В июле 1986 года с ним связался его американский биограф и сказал, что приедет в Париж в начале августа. 4 Слишком поздно, — тихо сказал Гайсин. — Я ухожу в субботу». В воскресенье утром, 13-го июля, сиделка обнаружила его мертвым в квартире на улице Сент-Мартин, гае он жил последний год, окруженный молодыми последователями из Psychic TV и друзьями. Знакомством с ним гордился аристократический мир. Он существовал за счет принцесс, герцогов и графов. Его работы уходили главным образом в частные коллекции. При всем этом издатели говорили, что он — художник. Хозяева картинных галерей были убеждены, что он — писатель. За месяц до смерти Гайсин стал Кавалером Ордена Искусств и Изящной Словесности. Это хоть как-то идентифицировало Хассана-ибн-Саббаха двадцатого века. «Все беды в мир принесли женщины и богоизбранные Евреи… Моисей, Христос, Маркс, Фрейд и Эйнштейн», — Гайсин и на смертном одре не мог отделаться от двух своих фобий…
МЫ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ УЙТИ
МОЖНО ПОТЕРЯТЬ ПАЛЕЦ. МОЖНО ЖИЗНЬ. КАЖДЫЙ ХОТЬ НЕМНОГО ТЕРЯЕТ ЗДЕСЬ НА ПУТИ СКВОЗЬ ЭТУ РАСУ КРЫС…13
ВСЕ, КАЖЕТСЯ, ГОТОВО. ТЫ ГОТОВ? ГОТОВ?14
Издание «Страха и Отвращения» для меня лично было частью Большой Игры, начатой пять лет назад, когда я вкалывал чернорабочим на английской ферме, и вскоре был с позором оттуда изгнан за примерные достижения в области «химического издевательства» над английским сельским хозяйством, и без меня достаточно «охимизденного» — стоит только взять за вымя последующий Mad Cow Disease.
Ночная погоня за мной полиции из города Рочестера напугала, видимо, только окончательно охуевших кроликов с окрестных полюй, на которых я имел несчастье наткнуться в кустах, в которых отлеживался, пока надо мной проносились полицейские машины.
С творчеством Томпсона меня подробно познакомили старший инспектор британской налоговой полиции, в доме которого, на улице Кромвеля, я остановился после случайного знакомства на распродаже пластинок в Кентербери, и последующее безумие, плавно перетекшее в импровизированный отчет «Книга правды» — написан опять же в Кентербери с 1 на 2 сентября 94-го за сутки на всем, что попалось мне под руку (там же было и первое упоминание на русском языке о Томпсоне вообще и о «Страхе и Отвращение» с «Поколением Свиней» в частности). Спустя каких-то несколько дней меня затянуло в водоворот беспорядков, произошедших в Лондоне, когда Тори принимали свой фашистский закон о преступности. Этот блядский закон привел к запрету бесплатных рейвов, продолжению истории о гнусной провокации против Дженезиса Пи-Орриджа, кормившего с женой голодных детей в Непале, пока в Лондоне спецслужбы изымали весь его годами собиравшийся архив (после этого их самих пришлось кормить), и прочим веселым штукам, о которых даже пингвин не споет на хрустнувшей, как шейные позвонки Талона, льдине. Но даже полгода спустя я и предположить не мог, что для почти окончательного отъезда в Соединенное Королевство:
1. Мне придется подделать документы — написать самому себе приглашение от представителя Красного Креста некоего господина Бреннана (хорошо, что не Ричарда Брэнсона, владельца «Virgin» — как мне это сразу в голову не пришло), самому же его подписать и с улыбкой Чеширского кота побежать в английское посольство (вероятно, с таким же выражением на лице Хантер бежал на самолет в Вегасе: «Я решил рискнуть — просто промчаться через ворота терминала с широкой жизнерадостной улыбкой на лице, неся околесицу про «резкое падение спроса на рынке скобяных изделий»). Проблема в получении визы заключалась в том, что некто Вори-щев, по совместительству председатель Всесоюзного Общества Слухачей «СКОТ» — «Dirty Little Stukach», как писал Дядя Билл Берроуз, наклепал на меня творческой интеллигенции на «Русской Службе Би-Би-Си», обвинив в контрабандном провозе килограмма марихуаны. «Напрямую из Лондона»; только не понятно зачем (?!!!), как будто здесь своей нет, особенно используя наши «левые» склады якобы уничтоженного зелья в Управлении Нелегального Оборота Наркотиков; хотя господин Ворищев, возможно, имел ввиду образцы, привезенные на Международную Конференцию с участием сотрудников Интерпола (это нас то!) по Экспертному Контент-Анализу черепно-мозговой структуры Джонни Дэппа после общения с Доктором Томпсоном. Или же его настолько устрашил размах и чистота наших операций, что даже он тогда, по своей простате торговца приглашениями в Голландию, не понял, с кем имеет дело. Никто мне после этого, естественно, никаких приглашений не прислал, и все знакомые эмигранты отпихивались в своем подлом, отстраненном, холуйско-диссидентском духе, как будто я плотвой, начиненной ЛСД, всю жизнь торговал у памятника Дзержинского.
2. За пять минут сочинить в посольстве всю историю моих взаимоотношений с господином Бреннаном, начиная с тех самых лет, когда Олимпийский Миша взлетал к экологически чистым ебеням, минуя те времена, когда Пятнистый Миша… (впрочем, вы и сами все знаете — «Номенклатура Мозгового Фонда или Возвращение к Каббалистическому Рейху»), мимоходом коснувшись тех славных дней, когда Маргарет Тэтчер восхищалась ЕБН-ом за организацию стихийной эукуляции у нашей бронетехники (Прямо как в анекдоте: «Снимите этого Сруля!») и многих других событий, о которых так много любил думать Васисуалий Лоханкин. Все закончилось всеобщим «Цирк-Цирком» — это даже не Шестой, а уже 99-й Рейх.
3. Устранить группу омерзительных нарколыг, мешавших моему вылету, по причине, которую каждый уважающий себя браток из Университета Патриса Лумумбы должен понимать: little Ifevliki was hacked to stroganoff by the outraged neighbors— goodjob and all. THUS PERISH ALL TALKING ASSHOLES. -Вырвать им легкие! И съесть их!
4. Поставить всех по факту в Лондоне своим прибытием ~ картина «Не ждали». А я был, помимо прочего, «ВИП». В про* тивном случае они, прежде всего, никогда бы не дали мне ши прокат «Кадиллак». А еще через несколько недель мы с моим приятелем Майки Уолласом, бывшим членом ИРА (вышел в отставку после взрыва в Манчестере летом 96-го), грузили грейпфрутами машину, намереваясь отправиться в поездку в поисках Великой Друидской Мечты («Дал дуба у дуба»), «Шум в тачке был настолько ужасен — свистел ветер, орало радио и магнитофон — что начитанные в дороге пленки пере* вода «Страха и Отвращения» можно было разобрать только в монтажной студии MI6, которая даст сто очков любой Abbey Road. Славного Джи Джи Рогозина ЕБН послал из Кремля на хуй за оккультный террор в отношении местных бюрократов за три месяца до описываемых выше событий. Но тогда мы как-то об этом даже и не вспомнили, потому что наш разум отправился в страну огнедышащего перевода всяких полезных для человеческого здоровья веществ и вещей, включая ручные пулеметы и гранатометы (из оффшора в Латинскую Америку и обратно), в «ту последнюю базу, лежащую за солнцем».
— Верховный спросил меня…
(О чем он спросил тебя, Алекс?)
— «Сражался ли ты или бежал?»
(и что ты ему ответил, Алекс?)
— ««.Мы дали им пизды по полной программе»
— We want your brains to pay for further education…
Arthur Brown.
В один из ноябрьских вечеров 96-го мы сидели небольшой компанией в старом рок-н-ролльном пабе «Ковчег», что в двух шагах от Кройдон Хай Стрит. Играла (уже в который раз) «Another Girl, Another Planet» The Only Ones и Майки Уоллас, душа и растлитель нашего общества, отправился к стойке забирать выпивку очередного «раунда». На столе, густо обсыпанный пеплом, лежал теперь уже исторический документ — «Издательский План T-OUGH PRESS в России». На нескольких листах уместилось больше шестидесяти названий — такому каталогу позавидовало бы любое западное издательство. Составляя список, мы спорили до хрипоты и крика, прерываясь лишь на очередной залп в глотку, после чего яростный спор возобновлялся с употреблением всех матерных выражений, которые только существуют в английском языке и на жаргоне кокни. «Да, масса всего полезного для России вышло из лондонских пивных. Вековая традиция», — заявил, ехидно усмехаясь, Уоллас и, расставив стопки, плюхнулся на стул рядом со мной.
— Да… Съезд РСДРП, например, — вставил свои тридцать копеек Джей Бей.
— Страх и Отвращение в Лас-Вегасе, — сказал я, вглядываясь в самое начало первого листа.
— Еще не ездил, — откликнулся Уоллас. — Ну что, чин-чин, упала…
— Я имею в виду «Страх и Отвращение» Доктора Томпсона, а не твою паскудную бандероль с бутонами пейота, ты, о зоотехник светских раутов и молодежных клубов. Кто посадил на порошок Царя Лестригонов Лайма Галлахера? Кто подсунул его Стелле Маккартни? Растленный хряк… Еще пронесется монгольская конница с боевым кличем «Кхху Ур-рагах» над аббатством Гластонбери» как предсказывал старый питурик Уорхол…
— Нуда, потому здесь для вас, монголов, специально и открыли в Кройдоне ресторан «Монгольский Окорок», и официанты, прежде чем подать бутылку «Анжуйского», зачеркивают черным фломастером название, и пишут «Монгольское». Так выпьем же, кабан, за то, чтобы все «Вегасы», где нет никакого полета для Птиц Высокого Полета, взлетели на воздух, чему мы, кстати сказать, в буквальном смысле и способствуем…
— Аминь. В мире воров единственный и окончательный порок — это тупость.
И тут, вспоминая о «Страхе и Отвращении», я наткнулся в своей памяти на одно событие… На свою фиктивную свадьбу, на которой гуляло все белое и черное отребье Кентиш Тауна и сотрудники британского Министерства Внутренних Дел (Хо-ум Оффиса). Я оказался там единственным человеком в костюме и, размахивая бутылкой виски, орал с балкона, как муэдзин, зазывая на вечернюю попойку всех прохожих… Мою испанскую жену уже тискал кто-то другой… Кто-то! Его имя я так и не сумел вспомнить. Раздался истошный вопль: «Меня кинули! Кинули!» — это вопил сын депутата Госмударствен-ной Думы, отстрелянного впоследствии нашими спецслужбами. Мы зашли в туалет, и в его увесистом свертке, под наш всеобщий хохот, оказалась кошачья мята. «Мы покажем этим грекам, где турки зимуют!» — заорал один хрен. «Мы заставим их вспомнить Херонею и Черных Полковников!» — подхватил я, и вся толпа с гиканьем и свистом помчалась к машинам. Должно быть, мы возвращались. Более того, я был уверен в этом. С трудом разлепив глаза увидел, что лежу на скамейке рядом с Кэмдэнским Каналом. Посмотрел на часы — шесть утра. Сквозь клочья тумана в двадцати метрах от меня на железной балке происходило откровенное «блядство телят» с какими-то собачьими завываниями. Поднялся, пошатываясь, разрывая зубами воздух, побрел к лестнице на мост. «Доброе утро…» — сказал я, проходя мимо блядства. «Умммм… На хуй!» — ответила телята, которая была сверху. «И чтоб тебе на него сардинка клевала», — заметил я, делая свой первый головокружительный шаг по лестнице. Час ковылял до офиса в Кен-тиш Таун. Там судорожно пытались уничтожить следы ночного безумства гадов, которых уже давно занесло зыбучими песками майонеза. Душ не работал. Жена исчезла. Я выпил две оставшихся банки «МакЭванс», меланхолично наблюдая, как глава рекламной службы этого журнальчика самолично убирает оказавшееся у него на стуле дерьмо. Принял в рот паровоз от пробегавшего мимо сына хозяина издания, съел хлебец с сыром и отправился в тотализатор делать ставки на шесть футбольных матчей. Вернулся, редактировал до двенадцати какую-то херню, которая так никогда и не была в результате опубликована, потом вышел в ирландский паб, выпил две пинты, залил все текилой и снова пришел в свой рабочий закуток, где и просидел до конца дня, слушая Ленни Тристано, Диза и репортаж со стадиона «Уэмбли». Вечером я лежал в офисе на кожаном диване (я там не только жил, но и работал) с упаковкой пива. Машинально потянулся к книжной полке и рука достала «Страх н Отвращение»… Я наугад раскрыл книгу и наткнулся на главу про адренохром… «Мы отправимся в «Цирк-Цирк», посмотрет