— писал Томпсон МакУильямсу из своей квартиры на Хейт-Эшбе-ри. — Красное дерево» фривэи» законы о наркотиках, беспорядки на расовой почве, загрязнение воды, смог, движение Free Speech, и, наконец, губернатор Рейган — все вместе это логично, как в математике. Калифорния — конец во всех отношениях. Это смерть идеи Линкольна, что Америка была «последней и лучшей надеждой человека».
Предложение МакУильямса написать статью об Ангелах Ада для The Nation стало важнейшим поворотным пунктом карьеры Томпсона. 18 марта 1965-го Хантер пишет, что эта идея стала для него «приятным сюрпризом». «Я удивлен, что кто-то в редакционной обойме действительно заинтересован в подробном освещении этого явления». Не откладывая дела в долгий ящик, Томпсон отправляется в офис Главного Прокурора Калифорнии, где получает его печально знаменитый доклад, безжалостно высмеянный на страницах «Ангелов Ада». «С такой журналистикой, типа «247 шефов полиции обвиняют мотоциклетные банды», никакого толка у меня не выйдет. Ну и что с того? Шефы полиции обвиняют все, что только связано с шумом… Я не представляю, как можно обойтись в статье об этих мотоциклетных ребятах без их собственной точки зрения… Для меня Ангелы Ада — вполне естественный продукт нашего общества… И я хочу выяснить следующее: кто они? Какие люди становятся Ангелами Ада? И почему? И как? Механизм». Знакомство с Ангелами произошло через неделю. «Безумный день закончился, — пишет
Томпсон в письме приятелю 26 Марта. — В половине седьмо* го выпроводил последнего Ангела Ада из своей гостиной… Делаю статью о мотоциклетных бандах для The Nation — денег кот наплакал, но приколов куча. Перед тем как пустить их в свой дом прошлой ночью, я объяснил, что хотя от меня нет никакого толка в драке, я все же предпочитаю получать свое мясо с помощью двухствольного ружья двенадцатого калибра. Они, кажется, уловили смысл этой концепции, и мы прекрасно провели время; несмотря на продолжительную истерию Сэнди10 и на то, что мы обеднели на галлон вина и ящик пива, я все-таки полагаю, что в итоге мне удалось набрать основу для минимум пяти отменных статей».
Спустя два месяца в «The Nation» выходит теперь уже легендарная статья Томпсона, принесшая фри-ланс автору немедленную славу и контракт на книгу. «Как только вышел этот репортаж, по отделениям Ангелов была пущена малява, что со мной можно иметь дело. Немногие из них ее читали, а те, кто читал, сказали, что все в порядке. Это была моя верительная грамота, чтобы вернуться и написать книгу.
Они сказали, что это единственная честная вещь, когда-либо написанная о них. Им было плевать на брутальность или на всякие мерзости. Главное, что они смогли идентифицировать себя в реальности того, о чем они читали. Они понимали, что это был «правильный», честный отчет о всем, что с ними связано. Вот почему он и стал моей визитной карточкой. Они уже больше не беспокоились о том, что я напишу в своей книге».
ТРАНСМУТАЦИЯ OUT OF TIME
Все еще сражаешься, не имея никаких средств к атому.
Брошенный всеми. Отрезанный от всего…
Каждый человек сам за себя — если только у него осталась эта
самость. Таких немного.
Уильям С. Берроуз.
4 Утлый спасательный шлюп» (может быть тот самый, который пытался достичь «Западных Земель» за пределами «великого ореха метафизики») давно уже канул в волнах океана Военного Времени. Судьба команды неизвестна. Поисками уцелевшей плоти занимались только Акулы Совета Мек-туб и твари Тупого Большинства поменьше, но столь же прожорливые. Легенда о Великанах, вышедших из моря? «ЛОЖЬ! ЛОЖЬ! ЛОЖЬ!» — вскричал Карлик Смерти. «Племянник Давида убил последнего из Анакимов. У него было по шесть пальцев на каждой руке и по шесть пальцев на каждой ноге», — констатировал Биологический Имбецил, Брошенный Львам Императора Языковеда. «Мы не оставляем свидетелей», — сказал у каменных плит мегалита старый киллер, отчаявшийся понять, на кого он работает. И презрительно сплюнул. Энтузиастами обнаружена стремительно двигавшаяся комета. Плюх!
«Человеческая форма уже предала себя, когда на свободу вырвался вирус первого слова, связавший нас во времени и пространстве, — писал Брайон Гайсин. — И с тех пор каждый шаг чреват безнадежными компромиссами, а значит бесконечным предательством». Что же, битва за бассейн проиграна, на ее месте заново воздвигнут Храм Болезни. Храм Болезни на Моче. Остается только войти в полумрак исповедальни и спросить: «Кто здесь?» Ответом на этот вопрос Билли Кида был выстрел шерифа Пэта Гарретта…«… во рту его кровь… не может повернуться… небо темнеет и пропадает…»
Уильям С. Берроуз начал свой путь там, где «заканчивалась человеческая дорога». «Астронавт Внутреннего Космоса», как он себя называл, взорвал скалу, преграждавшую вход в Сад Утраченных Шансов, «пробил дыру в большой лжи» контроломанов всех мастей. Его Работа — картография «Магической Вселенной», «Вселенной Войны» (выражение Шри Ауробиндо, часто повторяемое Берроузом), в которой он всегда отводил себе роль Воина. Он стремился «описать свою собственную жизнь и смерть», бросить вызов предначертанной судьбе или Злому Духу, оккупировавшему человеческий мозг, предложив множество решений «проблемы грандиозного мошенничества» всех существующих институтов власти и насаждаемых ими форм контроля над свободной человеческой волей. Но предлагая эти решения, преображая мир через свое воображение, он честно признавал, как в последнем своем романе «Западные Земли» (1987), что «не может сделать их реальными». И все-таки при этом Берроуз также замечал, что даже представить себе успех таких радикальных изменений — уже победа. Это была отчаянная попытка вырвать с корнем и необратимо трансформировать любые устоявшиеся концепции восприятия личности, искусства и языка, и даже не концепции, а саму суть современного восприятия личности, искусства и языка родом человеческим. Ворваться в новое тысячелетие, построив мир, «свободный от тирании правительств», системы подавления и уничтожения любой жизненной формы, не вписывающуюся в современную технократическую и конформистскую цивилизацию, сохраняемую благодаря бесконечной штамповке шаблонов восприятия, человеческих дублей-зомби, зараженных Вирусом Привязанности или Привыкания к безопасному существованию — пыль, которая обращается в пыль, в руках «невежественных и злых».
Публикуемую наконец-то в России новеллу «Призрачный Шанс», ровно как и «кошачью аллегорию» «Кота Внутри», ни в коем случае нельзя рассматривать вне контекста последней трилогии романов Уильяма С. Берроуза — «Городами Крас* ной Ночи» (1981), «Пространством Мертвых Дорог» (1983) и «Западными Землями» (1987). Она была написана сразу же после окончания работы над «The Western Lands». «Кот Внутри» был закончен через год после «Мертвых Дорог». Оба произведения были как бы flashback-ом, дополнениями и послесловиями к тому моменту в «Западных Землях», когда остается только автор со своими воспоминаниями, и он не может больше писать, потому что «пришел к концу слов, к концу всего того, что можно сделать словами».
Убивая своего альтер-эго, Кима Карсонса в «Мертвых Дорогах», Берроуз возрождается в «Западных Землях» под личиной другого — Мертвого Джо, призрака, слепого на один глаз, с культей вместо левой руки, стремящегося нарушить законы природы во Вселенной и переделать ее по своему желанию. Специалист по эволюционной биологии, Мертвый Джо, намеревается ниспровергнуть два биологических закона и таким образом взломать коды традиционных цепей причины и следствия, контролируемых тем самым «Советом» из «Призрачного Шанса» или какими-нибудь Кеннетами Дартсами, укрывшимися на своих яхтах и ожидающими того момента, когда их мозг обретет коллективное бессмертие в одном охлажденном сосуде доктора Бенвея. Первый закон состоит в том, что гибриды получаются только в среде очень близких между собой особей. Второй, что при каждой ступени эволюции биологическая мутация обязательно безвозвратна и непоправима. Монстроидный Мертвый Джо, в котором нет ничего человеческого, врывается в этот участок времени и пространства, привнеся в него странное знание из мира по ту сторону Смерти. «Его единственная «дорога жизни» — любовь к животным. Кошки видят в нем своего друга».
Развоплощеиный призрак Мертвого Джо незримо перекочевал на страницы «Призрачного Шанса», присутствует в каждой строчке, хотя и не проявляет себя буквально в словах. Его «убийственной целеустремленности» оказывается недостаточно, чтобы достигнуть «Западных Земель», того самого Ангелланда Джона Ди из романа Густава Майринка «Ангел
Западного Окна». Но Джо, он же сам автор, сохраняет способность путешествовать во времени, избегая косного детерминизма порочных цепей причины и следствия, позволяющих Совету и людям, подобных агенту Мартину в «Шансе», полковнику Гринфилду из «Мертвых Дорог», и прочим Shits, сохранять свою власть. «Я направлен в прошлое», — говорит Берроуз в «Городах Красной Ночи». И в «Призрачном Шансе» он снова оживляет образ Капитана Миссьона из первого романа трилогии. История безуспешной попытки создать в восемнадцатом веке колонию, существующую по либертарианским, или вольным принципам, причудливо переплетается с миром животной невинности, так привлекавшего Мертвого Джо в «Западных Землях». Фантазия прошлого, создавшего настоящее, поиск отвергнутых когда-то в далекой древности альтернатив, последних, потерянных или просто других возможностей человеческого развития. Бели бы Капитану Мис-сьону и ему подобным удалось добиться успеха, мир мог быть несколько иным. Но сейчас «просто не осталось свободного места». «Слишком много актеров, — писал Берроуз, — и слишком мало действия». «Ваше право жить, где вам хочется, в компании, которая вам по душе, с законами, с которыми вы согласны, умерло в восемнадцатом веке с Капитаном Миссьо-ном. И только чудо или катаклизм могли возродить его». («Города Красной Ночи»).
Признание в «Западных Землях», что бой временно проигран, и «вот я нахожусь в Канзасе со своими кошками, как почетный резидент с планеты, которая погасла много световых лет назад», вновь уступает место отчаянной атаке на Бастионы Координационного Совета по Безопасности Личности. Сама природа восстает против него, сметая чужеродных, может даже инопланетных оккупантов, имплантировавших свои вирусы в некогда невинные существа, превративших их в рабов, озабоченных лишь сохранением своего скользкого благополучия. «Призрачный Шанс» можно сравнить с тем состоянием, когда истекающий кровью безоружный воин из последних сил отрывает чеку на гранате врага, окончательно уверовавшего в свою победу и потерявшего бдительность.