годы в заключении. Дьявольская шаманка Бюр-гэстэй-Удаган — однорукая» одноногая и одноглазая — качала ее в железной колыбели» вскармливая сгустками запекшейся крови. И теперь скажи мне» ты готов?» «Всегда готов!» — воскликнул я» ни хрена не поняв. И тут же все потеменело» сильнейший вихрь закрутил меня и вынес на пустынную поляну» забросив на верхушку высоченной лиственницы. Явились три черных сухопарых беса и трижды разрубали мое тело на мел* кие куски. Железными крюками они разрывали все суставы» кости очищали и удаляли все соки. Оба глаза вынули из впадин и положили отдельно. Голову воткнули на шест» где она три дня торчала» наблюдая за процедурой сквозь пустые глазницы. Мясо они разбросали во все стороны. В тоже время три других беса играли моими челюстями» кидая жребий о начале всех бед и заболеваний. Тогус Юер Тердюгэр — девять родов всех бесов — разделили эти кусочки между собой и унесли. Затем они покрыли мои кости новым мясом» сшили их железными нитками, вставили глаза и поставили на прежнее место. Как потом оказалось, я три дня лежал бездыханный в урусе — таком особом шатре — завернутый в свежесодранную бересту. Когда очнулся, вся береста была окровавлена.
— А дальше?
— А дальше меня выходили, и через несколько недель я снова петушился и рвался в бой… в бой-скауты, короче.
— Текилу тебе с лимоном?
— Нет, чистой…
— Опрокидываешь, как ирландец…
— Так тело же наследственное, тренированное. Дедушка — ирландский коммунист из Корка, активный участник Коминтерна, погиб в Испании, в гражданскую… & Oh no, the Devil Woman finally got him!
— Это, вроде, из St.Etienne… Ты слышал, Пита Уиггаа выгнали оттуда с треском накануне фестиваля.
— Да не с треском, а с треской. Разведка донесла, что дядюшка Толстый Фрэнк, ранее Pixies, дал вольный акустический концерт в палатке Carlsbeig, в святой святых, там за сценой, ще пиво только членам союза пластиночной промышленности… Через десять минут под тентом и в его окрестностях опустело. О, этот жесткий мир» залатанный до дыр и охраняемый мускулистыми неграми!
— Ты, кстати, хочешь пролезть туда завтра. У меня есть лишний pass…
И на руке у меня оказался не просто тот самый, а Самый-Самый. В животе радостно булькало чувство выполненного долга. Держись БиБиСе! На ужин пососи, на завтрак пососе! Финита-лии… Любовно выращенные деревца стали плодоносить.
* * *
Чин обрушил на меня тридцать третий вал новостей. Оказывается, не старый бздун Клифф, а Кейт Ричардз похилял в автокатострофе… Не верю! Suede нашли себе нового гитариста и ему только семнадцать. Готов поверить, мне тоже когда-то было семнадцать. Кто это там пел: «Теплая небесная вода в моих венах — то же самое, что для остальных любовь»? Уж не Брзтт ли Андерсон в свои осьмнадцать? Не помню пошлых подробностей, но лирика этой песенки умоляюще сочеталась с неумолимой иронией. У меня, судя по всему, в венах течет уже тормозная жидкость, так что о словах болезнь, инфекция вспоминаю как а чем-то эфемерном, ни одни многонациональный микроб не выживает… Лиз Кокто, она же Элизабет Фрэзер из Cocteau Twins выйдет завтра на сцену с Джеффом Бакли. Немая сцена перед картиной «Врачи Охуели» — напротив имени Джеффа Бакли в моем фестивальном списке поставлена жирная пенса… Придуры из «Фан-Да-Ментал» заявили, что злобные белые политики специально подослали звукооператоров особого назначения, чтобы те вконец им испортили саунд на выступлении. Саунд! Не больше, не меньше! Вряд ли им, опытным прохиндеям, следовало бы рассчитывать на совесть вражеских агентов… По фестивальному репродуктору было передано официальное сообщение, что Ричи Джеймса откачали, и уже в сентябре он отправится с MSP в тур по городам и весям… В баре «Рамада» Энди Белл из Ride соблазнял серенадами свою жену, пока его не забрали в участок… Оказывается, Кортни с Дандо распевали на сцене дуэтом «Hide The Sausage*. Что-то не заметил. Хотя» Кобейниха может утверждать все, что угодно… «Старушки говорили об ней, что она прехитрая и прелукавая, приятельницы — что она пре-глупенькая, соперницы — что она предобрая, молодые женщины — что она кокетка, а раздушенные старики значительно улыбались при ее имени и ничего не говорили*. Собаки же журналисты с преувеличенной быстротой вертели хвостами в ожидании овсянки…
Тут в расположение Crap Stage ворвался какой-то взмыленный персонаж.
— Мужики! Scream играют джэм в баре Rivermead! Пустили на сцену даже этого хлюста приплюснутого Донована Лейтча из Nansy Boy…
Отряд сразу потерял и арьергард, и авангард, этим известием унесло даже вонючего кокни Крокодила, доставшего меня до боли в печенках.
— Сегодня Джарвис Кокер здесь бродил в сандалях на босу ногу. Тут подваливают к нему три девицы в майках Pulp. Он их спрашивает: «А вы чего сюда явились?* «На тебя посмотреть!* — заорали они восторженно. Вытащил Кокер из кармана яблоко, протянул им и говорит: «Вот, смотрите*. И убежал…
— Десять баллов! О'кей, Чин, тяпнем по новой и произведем расчет.
Тот налил чистой, себе с соком, оглянулся… Я поменял стаканы.
— Да ладно, брат, какие деньги! На басу играешь?
— Играешь.
— На гитаре играешь?
— Играешь.
— А на…
— Куришь.
И мы, не выдержав, прыснули, предавшись объятиям зеленого бога Ха-Ха.
— Моя сумка! Чин, я схожу за ней. У меня там мальчик-ассистент из Брисбена.
— Давай, чувак, приходи, только обязательно. Расскажи еще чего-нибудь про Якутию…
— Не знаю, не знаю. Закралась грусть в красавицину грудь. Что я, Шахерезада по-твоему? О'кей, о'кей… Я расскажу вам историю Морских Ренегатов и про бегство маленького Экстаза на виртуальном самосвале.
Пока Чин, Джимми и Марк ошеломленно шевелили губами, пытаясь понять с какой стороны им начать думать про «escape of the little Ecstazo», я уже подбегал к Полу.
— Старый, забираю сумку. Ночую на Crap Stage, внутри. Я прорвался…
В ответ раздался зверский храп. Осторожно вытащил из-под него сумку. Пол перевернулся и тяжело выдохнул: «О, Мадонна…»
«Какая к бую Мадонна?», — подумал я. Впрочем, как сказал классик, в них (в глазах Мадонны) есть какой-то взор, никуда особенно не устремленный, но как будто видящий необъятное. Прощай повар, пара тебе в кастрюльку, и чтоб сардинка на хрен клевала…
Оставшийся червонец баксов обменял на шесть стопок текилы и пачку сигарет «Бенсон». Джимми потащил меня в караван. Кэтти — девица с тринадцати на дороге, в шестнадцать родила — и так двенадцать лет — поставила на стол котел с бобами, тосты. «Давай, мальчики, налетай и спать. Ничего-ничего, вот примут CJB, и всем вам, бродягам, придется убираться на остров Бали»