Мы с Ним, Его субподрядчики.
КОММЕНТАРИИ:
Парижские Работы — детальное описание магической операции, осуществленной Кроули с Виктором Нойбергом (он же Лампада Трэдам) в Париже (январь-февраль 1914 г.). В'ее ходе использовался ритуал, магическая техника XI — О.Т.О., главенствующее божество — Гермес. «Формула крови и семени», Sanguis et Semen — описывает двухступенчатый процесс вызывания Юпитера. Кровь (Нойберга — ему рассекли кожу на груди) — медиум
пробуждаемой Силы (в данном случае Юпитера), сперма — медиум экстаза. IX — является высшей ступенью в первоначальном варианте О.Т.О.; X — в теории могла практиковаться только Внешней Главой Ордена (Кроули). IX градус (она же степень — обязательно должен стоять значок — прим. АЖ.) — подразумевал использование сексуальной магии. Кроули добавил к ней XI градус — для содомии и гомосексуальных работ (то есть перевернутый IX). «В Париже, вместе с Зелатором Ордена, Фратером Л.Т., я работал над теорией магического метода О.Т.О. и решил проверить свои умозаключения рядом пробуждений. Начав работу в первый день года, мы продолжали ее без перерыва шесть недель. Мы вызвали богов Юпитера и Меркурия, добились потрясающих результатов во многих областях — от спиритических истолкований до физических феноменов. Привести здесь полный отчет просто невозможно, а разрозненные отрывки могут произвести впечатление незавершенности, а, следовательно, ввести в заблуждение относительно итогов. В качестве примера настоящего интеллектуального разъяснения, тем не менее, могу указать на весьма впечатляющую идентификацию евангелического Христа с Меркурием. Для меня это явилось полнейшим сюрпризом, так как до этого мы рассматривали его как целую солнечную систему, особо связанную с Дионисом, Митрой и Озирисом. Кстати, должен упомянуть об одном инциденте общего порядка, не имеющего отношения к технике Магии во время Парижских Работ. Во время экспериментов я подхватил сильный грипп, за которым последовал очень жестокий бронхит. Однажды вечером меня посетила старая приятельница со своим молодым человеком, благожелательно и очень разумно предположившим, не помогут ли мне несколько трубок опия. Трубки они предусмотрительно захватили с собой из дома, и отказываться не пришлось (Опиум, между прочим, посвящен Юпитеру и Чесед, Счастью и, будучи эффективным средством против боли, позволяет душе освободиться от грубой оболочки и реализовать свое величие). Мой бронхит как рукой сняло — я задремал, гости ушли, не попрощавшись. Мне снился сон, и когда я проснулся, он абсолютно четко отпечатался в моем сознании, до мельчайших деталей. Эта история — тонкое разоблачение английской глупости, облаченной в форму сумасшедшего и фантастически яркого искусства. Невзирая на недомогание» моментально выпрыгнул из постели и написал от руки рассказ. Я назвал его «Стратагем». Вне всякого сомнения» он был вдохновлен Юпитером — первый короткий рассказ» который я когда-либо писал на одном дыхании. Более того, мне говорили — и это дает основание только преисполниться гордости — Джозеф Конрад сказал» что «Стратагем» — лучший рассказ из тех» которыет он читал за последние десять лет».
РЕЗЕНЗИИ НА КОНЦЕРТЫ ПРОХОДИВШИЕ В ЛОНДОНЕ В 1995-1996-м годах
DIRTY THREE
Garage
December, 1995
Если вам когда-нибудь посчастливится увидеть их афишу, идите не раздумывая и не жалея денег. Неофициально, в музыкальных кругах Лондона, их знают и любят. Играют они крайне редко, так что ждут с нетерпением, приезжают специально, бросая работу, репетиции. В такой день в зале нет лишних — все свои. Борзописцам ни до кого нет дела, хотя здесь — избранное общество с берегов Темзы. Первый на кого натыкаюсь — Бобби Гиллеспи. «Я чуть не сдох, слушая эту группу, чуть руки на себя потом не наложил. Их скрипач ведь играл с Ником Кейвом, так? Лучшая группа, которую я видел в прошлом году. Как они сейчас?» Бликса Барджелд, Мик Харви застыли у стойки в напряженном ожидании. Наш фотограф Даниэль давно торчит у сцены с камерой. Располневший кинокритик Фальк, только что закончивший съемки учебного фильма 4 Косяки в разных городах Европы» (Париж-Гренобль-Эдинбург-Лондон), и юная классическая музыкантша, широко известная своим…впрочем, чего там! — заняты тем, что ублажают фишку в себе. Мне нет дела до разогрева — я пришел слушать только их, Уоррена Эллиса, «Джимми Хендрикса скрипки». Фальк, впервые попавший на такое мероприятие, вертелся, как корова на льду. Отойдя к стойке, примчался с вытара-щеннными глазами.
— Ты знаешь, кто здесь? Ник Кейв!
— Ну и что?
— Как что! Это мой любимый певец! Мой… — он пыхтел, шипел и махнув рукой, снова убежал. До «Грязной Троицы» пять минут. Я пошел к сцене и тронул за плечо
Даниэля. «Как только все закончится» сними вон того парня и не упусти» пожалуйста». «Олл райт», — меланхолично отозвался он.- 4А кто это такой?» 4Да, певец один». Кейв отрешенно стоял рядом в дешевом свитерке и собесовских очках. Вокруг него ошивалось несколько девиц» но он» казалось» их не замечал и тоже смотрел на сцену… Dirty Three» девять месяцев как покинувшие Мельбурн при детективных обстоятельствах и с тех пор ночующие в дешевых отелях или поездах, появились настолько бесшумно, что все продолжали галдеть. Эллис взмахнул смычком, и в зале воцарилась тишина, как по мановению палочки с ди-* рижерского пульта.
«Романтика одиночества», «страсть» — слова сейчас не-* модные. Но fuck моду, эта музыка трахает в душу. В ней неъ никакой электронной дохлятины. Дичайший скрипач… Уол-> лес играл с такой эмоциональной отдачей, вытягивал каждую ноту с такой силой, что казалось мониторы разлетятся; вдребезги… Помните Пита Таунзенда? Уоррен ведет себя на:-сцене точно так же, только в его руках маленькая скрипка. Он падает на колени, запрокидывает голову, тело дергается…* Он плавает в своем собственном звуке, пьет его с неутоли-г мой жаждой, как вампир свежую кровь. Безумная «Dirty* Equation», посвящение умершему другу «Indian Love SongM’ похмельный скрежет «Kim's Dirt», их бессмысленно описыч вать — просто нет слов, разбитные кантри-мотивчики, кельт-* ский фолк, греческая сиртаки сплелись воедино в стоне.5 Заснеженные дороги, холодный ветер, тлеющая сигарета в; зубах, скрип тормозов. Здесь и жизнь, и смерть, и вся та вели- * кая чума, что между ними. Они уносят вглубь времен. Они —* мечтатели. И гитарист Мик, вобравший в себя за десяток лет в Сиднее весь саунд ранних австралийских восьмидесятых* (Birthday Party, Laughing Clowns), и блюзовый гармонист^ Тони, дувший так, как будто бы записывал саундтрэк к «Сердцу Ангела», и аккуратный барабанщик Джим, игравший осторожно, как бы боясь поранить свою установку… Перед вещами Уоррен прогонял телеги типа: «Флитвуд Мэк * отправляется в постель с Грязной Троицей» или…
…эта песня посвящается только тем, кто понял как неправильно, грязно и глупо все на самом деле, и которых до сих пор это колышет. Эта песня — посвящение мертвым друзьям, которых вы когда-то знали, а теперь забыли… Эта песня о жизни и любви, и надежде, когда три утра, вы прикуриваете от электроплитки и нечего есть, кроме жалких остатков пиццы трехдневной свежести, и ты хочешь напиться в говно, но никого нет рядом с башлями, и ты идешь в парк и сидишь до утра на грязной скамейке. Эта песня для всех, у кого умирали друзья…
Уоллес обрывает мелодию. Все кончено. Даниэль ничего не слышит — он стоял под монитором и оглох. Довольный Фальк потрясает автографом Ника Кейва — тот пригласил его на party, но он торопится на последний поезд. Юная классицистка, надув губки, говорит: «Если бы не Кейв, то их никто не слушал… Все на одной йоте, и где он только учился на скрипке играть?» Известно где, в консерве, в Мельбурне.
Орангутаны, шимпанзе, бродячие висельники, алчные кредиторы, приверженцы психоанализа, самовлюбленные бритые фотографы и скучающие девицы кончают в мелодии проносящихся мимо рейсовых автобусов… Полицейские сирены, исходя в судорогах, обволакивают тело фосфоресцирующим блеском своих внутренностей. В мозгах честных тружеников царит полная порнография. Грязные улочки рядом с «Викторией*, стены, исписанные граффити, как отражение собственных страхов, нависают в неотвратимой скорби и печали, похихикивая в ехидной безысходности. Трудолюбивые и исполнительные, как медоносные пчелы, вскармливающие британское правительство, окна Роста с укоризной смотрят на продукты собственного производства — тела стареющих проституток, гложимых ностальгическим чаянием по полицейским сортирам, изящные потрошения маленьких карманников, ловцов кожаной мечты с хрустящими корочками. Мысль бьется в такт с пульсом мочевого пузыря, в брызгах пенящихся волн, среди резвящихся дельфинов и депутатов русского парламента.
Вы осмысляете положение… А жизнь продолжает свое бесконечное бути в сверкающей харкотине картечи, пронизывающей грудь в Эдинбургском пабе и выпадающей дохлым моллюском на песок Брайтонского пляжа. В то время, как друзья рукоплещут вспышками фотообъективов демонстрациям сиятельных гомиков и восточных красавиц, Вы кружитесь в экстазе руководящей работы.
Умберто Папиросса P.S. Второй диск Dirty Three «Sad & Dangerous» недавно
вышел на лейбле Big Cat
RUBY
ULU (Union Of London University)
Possibly February, 1996. Sorry, the editorial was drinking heavily.
Лесли Рэнкин, блудная дочь Кэмдэна, пропадавшая одно время в Штатах, снова на Родине На этот раз, похоже, навсегда. В своем голубеньком пиджачке она похоже на секретаршу, только что уволенную из бизнес-центра за пьянство. На белой майке — красное сердечке, внутри только одна фраза — «tptal-lyfuckin’ coolbitch». Кружась меж световых вспышек, Лесли на миг замирает, зал бешено аплодирует, а она кричит: «Чем же я вас так напугала? Все в порядке? Продолжайте пить!» И ее ipynna продолжает наигрывать свой гипнотический готик-фанк, перемешанный с эмбиентом и джангловой ритмикой.